Словом, несмотря на мою скрытность, Габриель умудрилась в самый короткий срок сделаться мне единственной подругой, с которой я отдыхала душой.

Постепенно все входило в спокойную, размеренную колею. Я продолжала подготавливать дом к приезду невесты графа, время от времени сопровождая его ко двору принца и в различных увеселениях, приличествующих молодому гранду.

Когда пришло время отправляться за невестой, я была уверена, что граф возьмет меня с собой, чтобы я могла в последний раз побыть с ним как женщина. Но вдруг неожиданно он сообщил, что я должна отправиться к его дядюшке и служить там до тех пор, пока меня не отзовут.

Не могу сказать точно, какими соображениями было продиктовано это решение, – возможно, мой возлюбленный просто опасался, как бы я не приревновала его к законной жене и не наделала глупостей. Так или иначе, но в тот же день, когда мой граф со свитой отправился в портовый городок Авейру, я пошла пешком через весь город в дом бывшего придворного лекаря – старого дона Санчуса.

Этот сеньор жил почти что в полном одиночестве и запустении с того дня, как два года назад король Афонсу повелел ему временно оставить службу.

Никто не сказал мне, каковы причины того, что дон Санчус попал в немилость, но, видно, было за что. Слухов по этому поводу носилось невесть сколько. Поговаривали даже, что дон Санчус будто бы оскорбил служителя церкви. Но в тот момент, как ни пыталась, как ни расспрашивала других, я так и не сумела проникнуть в тайну опального дядюшки.

В первый раз, когда я увидела старого господина Санчуса, помню, он произвел на меня весьма странное впечатление. Было это так.

Я постучала дверным молоточком раз, другой. Мне никто не открыл. Тем не менее я чувствовала во дворе дома какую-то возню и, решив, что меня просто не слышат, удвоила свои усилия. Вспомнив, что одета как мужчина, а значит, и должна вести себя по-мужски, я покрепче ухватила молоток и начала колотить им в дубовую дверь. На третий или четвертый удар раздался зловещий скрип, и дверь рухнула передо мной, чуть не придавив стоявшего за ней бледного и взъерошенного человечка.

От неожиданности я слова не смогла вымолвить, в то время как странный человечек смотрел на меня не мигая своими острыми, почти черными глазками, пожевывая соломинку. Его волосы были иссиня-черными и спутанными, точно пук конского волоса, приготовленного для подушки. Росточком господин едва доходил мне до плеча. Кроме того, он отличался тонкими и весьма кривыми ножками, причем если правая загибалась коленом внутрь, то левая коленка торчала наружу, отчего человечек весь был словно перекошен.

– Вы, как я понимаю, Ферранте Сорья, паж, присланный мне моим драгоценным племянником? – прокаркал господин как ни в чем не бывало, ступая по поверженной двери и весело поправляя на мне заколку плаща. – Вы ходите в графских любимчиках, ведь так?

Я смутилась. Хозяин даже не подозревал, насколько он попал в точку.

– Я смею утверждать последнее, основываясь на том, что вы носите его одежду, – господин оглядел меня с ног до головы, улыбаясь своей догадливости. – Я всегда замечаю, кто в чем одет.

– Но слуги обычно донашивают одежду господ, – попыталась вывернуться я.

– Так, да не так, – рассмеялся сеньор Санчус. – Они донашивают одежду старую и вышедшую из моды. Альвару же обрядил вас в ту, которую подарила ему его тетушка всего год назад. Следовательно, он считает вас не столько слугой, сколько другом.

Он взял меня под руку и провел в глубь двора. Смущаясь, я прошла по поверженной мною двери, в то время как хозяин, скорее всего, даже не обратил внимания на произошедшее.

Во дворе дома меня подстерегали новые странности. Прямо около крыльца неподвижно, точно столбы, стояли семеро мужчин, одетых как крестьяне. В руках их были вилы, поднятые зубьями вверх.

– Боюсь, что нас прервали. Теперь придется запастись терпением и проделать все с самого начала, – похлопал он по плечу одного из них.

– Мы постоим, ваша милость, – ответил крестьянин, не поворачивая головы и почти не двигая губами. – Отчего ж не постоять, если это может помочь истине?

– Надеюсь, все получится, – улыбнулся дон Санчус и, повернувшись ко мне, пустился в объяснения.

Оказалось, что все эти люди – жители небольшого селения к востоку от города. Три дня назад у них в деревне произошло убийство. Хозяина кабака закололи вилами, но чьи это были вилы, никто не знал. Каждый поклялся под присягой в том, что его вилы находились в его хлеву или доме и посторонний не мог достать их оттуда. Поэтому граф Гонсало Альвару попросил своего деверя разобраться в этом деле, и сеньор Санчус велел всем главам семейств прийти к нему, имея при себе вилы.

Первым делом господин Санчус осмотрел вилы, но ни на одних не было заметно следов крови. Тогда он приказал пришедшим крестьянам встать в кружок, держа в руках вилы зубьями вверх.

Наблюдавшие за этим действом стражники и судебный пристав спокойно сидели в сторонке, болтая о своем и гоняя мух. По сигналу господина Санчуса мы все замолчали и стали ждать сами не зная чего.

Шли минуты. Не представляя, чем бы заняться, я оглядывала просторный двор и дом, куда меня пока еще не приглашали.

Наконец господин Санчус приподнялся с места и, подзывая к себе судейских, ткнул кривым пальцем в сторону вил, вокруг которых кружило сразу же несколько мух.

– Посмотрите, господа! – дон Санчус победно потер руки. – Эти вилы недавно испробовали вкус крови, а теперь мухи лакомятся тем, что осталось на них, после того как кто-то обтер их, чтобы запутать следствие.

Стражники тут же скрутили крестьянина, на которого указал дон Санчус.

– Но возможно ли, что негодные мухи, которые на поверку могут оказаться дьяволами, помогли вам, любезнейший дон Санчус, в столь богоугодном деле, как поиск преступника? – поднялся из-за поленницы незамеченный мной прежде священник.

– Если мухи – это дьяволы, ваша милость, – лицо дона Санчуса сделалось серьезным, – следовательно, дьявол сам себя и выдал. Потому как все знают, что дьяволы предпочитают пить человеческую кровь. Так в своем стремлении к пороку нечистый, соблазнивший на убийство этого крестьянина или кого-то из его домочадцев, был повержен своим же оружием.

Дождавшись слов благодарности и отпустив остальных людей, дон Санчус похлопал меня по плечу, приглашая в дом.

По сравнению со дворцом графа Гонсало Альвару и с домом его единственного сына Луиджи халупа дона Санчуса была почти крошечной.

Прямо от входа начиналась округлая зала с дубовым столом посередине и пыльными, проточенными молью головами животных по стенам. Черный прокопченный камин, наверное, никогда не чистился. Вдоль одной из стен стояла заставленная тазами грязная лавка, у другой стены возвышался здоровенный буфет. В углах была сложена ломаная мебель и бывшие в употреблении тряпки неизвестного назначения.

Решив, что дон Санчус очень беден, я сделала вид, что не вижу царившего вокруг запустения, отмечая про себя, что следует как можно скорее привести дом в божеский вид.

Кухня оказалась еще чернее и страшнее, нежели первая зала. Прямо с порога в нос ударял запах гнилых фруктов, и я не без омерзения обнаружила невынесенное ведро помоев, над которым кружили мухи. На стенах по обыкновению висели пучки трав и золотистые связки лука, но только грязные, прокопченные и покрытые слоем двухмесячной пыли. На полках стояла деревянная и глиняная посуда, из которой погнушались бы есть графские собаки. Окно было плотно закрыто ставнями и завешено тряпицей. Так что из-за создавшегося полумрака я не сразу разглядела мирно дрыхнущего на скамье у стены мальчишку.

Буркнув что-то нечленораздельное, хозяин поднялся к себе наверх. Я огляделась по сторонам, понимая, что никто в этом доме не накормит и не покажет мне, где я могу устроиться на ночь, если это не сделаю я сама.