— И поэтому ты вырядилась как нищенка? Как какая-нибудь скаредная вдовица, готовая вот-вот запереть себя в стенах монастыря и посвятить всю жизнь молитвам и благим делам? Наверное, мне нужно отослать тебя отсюда, подарив сначала новые платья. Иначе как ты сможешь привлечь к себе внимание мужчин?
К нему вернулась способность шутить, которой мне так недоставало. Слабый намек на веселье чуть осветил его лицо, словно солнышко робко проглянуло из-за туч.
— Я не желаю привлекать ничьего внимания, кроме вашего! — возразила я, слегка вздернув подбородок под стать Эдуарду — можно даже сказать, немного надменно. Улыбнуться я себе пока не позволила.
Эдуард наклонился и стал целовать меня сперва в лоб, потом в губы; поначалу поцелуи давались ему как будто с трудом — он неуверенно прикасался к женщине, припоминал былое, не ведая, что может встретиться ему на этом полузабытом пути. Но потом его губы, прижимавшиеся к моим, потеплели, а руки соскользнули с моих плеч и обвились вокруг талии.
— Отчего это ты заставляешь меня чувствовать себя так, будто я заново родился? — возник у него вопрос.
Я всем существом ощущала, как крепнет его разум, пока он вглядывался в мое лицо в поисках ответа. Вроде бы отыскал, поднял мои руки, прижался губами к ладоням, к кончику каждого пальца, снова знакомясь со мной после длительной разлуки. Но нам оставалось пройти еще долгий путь.
— Как мне не хватало тебя, Алиса! Как же я раньше этого не понял?
— Потому что вы закрыли душу для всего, кроме своего горя.
— Так ты передумаешь? Останешься здесь?
— Вы ведь тоже можете передумать и завтра велите прогнать меня!
— Я приказываю тебе остаться! — На лице короля вспыхнул яркий румянец гнева. — Тебе приказывает твой государь! Мне необходимо, чтобы ты оставалась здесь.
Вспышка гнева. Хозяйские чувства. Властность. Теперь все эти черты его характера вернулись к нему. Я погасила улыбку, но встала на цыпочки, потянулась и поцеловала Эдуарда в щеку. Он уже сдергивал с меня этот чертов капюшон, и скрытые под ним волосы, не заплетенные в косы, рассыпались у меня по плечам. Он взял их в руку, сжал кулак.
— Какие у тебя чудесные волосы! Отчего у меня такое чувство, будто меня перехитрили? Ты ведь никогда не одевалась так уродливо. — Капюшон он бросил на пол.
— Раньше не было такой нужды, — ответила я. — А теперь мне требовалось нечто такое, что могло бы привлечь ваше внимание.
Эдуард негромко засмеялся. Наконец я услышала его смех! Я повлекла его к скамье, стоявшей у стены, усадила рядом со мной. Пока его рано отпускать: я еще не могла положиться на его настроение. Взяла с блюда тарелочку с пирогом, протянула королю.
— Съешьте хоть кусочек. Вы, наверное, проголодались.
— Кажется, я голоден. Да и если ты все съешь сама, то страшно располнеешь.
Настал час решающего штурма, неудержимого броска в атаку, против которой он (да будут услышаны мои молитвы!) не сможет устоять.
— Располнею я все равно, милорд, хоть буду есть сласти, хоть нет. — Он пристальным взглядом окинул мою фигуру, заглянул в лицо. — Я ношу ваше дитя. Вас это радует?
Король отложил лакомство и зарылся лицом в мои волосы.
— Я и не знал. Ты просто должна остаться со мной. Я не потерплю, чтобы мой ребенок рос где-то, воспитывался без моего пригляда. Останься, Алиса. Ради всего святого, останься.
Я поспешила закрепить наметившийся успех и пустила в ход еще одну припасенную заранее военную хитрость. Эдуард должен вернуться не только ко мне, но и к своему народу.
— Только в том случае, если вы завтра возьмете меня на охоту. Ну пожалуйста, — попросила я, прижимаясь к его плечу. — Мне же не с кем больше проехаться верхом — все проклинают меня как дочь сатаны. Уикхем стал читать надо мной молитвы. Да и моя кобылка слишком застоялась. Она изгрызла все удила.
— Тебе было одиноко. — Умница, он понимал и то, что оставалось недосказанным. — А я тебя совсем забросил, правда?
Теперь он был мой. Щеки порозовели, годы спали с плеч. В душе я ликовала, видя, как возвращается прежний Плантагенет.
— Забросили, — грустно согласилась я. — И теперь должны загладить свою вину.
— Заглажу. — Он встал сам и потянул за собой меня. — Чего желает моя госпожа?
— Велите устроить охоту, Эдуард. Пусть двор вас увидит. Пусть все знают, что король снова с ними. Обещайте мне это. — Он все-таки немного заколебался. — Обещайте же! Скоро будет уже поздно: я слишком растолстею и не смогу взобраться в седло!
— Обещаю. Оставайся, Алиса. Я скучал по тебе.
Получилось! Поцелуй его был теперь долгим, крепким, он оттаял душой, в нем снова пробудилась страсть.
— Ложись в постель, Алиса. Мы потеряли слишком много времени.
И мы вернулись, как в прежние дни, к крепким объятиям и жарким ласкам в королевской постели, притворяясь, будто все у нас хорошо. Эдуард овладел мною к обоюдному удовольствию, подтвердив грубые заверения Гонта в том, что король полон мужской силы, а я смогла заставить короля забыть о грузе лет.
— Ты — бесценная жемчужина, любимая Алиса.
— А вы — король Англии. Страна нуждается в вас.
— Я буду править страной. — Самолюбие тоже вернулось к нему. — И ты будешь рядом со мной.
Кровь победно запульсировала в моих жилах, когда я снова отдалась ему. «Я присмотрю за ним, Филиппа, — мысленно поклялась я. — Буду заботиться о нем, нянчить его и любить». Поцеловала его в губы по собственному почину, пусть в душе и была вынуждена признать, что Эдуард уже не тот мужчина, каким был прежде, когда впервые уложил меня в постель. Ну, пока что я отогнала давние призраки подальше.
Обитатели дворца, собравшиеся на охоту, укутанные в бархат и меха, ожидали на парадном дворе замка. На морозе кони били копытами и гарцевали на месте от нетерпения. Егеря осыпали проклятиями гончих, сновавших у всех под ногами. В самом воздухе ощущалось предвкушение удовольствий, которых придворным так долго не хватало.
Мы ожидали. Выйдет ли король?
Больше всего бездействие раздражало Гонта — хмурый и мрачный, он восседал на гнедом жеребце с блестящей гладкой шерстью в центре группы охотников. Рядом с ним конюхи удерживали любимого Эдуардом чалого скакуна. Гонт настойчиво отыскивал меня взглядом в толпе. Ему не было нужды выражать свою озабоченность вслух или упрекать меня в том, что он явно считал поражением. Я встретила его взгляд с каменным лицом. Все, что было в моих силах, я уже сделала.
Время между тем шло.
Напустив на себя равнодушный вид, Гонт махнул рукой конюхам, чтобы те увели чалого. Надел перчатки.
— Отправляемся.
Он взмахнул рукой, привлекая общее внимание, а главному егерю велел трубить в рог — сигнал к выезду. Я со вздохом признала свое поражение и повернула кобылу к конюшне. У меня не было ни сил, ни желания охотиться.
— Нет, Гонт, сперва дождись меня.
Он всегда умел подать себя, вызывая удивление и возвеличивая себя в глазах подданных. Король спустился по ступенькам с крыльца, прошел через двор, принял у конюха поводья чалого жеребца и взлетел в седло с той ловкостью, которой от него и ждали. По случайности (или по велению короля?) сквозь тучи пробился луч солнца и заиграл на его охотничьем костюме из лучшей кожи, богато отороченном мехами, засверкал искрами на рубине, который прикреплял к его шляпе павлинье перо, на изукрашенной самоцветами золотой цепи, протянувшейся поперек груди. Эдуард с улыбкой обвел взором замершую в ожидании толпу придворных.
— Отличное утро. Примите мою благодарность за то, что догадались своего короля, а заодно и мои извинения. Больше вам некого ждать. — Он порицал себя с тем неотразимым обаянием, которое за долгие годы царствования принесло ему друзей куда больше, чем врагов. Отовсюду послышался нестройный хор приветствий.
Егеря потянулись со двора, Эдуард подозвал сокольничего и посадил сокола на свою перчатку. Все выглядело так, словно король никогда и не покидал своих подданных; разве что в самые первые минуты, когда он только сел в седло, в его позе ощущалось некоторое напряжение. Вот он набросил красивый плащ из волчьего меха, спасаясь от пронизывающего холода, — и всякие признаки недавней хандры улетучились. Я придержала кобылку и заняла привычное место в последних рядах, среди дам. Ощутила, как приятное тепло разливается по лону, в котором развивалось дитя. И я услыхала то, что жаждала услышать, о чем не раз и не два горячо молилась: Эдуард повернул голову и обратился к сыну.
