Академик Вознесенский погиб. Не размышляя о смерти, не думая: «Надо умереть или не надо?..» Его не охватывало чувство обреченности, не испытывал он никакой, даже мимолетной слабости. Только отчаянный крик и беспокойство: неужели самураи, неужели враг?.. Это и заставило его лихорадочно думать об аппарате Рахмета, так необходимом именно в этот час. Конечно, у него и самого было немало умных и интереснейших машин — различных самолетов, а еще и ракетоплан, который за мгновение мог долететь до Луны и вернуться обратно. Над этими машинами еще нужно было работать, совершенствовать, идти дальше, но… Но сейчас для него была важнее и дороже не его работа, не его жизнь, а дела и жизнь его страны, всего народа, оказавшегося в чудовищной беде. Потому академик Вознесенский не раздумывал, да и не мог раздумывать: идти на смерть пли нет. Он исполнил свой долг.

Да, Рахмет понял все и, не теряя ни секунды, перевязал рану на шее, с болью взглянул на академика, обнял его и помчался в штаб. Там он узнал с радостью, что живущие в приграничной зоне колхозники, заменив усыпленных красноармейцев на их боевых постах, стояли твердо, не уступая позиций. И уже минут через десять, получив особо важное задание, Рахмет сел в ракетоплан и, повернув его в сторону Тихого океана, растворился в затянутом тучами пасмурном небе.

«В ход пущено неведомое и грозное оружие. Оно — в руках кучки агрессоров… Красная Армия на Дальнем Востоке уже усыплена…»

Это страшное сообщение в одно мгновение облетело всю территорию Советского Союза. Всколыхнуло, взбудоражило народ, смерчем пронеслось с востока на запад и с севера на юг, содрогнуло древние Уральские горы, взволновало Каспийское море, гулким эхом отозвалось в седых горах Кавказа. Через бурлящие воды и камни-валуны, сквозь лесные чащобы и бесконечные льды, через горные вершины, снега и пески пролетала она — эта тревожная весть.

Из областей в районы, из городов в деревни, с заводов на шахты, через сердца тысяч и тысяч людей прошла эта тревожная весть.

Страшным по своей абсурдности смыслом была наполнена эта злая весть, которая оглушающим громом прогремела над 170-миллионным советским народом, встревожив каждого.

Вскипая гневом и яростью к врагу, выражая свою готовность дать немедленный отпор любому интервенту, люди выбегали из домов на улицы и площади. Всю ночь полыхали факелы, шли и шли люди. Вся земля на одной шестой части Планеты, казалось, стала похожа на растревоженный улей. За день в Советском Союзе горячей волной прокатилось двести тысяч митингов, как двести тысяч взрывов, слившихся в единую канонаду народного гнева, в единый патриотический порыв, в один грозный возглас: «Пусть только попробуют ступить на порог социалистического Отечества!..»

Со всех уголков Союза в Москву посылались телеграммы. Люди просили разрешения сию же минуту идти на врага. 170 миллионов голосов, выражая чаяния народа, воскликнули разом: «Да здравствует партия!»

В тот день сейсмические станции мира зарегистрировали во всех районах Советского Союза странные колебания, похожие на землетрясение. Кто мог знать, что возникли они от бушующего народного волнения, от возмущенного его голоса: «Мы не отдадим Родину врагу! Встанем на ее защиту! Все до одного!»

На острове Диксон в Арктике уже пятый день куролесит пурга. Пятый день не может из-за нее поднять в воздух свой самолет Герой Советского Союза Молоков. Услышав по радио страшную весть, он и вовсе потерял покой. Тут же направил в Москву телеграмму. Запросил разрешения на вылет. Всю ночь провел в напряженном ожидании. Ему разрешили. Рано утром он сидел уже за штурвалом. Пурга усилилась. Из кабины не разглядишь и носа самолета. Сплошная белая пелена. Лететь пришлось вслепую, споря с гудящей вьюгой. Самолет трясло и лихорадило, швыряло из стороны в сторону, как птицу, взлетевшую против сильного ветра. Самолет мог разбиться. Но Молоков не думал о смерти.

В Москву прилетело двести тысяч приверженцев науки. С одним только желанием, с одной лишь просьбой: быть там, быть у места событий — на Дальнем Востоке.

Весть об усыплении армии на Дальнем Востоке, весть об аппарате профессора Аве обошла весь мир. Буржуазные газеты трезвонили о том, что Советской власти пришел конец. Германский генерал направил хвалебную телеграмму адмиралу Арахи.

Но и рабочие, трудящиеся всего мира не сидели сложа руки. Защищая интересы Советского Союза, они собирались на митинги, отправляли телеграммы. Было много посланий и от японских рабочих, выражавших свою солидарность с Советским Союзом и уверенность в том, что они непременно разделаются с господством капиталистов. В нашей стране каждый человек имел в личном пользовании небольшой одноместный самолет. Он не имел крыльев, похож был на снаряд, развивал огромную скорость, мог взлетать вертикально и садиться в любой местности, даже на воду.

Самолет-амфибия. Набиравшая силу авиационная промышленность после того, как был брошен всенародный клич «Советские люди, садитесь на самолеты!», наладила массовый выпуск таких летательных аппаратов для населения. Стоили они недорого, и управление ими было несложное. И каждый, стар и млад, в короткий срок овладев летным искусством, как бы приобрел крылья и смог подниматься в воздух.

17 августа в 8 утра Маршал Советского Союза отдал приказ с Красной площади. И уже через десять минут с территории нашей страны взлетели в небо миллионы самолетов.

Женщины, мужчины, рабочие, колхозники академики, писатели — весь советский народ, как один, поднялся на врага. И никакого хаоса-разброда. Полный порядок. Каждый знал свой ряд, свою эскадрилью.

В восемь часов пятнадцать минут самолеты по команде Маршала взяли курс на Тихий океан. Впереди — эскадрильи Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Самолеты, самолеты… Потемнело все небо над Восточной Европой. День превратился в ночь. Если всю эту гигантскую воздушную армаду замыкают самолеты, поднявшиеся в Ленинграде, Мурманске, Москве, Киеве и в Одессе, то в начале ее самолеты, взлетевшие во Владивостоке, Хабаровске, Николаевске, Охотске.

Эскадрилья за эскадрильей, как нескончаемые весенние стаи журавлей. Внизу под ними мелькают то волнующиеся водные просторы Черного моря и Каспия, то снежные пики Кавказа и Памира, то красные и черные пески Средней Азии…

Самолеты, самолеты. Их скользящие тени касаются границ Китая и Индии. Часам к десяти их первые ряды достигли японских островов и вскоре реяли над Тихим океаном над самой Японией. Средь бела дня сумрак, тьма, ночь поглотила всю землю Империи. Самолеты закрыли солнце. Ни один его луч не мог пробиться сквозь плотную завесу электрической пыли, рассеиваемой авиацией. Эта пыль густым туманом заполнила все просветы между летящими самолетами. Сплошная мгла повисла над всей Японией.

Имперский профессор метался в растерянности, видя, что ультралуч его аппарата не может пронзить эту мглу. Он, как и все население Токио, запрокинув голову, со страхом смотрел в черное небо, на фоне которого вдруг вспыхнул и пополз живой электрический текст:

«Мы не хотим из-за кучки империалистов проливать кровь японского народа. Над вами в самолетах — миллионы советских людей. Это на их жизнь посягают капиталисты. Им вздумалось пролить нашу и вашу кровь. Этому не бывать. Японский народ! Вставайте под знамя Коммунистической партии против эксплуататоров! Японские солдаты! Народ Советского Союза протягивает вам руку дружбы. Поворачивайте свои штыки и выходите на борьбу с буржуями!»

Однако это ничуть не смутило арахистов. Готовые на любую авантюру, они кинулись к профессору Аве, требуя навсегда усыпить всех советских людей и отправить их вместе с самолетами на дно Тихого океана. Профессор пыхтел над аппаратом, но так и не смог привести его в действие. Он не знал, что аппарат берет силу от солнечных лучей, а солнца не было. Миллионы самолетов прикрыли его собой.

К вечеру токийский пролетариат совершил переворот и объявил о том, что власть в Японии переходит в руки народа.

Наутро советские люди приступили как обычно к своим повседневным мирным делам. Кончилась война на Дальнем Востоке.