— Очень ответственное задание, закончил пояснение майор. — Если хотите знать, это боевое комсомольское поручение.

Теперь я окончательно примирился с мыслью, что вместо штурмана полетит парторг полка Жарков. Политрук словно прочитал мои мысли и улыбнулся.

Политрук Жарков был душой нашего коллектива. Чуткий, отзывчивый, он всегда стремился в самую гущу людей. Каждого умел ободрить, воодушевить. Хотя у него и не было штурманской подготовки, он рвался в воздух, в бой. И вот его желание удовлетворили! Он летит выполнять боевое задание!

«Газик» подвели к самолету, листовки сгрузили на брезент. Жаркова усадили в штурманскую кабину и со всех сторон обложили пачками листовок.

Я помог ему устроиться поудобней и, рассовав дополнительно еще несколько пачек, предложил:

— Товарищ политрук, давайте возьмем парочку бомб. Над линией фронта полетим — сбросим. Глядишь, какому-нибудь фашисту шишку набьем!

— А куда ты их возьмешь? — поинтересовался Жарков.

— Да в бомболюк, он же пустой.

— Не может быть?! — обрадовался Жарков. — Вот красота! А я-то голову ломаю, не знаю, куда еще листовки сунуть. Ну-ка, грузи туда вот те розовые пачки!:— приказал он Коновалову.

— Я вам про бомбы говорю, — упрекнул я Жаркова, — бомбы надо бы взять…

Жарков согласился:

— Правильно, правильно. Парочку надо, чтобы сначала объявить фашистам тревогу, а потом провести с ними «политинформацию».

Взяли две осколочные бомбы. Больше Жарков не разрешил. Приказал и в бомболюк добавить листовок.

— Успокойся, стратег! Простых вещей не понимаешь. Ну что ты своей бомбой сделаешь? Убьешь немца, двух… и все? А листовки целый полк прочтет. Узнают, как им Гитлер головы дурит. Может, кто-нибудь задумается над своей бараньей участью и повернет с фронта.

Я промолчал, ко подумал, пока эти бараны вздумают повернуть с фронта, неплохо «просветить» бомбами им головы. А потом спросил:

— Можно взлетать?

— Поехали! — задорно воскликнул политрук.

Загруженный до предела самолет поднялся тяжело. Прямо с аэродрома взяли курс на Зубцов. Над деревнями Медведки, Синицыно, Ульяново, Лешихино (все пункты в 50–60 км восточнее Ржева) и соединяющими их дорогами надо было разбросать листовки.

Неожиданно изменилась погода. Небо заволокло тучами, чуть потеплело, с запада дохнуло сыростью.

Я старался как можно точнее придерживаться курса и летел низко над землей. От деревни к деревне, от перелеска к перелеску вел самолет по заранее выученному маршруту. Дорога к переднему краю была известна.

Перед линией фронта набрали высоту и перевалили через нее под самыми облаками. Внизу мелькали вспышки разрывов, искрились трассы снарядов и пуль, где-то за лесом полыхало багровое зарево.

Показалось Лещихино.

— Под нами Лещихино! Бросайте!

Жарков высунул связанную пачку за борт, сильно встряхнул ее, шпагат разорвался — и листовки шлейфом потянулись за самолетом, пропадая в темноте. С этого момента политрук работал не переставая. Листовки сбрасывали над деревнями, над шоссейными и проселочными дорогами — везде, где только могли быть люди. За полчаса мы облетели весь заданный район. Наконец кабина Жаркова опустела. Самолет лег на обратный курс.

— На переднем крае старайся пролететь вдоль траншей, — напомнил мне Жарков.

К фронту подошли с юго-запада. Над позициями немцев самолет круто изменил курс, я убрал газ и перешел на планирование. Сразу стало непривычно тихо, только снизу непрерывно доносились трескотня пулеметных очередей и орудийные раскаты. На высоте ста пятидесяти метров Жарков открыл бомболюк. На земле одновременно появились две тусклые вспышки. Листовки облаком закрутились в воздухе. Задание выполнено!

В ту же ночь мы с Жарковым совершили второй вылет. Линию фронта перевалили благополучно, но в районе Ульяново немцы встретили самолет сильным зенитным огнем. Только подлетели к деревне, сразу с двух сторон к небу протянулись огненные дорожки пуль и снарядов. Вспыхнул луч прожектора и, наскоро перечеркнув темноту, заметался в стороне, прощупывая завитки облаков. Я убрал газ и свалил машину на крыло. Самолет начал скользить к земле. Прожектор и зенитный огонь остались в стороне. И опять сотни листовок полетели на заснеженную землю. Читайте, знайте правду!

Так мы летали две ночи. Коротков встречал нас каждый раз при возвращении, жал руки, подбадривал: «Молодцы пропагандисты!» — и помогал готовиться к следующему вылету.

На третью ночь наш самолет побывал за линией фронта трижды. До рассвета оставалось еще часа два. Решили сделать последний, четвертый, вылет. Заправились, набили листовками штурманскую кабину — и в воздух! Взошла луна, облака сразу посветлели.

— Товарищ политрук! Как бы нам на «мессера» не напороться! Поглядывать надо!

— Уйдем! — успокоил меня Жарков и добавил: — У нас скорость сумасшедшая!

Шутка понравилась, но предчувствия мои оправдались.

Как только перелетели передовую, Жарков сказал:

— Смотри! Справа под нами летит какой-то чудак!

Я взглянул за борт. Вначале ничего не заметил, но вскоре увидел полоску знакомых лилово-красных огоньков из выхлопных патрубков. Это был самолет. Но чей? Самолет внизу разворачивался. Появилась вторая полоска, и сразу же в голове мелькнуло: «Рама».

Надо немедленно уходить.

Впереди под нами поле. Справа расплывчатым пятном темнел лес. Не теряя ни секунды, резко повернул машину вправо и с крутым скольжением повел ее на темный фон леса.

— Товарищ политрук! Не выпускайте «раму» из виду! крикнул я парторгу. — Наблюдайте за ней все время!

— Смотрю в оба! Делай свое дело! — спокойно передал Жарков.

От «рамы» потянулись к нам две светящиеся нити трассирующих пуль. Одна прошла в стороне, другая над моей кабиной.

— Целится по нашим выхлопным патрубкам! — крикнул Жарков. — Убери газ!

Убрал. Увеличив угол планирования, резко изменил курс и после небольшого разворота направил свой У-2 прямо под «раму». Маневр удался. Очередная серия пуль скользнула мимо, и тотчас же следом за ней над нами с воем пронесся светлобрюхий самолет. Он пролетел так близко, что, несмотря на темноту, можно было отчетливо разглядеть большие черные кресты, распластанные на крыльях.

— Молодец! Молодец! — загудел Жарков по переговорному устройству. — Жми к лесу!

От первой атаки удалось увернуться.

Я вывел самолет из пикирования и, непрерывно следя за удаляющейся «рамой», повернул к лесу. Спасение было только там, на темном фоне деревьев. «Рама» тем временем сделала крутой разворот.

— На вторую атаку заходит! — предупредил Жарков. — Приготовься…

— Не успеем! — отрывисто ответил я. — Выбрасывайте груз, товарищ политрук!

— Листовки? — удивился Жарков. — Ты что?

— Они ручку зажали! — обозлился я. Сшибут за милую душу!

Жарков старался успокоить:

— Без паники!

«Рама» начала вторую атаку.

Убрал газ и резко перевел машину в планирование с разворотом. Это дало нам возможность на несколько секунд уйти из-под огня. Вот и опушка! Земля стремительно неслась навстречу. «Рама» тоже нырнула и открыла огонь. Две огненные струи, одна за другой, прошли над правой верхней плоскостью. Защелкали разрывные пули. В переговорном устройстве, словно колокол, загудел громкий бас Жаркова:

— Коля, спокойней!

Еще одна струя. Пули хлестнули по фюзеляжу. Голос Жаркова оборвался. Но «рама» уже совсем рядом. Снова убрал газ, свалил машину на крыло. Сразу стало необычно тихо. В лицо дохнул боковой ветер. Секунду, вторую самолет скользит в стороне от огненных дорожек. Потом крутой поворот, под «раму», и, почти касаясь верхушек деревьев, на полном газу идем на запад. Я был уверен, что после разворота фашист непременно будет искать недобитый У-2 где-нибудь на пути к линии фронта. И не ошибся. «Рама» действительно пошла к линии фронта, на восток.

— Товарищ политрук, кажется оторвались!

Жарков молчал.

— Товарищ политрук! Вы меня слышите?

— Слышу, — глухо ответил Жарков.