Один за другим выходят боевые друзья, получают награды. Истребители… Штурмовики… Доходит очередь и до нас.
Вот получает орден Красного Знамени командир нашего полка Куликов, за ним Голованов. Ордена Красной Звезды получают Евтушенко, комиссар Коротков. Я стою в ожидании. Сердце колотится.
И вдруг слышу:
— Старший сержант Шмелев!
Взял из рук командующего коробочку с орденом Красной Звезды…
Коротков привинтил награды мне и Емельянову, а Зайчик ему. Мы горячо поздравляли друг друга.
Домой, скорей домой!
Когда прилетели в Толокнянец, старший батальонный комиссар достал из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист — армейскую газету.
— Послушайте, — сказал он, — как красиво и правильно написано:
Суровой тропой бесстрашья
К победной черте веди,—
Звезда на кремлевской башне,
Звезда на моей фуражке,
Звезда на моей груди!
— Здорово! — согласился Емельянов. — Теперь неплохо бы и кубики на петлицы…
— Далеко пойдешь, — оборвал его Евтушенко, — ты рифмуй пока на старшинские треугольники.
— Виктор и Николай, я давно хотел с вами поговорить, — отложив в сторону газету, обратился к нам Коротков.
Редко называл нас комиссар по имени. А нам очень нравилось, когда он обращался именно так, по-отцовски.
— Мне кажется, ребята, пора вам в партию вступать.
— В партию?
— Да, в партию Ленина. Вы в боях заслужили это право. Подумайте. Дело это очень серьезное. Быть коммунистом — это значит всегда и во всем быть впереди. А пока отдыхайте. Ночь будет напряженной.
Но мы долго не могли заснуть.
«В бою заслужили» — не выходили из головы слова комиссара. Невольно вспомнилось детство, учеба в специальной артиллерийской школе, где меня в 1938 году приняли в комсомол. Затем аэроклуб Метростроя, авиашкола и фронт…
Вспомнились рассказы отца о том, как он вступал в партию.
…Страну постигло величайшее несчастье. Умер Ленин. Партия объявила Ленинский призыв. И отец одним из первых откликнулся на него. На всю жизнь связал он себя с партией Ленина.
В Загорске, когда ко мне приезжали родители, на прощание отец сказал:
— Будь, сынок, впереди!
Эти слова запомнились на всю жизнь.
А перед глазами вставали новые и новые картины. Фронт…
Бои под Москвой… Героические подвиги коммунистов… Быть только на переднем крае, бороться до последней капли крови…
Емельянов тоже не спал.
— Пошли! — не выдержал он.
Вместе мы написали заявления, вместе отнесли их комиссару, вместе брали рекомендации у Короткова и Жаркова, и вместе нас на одном собрании приняли кандидатами в члены партии. Все больше и больше становилось в полку коммунистов. Лучшие летчики, штурманы, механики шли в партию. Часто прямо в землянке на КП или у самолетов между вылетами воины связывали свою судьбу с Коммунистической партией.
Через несколько дней полк перелетел на аэродром Соменки.
После зимних боев в полку недосчитывалось многих. Особенно тяжело мы переживали гибель Ноздрачева и Мишина. А тут еще наши замечательные летчики И. Кочетов, Ю. Сорокин, Н. Федоров, В. Бедкин и вместе с ними любимые всеми комиссар Н. Коротков и старший политрук А. Жарков были переведены в другие части. Менялись люди. Одни уходили, приходили другие. И в нашу эскадрилью прибыло пополнение: штурманы Михаил Скочеляс, Сергей Пахомкин и Александр Самсонов, летчики Борис Вандалковский, Алексей Крайков, Валентин Безруков, Александр Понасюк и другие.
Вскоре после соединения со своей окруженной группировкой немцы построили через Ловать переправу. Бомбардировщики, штурмовики и летчики-ночники круглые сутки бомбили ее, стремясь воспрепятствовать снабжению полуокруженной 16-й немецкой армии. Переправа находилась около Рамушева и была плотно прикрыта прожекторами, множеством крупнокалиберных пулеметов и несколькими батареями зенитной артиллерии. Вечером 28 мая командир эскадрильи капитан Костюков объявил мне:
— Сегодня полетите с Александром Самсоновым. Надо его вводить в строй!
Вечерняя майская прохлада бодрила. Техники готовили самолеты. Летчики в комбинезонах, шлемах шли вдоль реки Полометь, покрытой вечерним туманом. Всегда веселый Михаил Скочеляс, «рог изобилия анекдотов и приключений», как успели прозвать его в полку, острил и поучал Самсонова:
— Вот, Шурик, подлетаешь к месту, летчик убрал газ. Самолет крадется к цели. Ты мигом голову за борт и кричи: «Фриц, не стрелять, бомбы еще не сбросил!» Понял? Главное, не падать духом… не ты первый, не ты последний.
М. П. Скочеляс (снимок 1947 г.)
Видимо, ни одна воинская часть не обходится без таких весельчаков и остряков, как наш Скочеляс. А может быть, наш Миша был прообразом главного героя поэмы Александра Твардовского — «Василий Теркин». Кто знает? Но одно верно: Скочеляс стал любимцем полка.
Не спеша, под шутки Скочеляса подошли к командиру звена.
— Сегодняшняя цель — переправа у Рамушева, — уточнил он.
Мне стало не по себе. Идти туда с неопытным, ни разу не летавшим на боевое задание штурманом — дело рискованное.
— Разрешите мне сегодня пойти на задание с Пахомовым, — обратился я к командиру эскадрильи.
— Выполняйте задачу с Самсоновым. И вообще я не стал бы на вашем месте обижать своего будущего штурмана. Вам ведь с ним придется летать не один раз.
За многие месяцы боев у нас выработалась определенная тактика бомбометания. Мы уже знали приемы борьбы с ночными истребителями, умели бомбить цели, прикрытые зенитными орудиями, пулеметами и прожекторами.
Каждый летчик сработался со своим штурманом. За это время я летал со многими: Пахомовым, Образцовым, Зайцевым, Рубаном. Мы понимали друг друга и хорошо знали проверенную на боевом опыте авиационную пословицу «Летает не летчик, а экипаж». Теперь придется срабатываться с новеньким.
Я стоял у самолета и размышлял. Как поведет себя новичок? Этот девятнадцатилетний, чернобровый, с большими глазами, украшенными длинными ресницами, Шурик, который и двигался робко, вроде кого-то стеснялся все время. Не растеряется ли? Но чтобы не показывать товарищу свои сомнения, попросил его:
— Ну-ка, опробуй пулемет.
Самсонов снял фуражку, положил ее на сиденье, быстро забрался в кабину, повернул пулемет и дал две короткие очереди.
— Пулемет исправен, товарищ командир!
— Отлично! Проверь подвеску бомб, показания приборов и будем выруливать…
Шурик все осмотрел, а техник Сипин доложил о готовности самолета. Через некоторое время взлетели и пошли к цели.
На высоте двух тысяч метров подошли к линии фронта. Слева и справа заметались по небу лучи прожекторов. Разноцветные ленты трассирующих снарядов поползли вверх. Но на подходе к Рамушеву пока было тихо. Ни стрельбы, ни прожекторов. Впереди река. А вот и переправа…
— Штурман, видишь? Будем заходить на цель…
Убрал газ и стал планировать. Бесшумно вывел самолет на переправу, и Шурик сбросил бомбы.
Тут же начали стрелять зенитки. Три прожектора вцепились в наш У-2. Развернул самолет.
— Шурик, дай по прожекторам.
Очередь за очередью выпускает штурман. Один из прожекторов погас. Надо скорее уходить из этой световой ловушки. Хочу развернуть самолет. Жму на педаль, она подозрительно легко поддается вперед. И вдруг самолет начинает поворачиваться совсем в другую сторону. Находясь под обстрелом, в лучах прожекторов, я не сразу понял, что случилось. С большим трудом перевел машину в глубокий левый крен и этим прекратил ее вращение.
Наконец самолет вырвался из объятий ослепляющих лучей.
— Шурик, ты, кажется, перебил ножное управление, когда стрелял по прожекторам…
Шурик молчал. У-2 продолжал полет с глубоким левым креном и терял высоту. Я решил чуть-чуть уменьшить крен, чтобы взять курс на станцию Пола. Как только это сделал, самолет резко повело вправо, и виток за витком он начал вращаться все быстрее и быстрее.
