– А что, уже никто не идёт? Или сил не хватает?
– Идут, но талантов уж таких нет, а, если и есть, то да, никто не справляется с моими требованиями.
– Не мудрено.
– Что ты сказала?
– Ничего, – я не знаю, чего она хотела добиться, но больше она ничего не сказала, а продолжила всех опрашивать. Это был первый раз, когда я мечтала, чтобы прозвенел звонок и я бы просто слиняла отсюда. Спустя ещё минут десять спасительный звонок для всех прозвенел, но Лариса Ивановна сказала свои последние нам слова.
– Я приду к вам на следующий урок, и каждый из вас подготовит мне номер. Любой. Песня, танец, стих, но при условии того, что это будет придумано всё самостоятельно. Серебрякова, тебя это тоже касается, если ты ничего не подготовишь, ты знаешь, что я с тобой сделаю. До следующей недели.
Попрощавшись, все начали уходить, а как только они оказывались за дверью, было видно, что у них будто с плеч груз свалился. Ну всё, капец всем в следующую среду. И самое главное, что отчасти виновата в этом я.
Я стояла перед зеркалом и надевала шапку, ведь это был последний урок. В зеркале я видела, как некоторые из одиннадцатого класса смотрели на меня не очень добро, но я старалась не обращать на это внимание. Часть вины моя, но она бы при любом раскладе пришла. Поправив капюшон, я взяла рюкзак и пошла к выходу из школы. Музыка уже играла у меня в ушах и, когда наушник самым наглым образом вырвали, я готова была убить того, кто это сделал.
– Если ты их порвешь, я тебя сама порву. Им всего три месяца, почти новые.
– Это та самая тётка, после которой ты приходила чуть ли не в истерике?
Какая хорошая память у моего брата. Было бы лучше, если бы рядом шёл только он, а вместе с ним были его верные друзья: Иван с Андреем.
– Хорошая память, если собираешь меня убивать, то становись в очередь. Завтра меня захотят убить все, ибо слухи расползаются быстро.
– Есть такое. Просто никто не знает, что может подготовить за неделю. Хорошо ещё у всех в разные дни уроки эти.
– ВсЁ? Ты высказался, а то машину вы уже прошли.
– Тебе не надоело пешком ходить?
– Нет, – я вставила наушники на место и пошла переходить дорогу, а святая троица пошла к машине. У нас в городе просто нереально ходить пешком, поэтому у каждой семьи минимум две машины, но я уже привыкла ходить так в мороз, в дождь, в жару, для меня это нормально.
Кострова я избегала, а он меня. Это было заметно. Лилит с Сеней даже как-то попытались спросить, что происходит, я лишь отмахнулась, сказав, что между нами совершенно ничего не может происходить. Я не знаю, почему мы это делали, ведь для него этот поцелуй ничего не значит, для меня, по сути, тоже. Это было просто минутное помутнение рассудка, минутный бред. Но после этого минутного бреда всё изменилось. Не для меня, конечно, а для Антона. Если раньше я видела их вместе каждый день, то сейчас увидеть их рядом это большая удача. И где-то в глубине своего мозга я понимала, что отчасти в этом виновата я. И чтобы это исправить, нужно было поговорить с Ваней, но после этого поцелуя прошло уже три дня, а я просто боюсь к нему подойти.
Зайдя в дом и избавив уши от наушников, я услышала много голосов. Сегодня вроде середина недели, что они тут забыли? Зайдя в гостиную, я увидела странную картину. Меня они не заметили, поэтому я спокойно могла за ними наблюдать. В комнате были практически все: Стас, Антон, Андрей, Ваня, Сеня, Лилит и даже Ева. Я что-то явно пропустила. Они сидели и играли в «Вопрос – ответ» никогда не видела в ней смысла. Нет, они отвечают все честно, но вопросы слишком банальны и просты. Меня они не звали, так как знали, я откажусь, но сейчас я хочу задать один единственный вопрос, может, они хоть что-то поймут:
– А мне можно? Один вопрос, и я уйду.
Они посмотрели на меня и, подумав, кивнули.
– Стас, ситуация, у тебя дочь, она приходит домой в слезах, ей очередной козел разбил сердце. Твои действия.
Наступила тишина, гробовая, если можно так сказать. Казалось, что они боялись даже дышать. Прошло минут десять, как Стас неуверенно ответил:
– Пойду разбираться.
– Хорошо, а, когда этим занимался ты, сердца разбивал, по-любому их было немало. Кто приходил к тебе разбираться?
Через секунду, не колеблясь, он ответил:
– Никто.
– Тогда подумай, что ты будешь делать на самом деле и чувствовать.
И опять повисла тишина, возможно, их это ничему не научит, но они хотя бы задумаются над этим. Этого достаточно. Так и не дождавшись ответа, я ушла к себе в комнату. Зайдя в комнату и кинув рюкзак на диван, я пошла переодеваться и как обычно сразу делать уроки, а потом пойду готовить ужин, ибо все те, кто сидят сейчас внизу, захотят есть, и это будет очень скоро.
До конца четверти оставалось полторы недели, поэтому учителя решили немного сжалиться над нами и задавали по минимуму. А ко мне они вообще стали относиться лояльнее после того, как директор узнал, что я была в больнице. Иногда это бесило, а иногда очень помогало.
Спустя полтора часа я уже собирала рюкзак на четверг, в голове крутилась мысль о том, что мне показать на этом «шоу талантов». Я уже давно бросила заниматься хоть чем-то. Открыв нижний ящик стола, я достала оттуда девяноста шести листовую старую тетрадь. Когда почти три года назад я её туда положила, то думала, что уже никогда не достану. Надо было её сжечь, как я и хотела. В этой тетради были мои стихи, песни и музыка. Некоторые я сочиняла сама, некоторые вместе с Ларисой Ивановной, но смысл был один. Она все их видела и ждет от меня что-то новое, а я уже три года не брала гитару в руки, не доставала эту тетрадь и не пела. Однажды я просто решила, что не хочу это всё делать, и бросила.
Зачем она вообще решила искать юные дарования? Теперь придётся за неделю написать песню и музыку к ней, а если не считать то, что моя гитара осталась в школе искусств, то это меньшее из моих проблем. Первый стих я написала в одиннадцать, потом пробовала писать песни и через какие-то шесть месяцев я написала первую песню и музыку к ней с помощью Ларисы Ивановны. Это было что-то очень банальное и простое, через пару лет я сама начала писать и исполнять ей то, что получилось. Чаще всего она ругалась, но иногда, когда была в хорошем настроении, хвалила и говорила, что я молодец. Бросила я этим заниматься в четырнадцать лет, а начала после смерти Сары. Через пару месяцев мне уже семнадцать и я думала, что больше никогда не стану писать, но жизнь опять поворачивается ко мне задом. Убрав тетрадь на место, я спустила вниз, на кухню, и начала готовить.
