Для больших длительных переходов он не годился, но вот хорошо дать по зубам и поставить точку в затянувшемся споре линкору было по плечу. Его чудовищные 406 мм орудия могли поражать врага из-за линии горизонта, но чтобы использовать всю мощь корабельной артиллерии, «Родни» был вынужден приблизиться к побережью.

Двадцать огромных стволов линкора были чем-то схожи с трубами органа, которому предстояло исполнить финальную ораторию этого сражения. Получив с кораблей примерное местонахождение русской артиллерии, «Родни» принялся обрабатывать этот квадрат своей корабельной артиллерией. Англичане вдумчиво и основательно разрушали верхние пласты земли, надеясь вместе с ними встряхнуть и зловредные русские батареи.

Казалось, что выстоять в этой схватке с гигантом у них нет никаких шансов, но это только казалось. У русских оказался в кармане свой козырь, вернее сказать джокер, перебивший британского туза. Четыре огромных столба внезапно выросших по левому борту «Родни», оказались неприятным сюрпризом для увлекшегося охотою линкора.

Очень скоро выяснилось, что по кораблю бьет 203 мм батарея гаубиц и бьет довольно успешно. Уже после третьего залпа, один из снарядов угодил прямо в скулу линкора. Он не нанес серьезного ущерба для бронированной громады, но серьезно поколебал уверенность капитана корабля. Одно дело спокойно, без оглядки громить вражескую пехоту и совсем иное дело попасть под обстрел самому. И совершенно неважно, что калибр врага серьезно уступает твоему. Куда важнее, что ты прочно взят в «вилку» и на тебя уже попадают вражеские снаряды. Ущерб от них пока минимален, но кто знает, кто знает, что будет дальше.

Странные вещи. Только русские и немцы, извечно имевшие меньшее количество кораблей чем «владычица морей», в случаи необходимости могли вцепиться в противника железной хваткой и сражаться до самого конца. В отличие от них англичане, чей флот согласно регламентам адмиралтейства имел тройной перевес над любым противником, панически боялись потерять корабль.

Нет, в завязавшемся бою Эдди и Тедди не показывали свою корму противнику, но если можно было выйти из боя, то они этой возможностью неизменно пользовались. Видимо те ещё церберы сидели за зелеными столами британского адмиралтейства и без соли ели своих подчиненных.

В течение восемнадцати минут боя, старый линкор исправно забрасывал противника своими чудовищными чемоданами и получал в ответные послания. Некоторые из них пробовали на зуб корабельную броню и кое-где добивались определенного успеха. Другие исправно крушили корабельные надстройки, стремясь хоть чем-то уровнять нанесенный линкором ущерб советским частям. На девятнадцатой минуте дуэли на «Родни» возникли проблемы с машиной и он покину поле боя.

Конечно можно было бы попытаться исправить поломку или как-то решит эту проблему, но не оставлять сражение. Так наверняка бы сделали русские моряки, но у британцев был свой кодекс. Долг был исполнен, вексель погашен и можно было с чистой совестью возвращаться обратно.

Результатом ухода «Родни» стал прорыв советских войск к побережью, поздним вечером этого дня. Один большой котел распался на две неровные части. Большее количество войск отошло в район Дюнкерка, остальные были зажаты в Кале. Полностью изолированные со всех сторон три с половиной тысяч человек продержались ровно сутки. Дважды попав под ураганный обстрел русской артиллерии, уже не веря в обещания Лондона в скором времени помочь, бригадир Левинсон приказал выкинуть белый флаг и сдался на милость победителей.

После, сдавшиеся в плен солдаты в полной мере оценили мудрость своего командира и не раз благодарили его. Блокированным в Дюнкерке солдатам пришлось не сладко. Разозленный упорством англичан, Сталин приказал не штурмовать город, а вести непрерывные артиллерийские обстрелы.

Исполняя волю Верховного, артиллеристы Рокоссовского исправно опустошали свои боезапасы. Сам Дюнкерк и его окрестности превратились в груду развалин, среди которых укрылись чудом уцелевшие жители города и солдаты.

Англичане дважды пытались наладить эвакуацию войск под прикрытием авиации и флота, но у них ничего не вышло. Второй раз «Родни» продержался целых двадцать шесть минут, но получив два прямых попадания в переднюю носовую башню вновь покинул поле сражения и встал на капитальный ремонт. Согласно заключению адмиралтейской комиссии машины линкора были крайне изношены и требовали полной замены.

Пытавшиеся заменить на следующий день «Родни» «Бервик» и «Кент» также не смогли выстоять полный раунд с противником. Несмотря на солидное воздушное прикрытие, они не устояли под напором двух полков пикировщиков и могучих калибров резерва СВГ. Когда огромные водяные столбы стали вырастать невдалеке от крейсерских бортов, британцы предпочли ретироваться, оставив блокированных на милость судьбы.

Когда в ночь с 29 на 30 августа советские солдаты пошли на штурм вражеских позиций, особо сопротивления они не встретили. Измученные непрерывными обстрелами и бомбежкой, англичане предпочли поднять руки и сдаться, чем воевать.

Около двух тысяч человек, в основном раненых и больных, все же удалось вывезти на торпедных катерах, сновавших от Дувра до Дюнкерка. Более трехсот солдат и офицеров переправились через пролив самостоятельно на подручных средствах. Они удачно вышли в море, где были подобраны патрульным сторожевиком. Сам командующий обороной Дюнкерка генерал-майор Грендаль покинул Францию на подлодке, куда он перешел вместе со всем штабом, когда русские автоматчики появились в окрестностях города. Остальные четырнадцать тысяч защитников Дюнкерка либо погибли, либо сдались в плен.

Так закончилась эта эпопея, а 31 августа, Уинстон Черчилль предстал перед жаждущим его крови парламентом. Сказать, что это был самым худшим днем из всех дней его карьеры как политика и государственного мужа, значит не сказать ничего. Это была его Голгофа в полном смысле слова. Дважды входить в реку горя, нужды и страдания как это было в сороковом году, ни парламентарии, ни простые обыватели не хотели. Вкусив недолгое счастье мира, британцы не были готовы вновь затянуть пояса ради непонятных целей своего политического лидера.

Почти у каждого политического оппонента были свои вопросы к премьеру и почти каждый из них заготовил обличительную речь. По всем расчетам 31 августа должен был стать днем падения «Железного борова», но этого не случилось. В процесс импичмента вмешалась сила, которую никто не учитывал в своих тайных закулисных раскладах. Черчилля спас король, чье влияние на политическую жизнь страны было как правильно чисто номинальным.

Георг VI неожиданно для всех явился на заседания парламента и попросил предоставить слово вне очереди. Английский король не был простым украшением британского трона как его считали за пределами империи. Вместе со своей семьей он мужественно делил все испытания выпавшие его народу.

Все траты казны на содержания двора, по решению короля были урезаны до минимума, высвобожденные деньги были отданы на нужды государства. Содержание дворцовой прислуги стало производиться за счет средств королевской семьи, из-за чего большинство дворцов и поместья принадлежащие короне были законсервированы на весь период войны.

Не обошли стороной королевскую семью продуктовые и материальные ограничения. Вся ближние короля одели одежды военного покрова и снимали их только на время официальных торжеств и приемов, и то в основном женщины. Наследница престола принцесса Елизавета служила в автомобильных войсках сержантом водителем, что очень импонировало простому народу. Одним словом, английский король пользовался заслуженным уважением у своих подданных.

Выступая в парламенте, Георг заявил, что несмотря на ряд неудач случившихся с английской армией на континенте он, как глава страны, полностью доверяет Уинстону Черчиллю и просит парламент не рассматривать вопрос об его отставке.

— Господин премьер министр делом доказал, что может вывести страну из того тяжелого положения в котором она оказалась. Он сделал это пять лет назад когда положение было катастрофическим, сможет сделать и сейчас, когда нет морской блокады страны и никто не угрожает ей вторжением. Премьер Черчилль, несомненно, допустил ряд ошибок, но только он же может их и исправить. В кротчайший срок и малыми потерями, которые только возможны в этих непростых условиях — король говорил голосом уверенного в своей правоте человека. Глядя прямо перед собой, ни разу не опустил глаза на положенную перед собой бумагу, чем произвел на парламентариев сильное впечатление.