– Очухалась? – Артур кутает в полотенце, крепко хватает меня за плечи, заглядывает в глаза. – Что на тебя нашло?

– Я хотела уйти, – лепечу в рыданиях, – Ты первый набросился. Я оборонялась.

Меня оттаскивают в кабинет, швыряют в мягкое кресло. Оглядываюсь. Несмотря на весь накал страстей, всерьёз пострадавших не обнаруживается. Били в полсилы. Подошва Рыбкиного ботинка ничего мне не повредила. Я разбила Артуру губу. Он уже обжигает рану льдом.

– Спишем на пьяный дебош, – решает Рыбка, наконец, и опасливо косится в мою сторону. Я согласно киваю.

– Делайте, что хотите, – лепечу, не слыша собственный голос.

Робко скрипнув дверью уборной, так, как входят к тяжело больным в палату, покладистой улыбчивой тенью, к нам вплывает уже приведшая себя в порядок Лиличка. Она сияет.

– Всю жизнь мечтала подраться, – она усаживается на край дивана, всё ещё мелко трясясь от пережитого возбуждения, – Никогда раньше не доводилось. Какая ты, Мариночка… темпераментная… Впрочем, я помню… – она замолкает, наткнувшись на предостерегающий взгляд Рыбки. – Может, мне пойти на дзюдо? – рассуждает отвлечённо, – В минуты боя чувствуешь себя настоящей. Как в сексе…

«Не быть тебе настоящей!» – плююсь мысленно, – «Для этого ты слишком бесцельна…»

А я? Я сама? Куда иду я? Где ты, «моё неземное»?! Отчего покинуло меня, уступив место банальной животной агрессии.

– Я же говорила, проще убить, чем прокормить, – хихикает Лиличка, кивая на меня. Я вспоминаю летящую мне в лицо подошву и её ночной приход и … в общем, понимаю, что эта дама способна на всё. Страшная сила – женское любопытство…

Только теперь Рыбка нажимает на кнопку, и охранники уводят меня в коридорную пустоту.

«Глупости бывают мои и чужие. Одни забавны, другие обидны. Ошибки последних дней нашпиговали меня обидой на всю жизнь вперёд. До подросткового шмыганья носом, до надутых губ и глаз с повышенной влажностью, до полной неспособности соображать. А ведь идея казалась такой классной… Сбросил маску – и вот бразды правления в твоих руках. Борьба за власть никогда не приносила ничего хорошего… Но ведь я боролась за справедливость… Черубина заслуживала жизни, она блестела и блистала бы ещё очень долго… Если бы начать всё сначала, я бы и не заковывала её в эту маску никогда. Впрочем, тогда б меня не взяли в Черубины…»

Обрывки мыслей мечутся по комнате вместе с лучом фонарика. Я собираюсь бежать, поэтому выкрала фонарик из ящика Рыбки. Кроме фонарика, который, кстати, тоже вряд ли на что-то сгодится, ничего необходимого для побега у меня нет. Даже плана действий. Высокие окна, охрана, забор… Всё бесполезно. В полной безнадёжности толкаю дверь… Не заперта. Неужели забыли? В холле охрана играет в бильярд. Хвала придумавшим эту игру! Спускаюсь к выходу, жму кнопку открывания дверей и ворот. Бегу. Овчарка Деська радостно вертит хвостом, думая, что я играюсь. Глажу её, жму протянутую на прощанье лапу, целую в нос, выскальзываю за ворота. До оживлённой трассы сорок минут. За это время заметят открытые ворота и кинутся в погоню. Как быть? Как разумнее? Что делать? Из-за поворота доносится чьё-то усталое фырчание. Перепугано ныряю в кусты, потом понимаю, что из-за поворота – это не от Рыбкиной дачи, выскакиваю обратно на дорогу. Вспоминаю, что у меня нет денег, и что я наверняка вызову подозрение… Слепящие фары не слишком спешно приближаются. Снова скатываюсь в посадку… Стоп! Надо прийти в себя. Рывком выскакиваю на дорогу и голосую. Стареющий грузовик сдаёт задом.

– Хорошо, что вы заметили меня, – улыбаюсь морщинистому лицу водителя, – Мне в город надо. Буду страшно признательна…

Мужик молча кивает на сидение. Мне терять уже нечего. Цепляюсь за пыльный поручень, подтягиваюсь, сажусь.

– А можно я у вас ещё и сигаретку стрельну?

Вкус табака на губах напоминает о вреде курения, а особенно о вреде курения сигарет без фильтра. Я лихорадочно стараюсь нащупать свой здравый смысл и напряжённо слежу за бросающимися под колеса тенями деревьев.

– А ты кто вообще будешь-то? – старик выждал должную паузу, не дождался моей инициативы, и решил порасспрашивать сам. Он опасливо косится на мой страшный порез и наверняка подозревает меня в преступных связях. Чудо просто, что остановился-то…

Что говорить? Что врать?

– Ой, не спрашивайте, дядька, – склоняюсь в пользу честности, – И сама сейчас не знаю. Денег нет, но есть серьги. Золотые. Красивые…

Быстро вытаскиваю их ушей Черубиновские серёжки, и тут же захлопываю ладонь… А ведь это доказательство!

– Посмотреть дашь? Не боись, не обижу…

Успокаиваюсь, отдаю серьги. Такие массово продаются по всем магазинам. Никакое это не доказательство. И потом, что доказывать? Зачем? Шоу-бизнес – злая игра для азартных людей, которым нравится жать кнопки в черепушках потребителей. Чтобы пробиться без этих кнопочек, нужен огромный артистический дар. У меня этого нет. Не хочу больше лжи и грязи, не хочу войн…Хочу свободы. Сценический образ отбирает её. Не зря Мандельштам выводил актерскую профессию, как противоположную поэтической. Каждый должен заниматься своим делом… Хочу писать себе, и тем, кто захочет читать. Не хочу навязывать. Не хочу управлять… И ещё – никогда больше не хочу связываться с этими психами… Я умываю руки.

На прощанье выпрашиваю у водителя телефонную карточку. Свинтус слишком далеко, маму тревожить нельзя, поэтому звоню Сонечке. Судьба в очередной раз ставит меня раком, и я, осознавая критичность момента, покорно обращаюсь за помощью к обидевшему меня человечку… М-да, если отказываться, так от всех принципов сразу. От души хохочу, вспоминая, как минуту назад собиралась заниматься лишь своим делом.

В трубке застенчивый мужской голос… Вычёркивай, не вычёркивай, он всегда в наличии…

– Привет, Павлуша, мне бы Сонечку. Сонечка? Слушай, что ты там про Магадан говорила? Да хоть сейчас! Да. Хочу уехать на два месяца с этим твоим номером статистки и агитационным поездом. Это даже здорово, что по Украине… Выезд из Киева? Замечательно. Послезавтра? Отлично. А меня возьмут? Ты пока решай возьмут или не возьмут, а я к тебе поеду. Я, понимаешь ли, в бегах. Почти как государственный преступник. Мне ночевать дома опасно…

Господи, ну почему я не могла сказать, что прячусь от какого-нибудь назойливого любовника… Теперь ведь придётся всё рассказать.

– Сонечка! – кричу в догонку, поймав чуткую подругу на полпути к коротким гудкам, – Погоди! Только пообещай, что ни о чём не будешь расспрашивать, а то не прийду…

– Бежим, бежим скорее! – худенький молодой человек волоком тащит за собой грузную девушку. Она усердно пыхтит, но переставляет ноги очень медленно, – На метро опоздаем!

Мигом возвращаюсь в реальность. Я на свободе! Я не обезличена! Я в центре города и опаздываю на метро! Срываюсь с места, хватаю грузную девушку за вторую руку и бегу, что есть мочи. За турникетами останавливаемся отдышаться. Моложёжь нынче пошла доверчивая и ко всему привыкшая. Они говорят мне спасибо. Странно, я бы сопротивлялась и пугалась.

– Какой у вас шрамик модный, – улыбается девочка, демонстрируя очаровательные ямочки на щеках, – Настоящий? Говорят, их теперь на базаре накладные продают. Чтоб, как у Черубины…

– Трагически скончалась! Прямо на концерте! Оттого, что, не восстановив силы после травмы, решила всё же принять предложение клуба и дать серию вечерних выступлений! Остановка сердца! Прямо во время выступления!

– Как Миронов! – мечтательно шепчет Сонечка, занося тарелку с хрустящими гренками над столом, и тут же набрасывается на меня, – Что ты к этим новостям приклеилась? Подумаешь, Черубиной больше, Черубиной меньше. Тут бы самим живыми бы остаться… Меня в театре чуть не убили за такие проделки. Но ничего, смирились…

Тут в новостях показывают лицо погибшей Черубины. Предусмотрительно подставляю ладони под вылетевшую из рук хозяйки тарелку.

– Так это ж та самая! Ох… Ты потому её найти просила, да? Ой, жалко девку. Ты извини. Я не думала, что она твоя знакомая…