Не вполне владея собой, я бегу, разметая окрестную грязь.

– Эй! Стой! – тип с лысиной опускает окно джипа и окликает. Оказывается, это он меня напугал. Заехал тихонько прямо в сквер, подкрался незаметно (это в каком же я состоянии была, что подъезжающий танк не заметила?) и давай фарами светить, да сигналить.

– Что ещё? – я уже взяла себя в руки. Уже не трясусь, но раздражение скрывать не пытаюсь.

Тип выходит из машины. Подбородок дрожит, не имея смирения втянуться в морду, но и осознавая несуразность своей надменной выпяченности.

– Слушай, малыш, – тип краснеет весь вплоть до маленькой родинки на лысине и порывисто прикладывает руки ладонями к груди, – Ты это, ты извини. Не ожидал… Ну, там, не верил, что можно подойти к человеку, чтоб это, как его, чтоб помочь… Думал, ты её обобрать хотела… Времена такие, малыш, ты прости.

Улыбаюсь, чуть заметно, согласно киваю, пытаюсь всё же уйти.

– Слушай, ты это, проси, что хочешь, я теперь твой должник, – тип не отстаёт, – Нет, ну правда, я знаешь, сколько могу… Что хочешь, проси, завтра же принесут.

Вспоминаю только что произнесённую источнику просьбу, передёргиваюсь непроизвольно. «Бред это всё!» – сама себя успокаиваю.

– Ну, чего тебе хочется? – продолжает искуситель.

Вот как! Нервозность на секунду попускает. Бросаю внимательный взгляд на роскошную шубу похрапывающей в Джипе Ксеньсанны. Поплотнее запахиваю воротник своего лёгкого пальто. Улыбаюсь, уже широко, говорю:

– Бог с тобою, золотая рыбка! Твоего мне откупа не надо. Ступай себе в синее море. Только ступай, будь ласка, побыстрее, а то я от тебя и твоей КсеньСанны уже малость охренела.

Разворачиваюсь, ухожу почти счастливая. На этот раз я кажусь себе достаточно резкой.

– А меня Гена зовут, – канючит следом Золотая Рыбка, – Ну ты хоть телефончик-то оставь…

Протягиваю визитку с номером сотового. Синдром делового человека. Дабы дело спорилось, надо, чтобы о нём как можно больше дееспособных людей знали. Этот, хоть отморозок, но явно дееспособный. Интересно, чего он свою КсеньСанну из нашего городишки не заберёт?

– Марина Бесфамильная. Поэт, – читает вслух Золотая Рыбка и ошалело переспрашивает, – Это чё, шутка, да?

Не отвечая, я ухожу. Я страшно не хочу сейчас что-то объяснять.

Объективный взгляд:

Читается сложно. Нагромождение скрупулезных подробностей мешает следить за сюжетом. Плохо. Можете недосмотреть, упустить, сожалениями прохлюпать… Не расслаблять внимание! Вам ведь не сказку сказывают, а научный феномен описывают. Тут каждая мыслишка, каждый жест важен. Записывает она честно. Корёжит себя копанием, выворачивает воспоминаниями, лишь бы правду донести – не пролить . Сердцем пишет. Пишет, как в последний раз…

Ой, только не надо этих горьких усмешечек по прочтению фразы! Горевать раньше надо было, сейчас – время разбираться.

В общем, ответственно заявляю: с описанных выше событий вся эта хрень и началась. По крайней мере, предчувствие это триждыпроклятое именно тогда зародилось.

Они празднично улыбались и энергично махали ручками. Две самые дорогие в моей жизни ладошки – одна пухлая, другая посуше – раскачивались с синхронностью автомобильных дворников перед тёмным окном электрички. Маленькая мама и большая Алинка изо всех сил демонстрировали свою любовь безразличному вагону, думая, что показывают её мне. На самом деле, вцепившись в сигареты, я давно уже сбежала в тамбур. Оттуда, расцарапав в морозном покрытии стекла узенькую щёлочку – мечту педофила, я наблюдала за перроном и собственным провожанием.

Электричка, наконец, тронулась. Полоснуло предчувствием долгой разлуки. Откуда? Не в первый раз мама с Алькой провожали меня. Знали, что очень скоро, может, уже через несколько недель, нерадивая дочь и старшая сестра снова вывалится из своей безумной жизни на голову их уютному пригороду. И я вываливалась регулярно. К чему же сейчас такая тоска и /я тебя никогда не забуду/ в мыслях?

Включили свет. Внутренности этой электрички отчего-то освещались только во время пути.

– Огононьку-с?

Что за наглость?! Ненавижу, когда подходят со спины. Терпеть не могу глупые заигрывания пустых попутчиков.

Объективный взгляд:

Тусклый тамбур полусонной электрички. Странная девушка жмётся к окну. Длинное строгое пальто, намеренно детские черты лица (ясно, что это не от природы, а просто фишка у неё такая, стильно-подростковая), на голове нечто короткое, осветлённое, торчащее общипанным воробьём. Глаза расширены, зрачки, бешено прыгая, следят за чем-то, пролетающим вне электрички. Возле губ давно застыла незажженная сигарета…

Он – высокий кучерявый брюнет с открытой улыбкой и лучистым взглядом – явно озабочен её состоянием. Обращается к ней вовсе не от развязности. Из желания что-то сказать, как-то привести её в чувства. Он расшаркивается, чиркает зажигалкой. Она шарахается, как от привидения. Нехорошо щурится, зло поджимая губы. Ещё больше усугубляет этим собственную странность.

Юный мальчик, сопляк совсем, а туда же. Едешь – едь спокойно. Что к окружающим приставать? Всё равно толку от этих знакомств никакого.

– Спасибо, не надо, – уклоняюсь от его огня, достаю свою Zippo.

Не от надменности – из нежелания раздавать тщетные надежды. Отворачиваюсь.

Не люблю я уличные знакомства. Говорят: «Давайте познакомимся!» Отвечаю: «Я – Марина. Вот и познакомились. Всё? Можно расходиться?» Оказывается, что нет, расходиться нельзя, потому как хотят обычно не столько познакомиться, сколько пообщаться, а точнее – пообщаться поближе. Но мне и нынешних любовников вполне достаточно. О чём, кстати, общаться? Какие у нас могут быть точки соприкосновения? Их и у близких-то людей не так много, а у таких вот случайных – и подавно не имеется. Скрасить дорогу пустой болтовней? Так не терплю напраслину, мне и самой не скучно, в сущности… Чем мы, случайные попутчики, можем быть друг другу полезны? Опыт – строгий педагог, розгами превративший меня в полного скептика – показывает, что ничем.

Особенно же не терплю знакомств в этой последней электричке. На то есть свои причины. Для меня поездка от родителей– три часа мощной извращенной клаустрофобии. Нет-нет, я боюсь не факта замкнутости пространства. Боюсь качества того, что в этом пространстве замыкается. Боюсь истеричной толпы, законсервированной в вагонах.

Тягостное воспоминание усугубляет моё дурное настроение. Пальцы непроизвольно тянутся к телефону.

– Привет, который час? – спрашиваю без особой надежды на нормальный ответ. Ну, какой человек оставит без комментариев такой нелепый звонок?!

– У тебя ж в телефоне часы есть! – смеётся Свинтус. – Опять маразматируешь?

За эти прожитые отдельно полгода, я звонила ему чуть ли не большее количество раз, чем за все предыдущие пять лет совместной жизни. Не от привязанности – из-за катастрофической неприспособленности к всякого рода бытовым несуразностям.

– Они неправильно выставлены, – ругаю часы и Свинтуса я. – Неужели нельзя просто, без подколок, ответить на вопрос? – голос мой истерично-надменен, и я сама пугаюсь собственной агрессивности. Да что ж это такое со мной делается?

– Можно, – Свинтус называет точное время, но прерывать разговор не спешит, чувствует, видимо, что со мной что-то не то, – Ты где вообще? В электричке? Может, тебя встретить?

На душе у меня настолько мерзко, что я готова согласиться. Невесть откуда взявшаяся раздражительность пугает меня больше, чем досаждает окружающим. «Да, встреть!» – уже собираюсь закричать я, но вспоминаю вдруг, что Свинтусу завтра на работу, и что полночи он будет рассказывать мне о том, какое важное утреннее совещание может сорваться из-за наших ночных буйств и его, Свинтуса, последующей недееспособности. Вспоминаю также, как хочу в горячую ванну и как не хочу ни с кем разговаривать… Ну его на фиг!

– Не стоит. Меня встретят, не переживай, – отвечаю.

– Вот у тех, кто тебя будет встречать, время и узнавай! – обижается Свинтус и обрубает связь. Жалею, что не успела психануть и «повесить трубку» первая. Наверное, у него что-то не ладится на работе. Других поводов для раздражительности Свинтуса представить себе не могу. Меня и во времена нашей совместной жизни частенько встречали, и Свинтуса, на то он и Свинтус, ничуть это не волновало. А уж сейчас и подавно тревожить не должно…