«Ну что, мальчик, догадался, где я тебе дорожку перебежала?» – мысленно припёрла Артура к стенке она, – «Сможешь теперь заменить Черубину? А как же то, что я своё настоящее имя в книге укажу? Незаменимых не бывает, говоришь? Посмотрим.»

– Мариночка, но подожди… – первым опомнился Рыбка. Он не воспринимал звезду воинствующей амазонкой поэтому особо всерьёз этот выпад не воспринял. Отмахнулся, как от комара, – В первый раз слышу, чтобы группа популяризировалась с помощью книжки. Фильмы по книгам снимают, а группы по ним не создают. Ты ж понимаешь. История знает миллион примеров, когда неизвестные авторы обретали популярность за счёт издания книг об известных группах. А вот, чтоб группы привлекали к себе внимание за счёт чьих-то книг… особенно известные, в сущности, группы, за счёт совсем неизвестных авторов… Это просто смешно! – для наглядности Рыбка пару раз хохотнул, не слишком естественно, – Написание книги, мне кажется, никакой пользы проекту не принесёт. Не растрачивайся на пустые дела. Копи энергию на концерт. Концерт – это вам не перед камерами поплясать, это посерьёзнее серьёзных будет.

Наивный Рыбка объяснял звезде азбуку. Он не понимал, что говорит с воином. А вот Артур понимал. Он хмурился долго, потом обернулся к звезде лицом и вытянул перед собой узкое запястье, протянул звезде руку ладонью вверх. Марина растерялась, не понимая за истиной тянет, или за подаянием. На всякий случай твёрдо отчеканила:

– Менять решение не стану, не проси… Буду писать книгу.

– На здоровье, – Артур не убирал ладонь, – Не о снисхождении прошу, а восхваляю. Руку дай.

Марина отделалась его помпезным поцелуем в тыльную сторону ладони.

– Теперь по существу, – Артур принялся за нотации, – Решение о книге стрёмное, и звучит весьма вызывающе. Хотя ход гениальный. Но, Марина, – Артур надменно растянул губы, – Ты хочешь писать правду? А ты её знаешь? Мы с Геннадием берегли твои нервы и столького тебе не рассказывали… Найдутся свидетели, – заметь, не я их найду, а сами они начнут тявкать, едва осознают, как это выгодно – утверждающие, что масса фактов в твоей книге замалчивается, а иные и вовсе подаются с точки зрения некомпетентного человека. Тебя заклюют попросту…

«Нет, детка, таким дырявым мизером ты меня не запугаешь», – Марина продолжала корчить из себя наивную идиотку.

– Артур, что ты такое говоришь?! – захлопала ресницами она, – Есть что-то, о чём вы мне не сообщили? Так расскажите немедленно. Это же важно!

Звезда надеялась на поддержку Рыбки. У того, как думалось звезде, было обострённо-болезненное чувство справедливости и по Марининым подсчётам, он должен был вставит своё веское: «Да, пора открыть ей глаза на происходящее». Звезда просчиталась.

– Есть, – сообщил Рыбка, учтиво, – Есть такие вещи, Мариночка. «Чем больше познаю мир, тем больше понимаю, что ничего не знаю о нём», – помнишь?

– Что ж, – Марина и не думала сдаваться, – Не хотите мне помочь? Буду писать сама. Изложу всё, как знаю. На объективность претендовать и не буду. Как тот чукча: «что вижу, о том и пою». Вы не хотите открыть мне глаза, значит буду писать вслепую. Не будете же вы возражать против моего права на собственное мнение о необходимых мерах раскрутки.

Вопреки ожиданиям звезды, мнения разделились.

– Будем, – твёрдо сказал Рыбка, – Будем, есть и были. То есть возражаем и возражали…

– Не будем, – вынес вердикт Артур, и (прямо при звезде, ничуть не стесняясь) объяснил Рыбке причины, – Чем бы дитя не тешилось… Без фактов и документов, ей всё равно никто не поверит. Как художественное произведение сгодится, но на документальную прозу претензий быть не может. Никаких вещ. доков у неё на руках нет. Ещё и в суд подадим, если слишком будет шуметь. А суд – это всегда привлечение внимания, – после этого Артур снова обратился к Марине, – Так что пиши, Мариша, что хошь. Перечить твоему творческому усердию не станем. Только, знаешь, – нехорошо это… Ты ведь подписывала договор, обещалась соблюдать наши требования… Нет-нет, про книгу – это не трбование. Это просьба просто… Обидишь ты нас этой своей книгой… – Артур неодобрительно помотал головой. Рыбка подключился, осуждающе зацокав языком. Марина намеренно не замечала напряжения. Артур продолжил: – Мой тебе скорее совет, чем наказ – не стоит этого делать. Не впутывай нас в невесть что…

– Вас – не буду. А сама впутаюсь, – твёрдо заявила звезда и демонстративно потянулась к блокноту, где добросовестно записала: «С этого момента книгу писать так, чтоб было ясно – лишь своё мнение выражаю…»

От блокнота я оторвалась одновременно со всеми. «Интересно, какие «каляки» Артур нацарапал в склерознике на этот раз?» – подумала, стараясь заглянуть врагу через плечо. Чтение чужого интима во время военного положения не казалось мне подлостью.

Дура! Не туда смотрела. Смотреть надо было в Рыбкин блокнот. «Убрать скорее!» – твёрдым почерком, совсем не подходящим для розовощекого крепыша-оптимиста, было написано там. Запись эту Геннадий сделал, едва я отказалась останавливать написание книги. Увы, об этом я узнала значительно и непростительно позже.

Выписка из дневника:

25 августа… Замоталась, перемололась в мясорубке репетиций, почти до полного отсутствия желаний и мыслей. Не писала почти месяц. Теперь всё смешивается в кучу. Дневник плавно перетекает в книгу, а она, в него. По сути ведь изветсная мне история группы – это и есть моя история. Что рассказать о своём последнем месяце? Всё муторно и плохо. Исчезла Марина-массажистка. Месяц назад, причём абсолютно. При всей внешней учтивости наших с Артуром отношений, на эту тему наложилось непробиваемое табу. Скорее всего, ничего страшного не произошло. Вероятно, Артур просто уволил Марину, из-за того, что я назвала ей своё настощяее имя. Как только выдастся свободная минутка, обязательно разыщу Марину, что бы хотя бы извиниться.

Рыбка с Лиличкой снова вместе. КсеньСанна не впечатлила Рыбку, муж не достаточно финансировал Лиличку. Теперь они так заняты друг другом, что административные вопросы, связанные с концертами, остаются без внимания. А может, просто мне, как обычно, ничего о них не рассказывают.

Недоговорки Артура обретают всё более несносный характер. Артур ведёт себя так, будто вечера примирения и не было, будто не он просил меня о доброжелательном отношении. Мы ездим в студию, записываем песни, репетируем с балетом, в котором мне запрещается разговаривать даже с балетмейстером – забавным лысеньким мужичком, похожим на Леонова, настолько поразительно пластичным, что я почти влюбляюсь, – разъезжаемся по домам… Но разговариваем ни о чём. От ответов на любые конкретные вопросы Артур уклоняется. Вот кого нужно было прозвать Рыбой – ведь это он выскальзывает на каждом шагу…

– Артур, почему ты не привлёк меня к разработке сценария? Мы вместе должны были решать, что будет показываться на больших экранах! – как-то я в очередной раз попыталась наладить обратную связь.

– Не капризничай. Нужно было написать всё за ночь. Я не счёл удобным тебя будить. Твоё дело – соответствовать сценарию. Моё – его писать.

– Но ведь мы договаривались о совместной работе?! Вспомни… Тем вечером! Ты говорил о команде…

– Это и есть команда. Каждый занят своим. Прости, мне нужно отлучиться ненадолго. Потом договорим.

Но на каждое «потом» у него возникало новое срочное дело.

– Артур, куда подевалась моя массажистка? – попробовала я в следующий раз, – Я не хочу иметь ничего общего с этой новой!

– Ты сама виновата, Марина, – голос его сделался тогда металлическим, и я перепугалась за Марину, – Не нужно обвинять нас в собственных промахах.

– О чём ты говоришь? Кого «нас»? Где она?

– Понятия не имею. Должно быть, уволилась… – он уже сменил тон и напустил безразличие на лицо. Я видела, что он врёт, и ничего не могла поделать…

– Уволилась с такой выгодной работы? Артур, ты должен рассказать мне правду!

– Ничего не знаю. Кто, кстати, сказал тебе, что я что-то «должен»? Кроме производственных, у нас нет друг перед другом никаких долгов. Ты же сама ведёшь себя, как главный баламут и бунтовщик. Откуда у меня возьмутся какие-то человеческие долги по отношению к тебе?