– Народ! – с округлившимися глазами с нашей железной лестницы скатывается Джон. – Народ! Тут такие новости! Завтра с утра всем нужно будет явиться на индивидуальные собеседования. Новые хозяева хотят познакомиться с коллективом. По тому, как Марик говорил, могу сказать – пахнет сокращением.

– На профпригодность проверять будут? У-у-у, бред! – фыркает Наташа.

– Девочки, не забудьте красивое белье одеть, – прыскает Светлана. – Всем жизнь развлекала, а индэвидуальными собеседованиями еще не тешила. Посмотрим, что за зверь…

– Рабовладельцы на тропе войны, – комментирует Виталик и уходит в гримерку. Собственно, все уже расходимся – скоро начинать…

«Территория детства! Взрослым вход воспрещен!» – гласит табличка на дверях в зал и чуткий Джон в одежде разбойника стоит с огромной линейкой и измеряет каждого, желающего войти. Если ты больше, чем «метр с кепкой», даже при наличии билета, пропускают тебя крайне неохотно. С причитаниями, советами с окружающими детьми: «Как думаете, пропустим это взрослое существо в наше царство?», и прочими ворчаниями. Разумеется, в результате все пришедшие на представление взрослые пропускаются «в виде исключения». Зато дети в восторге – спектакль еще не начался, а представление уже в самом разгаре. Вот здорово!

В общем, на наличие взрослых в зале обычно никто не обращает внимание. А я в третей картине, когда вынужденная спасаться бегством ныряю в зал и восхищая детвору, кувыркаясь в проходе, иногда даже от страха перед злым волком забираюсь с ногами на коленки какому-нибудь взрослому дядечке из зала и верещу: «Доброе дерево, спрячь меня, спаси!» Детей этот мой прием веселит ужасно, да и взрослые, вроде, не огорчаются.

На этот раз все шло, как положено. Я упала в зал, пару раз перекувыркнулась в проходе, собиралась было запрыгнуть на одного довольно высокого зрителя, и шарахнулась, заглянув в лицо его соседа. «Страшные, надо заметить, деревья у нас в лесу!» – пробормотала себе под нос и бросилась бежать в другой конец зала. Увиденное лицо было Рыбкиным.

– Что, что, что? Скажи, пожалуйста, что эти люди делают на нашем представлении??? – набросилась я на Марика за кулисами, подтаскивая его к краю кармана и указывая на интересующие меня места. Марик хмурится, настоятельно рекомендует мне не выходить из образа, но потом, обнаружив крайнюю степень моего волнения, все же отвечает:

– Почему бы спонсорам не посетить, наконец, наше представление. Ты что-то имеешь против?

Я против. Я имею. И я против того, чтоб имели меня. Поразительно, как я сумела довести «Безобразие» до конца, ничего не сорвав. Вероятно, обещанный Натальей автоматизм все-таки настиг и меня. Нет, вы только подумайте?! Что это? Совпадение, нарочное преследование, грубое издевательство? Но тогда какое-то слишком дорогостоящее издевательство, глупое…

– Совпадение, – заверяет Лиличка в полуподвальной кофейне нашего ВУЗа. Кафешка называется «Бункер» и служит местом сборища для всех прогульщиков. Днем тут так накурено, что ни один преподаватель, даже специально присматриваясь, не разглядит лица посетителей, а значит, не сможет взять горе-студента на заметку. Вечерами «Бункер» пустеет и иногда даже закрывается раньше положенного времени. Сегодня, разумеется, все не так. В актовом зале дается представление для детей сотрудников и их знакомых, потому на прилавке Бункера сплошное мороженое, и строгие таблички: «Курить – на улице!!!» Мы с Лиличкой уселись за крайний столик и выясняем отношения. Не известно, что раздражает больше, то ли маразматичные обстоятельства встречи, то ли отсутствие возможности достать сигареты и расслабиться…

– Знаешь, я ведь тоже могу предположить, что ты нарочно устроилась работать в этот коллектив, едва узнала что мы готовимся забрать его под свою опеку. – заявляет Лиличка. – Просто, из вредности. Чтобы довести меня до белого каления. Мне, честно говоря, смертельно надоело все время встречать тебя на пути и ждать подножек…

– Значит, действительно просто совпадение, – скорее самой себе, чем ей, говорю я. – Неприятно. Я не могу понять, зачем обстоятельства так нехорошо подшучивают над нами. – ловлю себя на слишком откровенных текстах, закрываюсь. – Не волнуйся, поднимать бунт не стану. Будете по-свински себя вести – сам поднимется. Тут народ свободолюбивый. А я просто уволюсь и все.

– Только этого еще не хватало! – Лиличка хватается за голову. – Твой уход не выгоден ни труппе, ни нам. Ты же задействована в постановках – подведешь театр. А лично нас очень скомпрометирует внезапное нежелание одной из актрис работать с новым руководством.

– Чтобы я не выражала такого нежелания, придется меня убить, – честно открываю карты. – А это скомпрометирует вас еще больше. А про труппу не волнуйся. Я найду, кем себя заменить и подводить никого не стану.

– Не желаю все это слышать! – Лиличка внезапно стучит кулаком по столику и меняется в лице. Ох, как тяжело она переносит неподчинение, ох как сложно ей – с ее-то характером, привычками и амбициями – общаться с людьми, которые не обязаны ходить перед ней строем… – В конце концов, личные отношения – это одно, работа – совсем другое. По статусу я – твоя новая начальница. Знакомы мы, не знакомы – не важно! Будь добра, не забудь явиться на завтрашнее собеседование.

– Разумеется, явлюсь, – отвечаю, успокаивающе. О том, что сделаю это с заявлением об уходе в кармане, на всякий случае не сообщила. Вдруг Лиличкина психика такого известия не выдержит. Не хватало еще оказаться причастной к ее нервным срывам.

– Лучше поздно, чем никогда, – Лиличка, похоже, немного расслабляется и начинает делиться текущими проблемами. – Нужно знать людей, с которыми собираешься работать… Карпуша, который будет у вас тут администратором, обязательно должен с каждым познакомиться. Он, кстати, поосмотрелся уже немного. Мы с парочкой актеров уже познакомились, с режиссером вашим, опять же, тесные связи навели. Конечно, для работы слаженной команды как раз режиссера и надо в первую очередь убирать. Он – бунтарь по натуре. Он все испортит…

– Мы ж не марионеточное бюро, – не удерживаюсь от комментариев. – Мы – оригинальный, местами авангардный драмтеатр. Испокон веков именно такие труппы были свободолюбивыми и независимыми. Зачем ты полезла в это дело, если хочешь устроить диктатуру?

– Зачем? – Лиличка явно удивлена. – Потому что вашему режиссеру в один прекрасный момент понадобились деньги. Алинка предложила услуги вашей труппы, как рекламоносителя. Я согласилась, оплатила счета, а потом выяснилось, что адекватной рекламы вы нам предоставить не можете. Выступаете где-то по захолустьям, коров развлекаете. Зачем мне такая реклама??? Деньги взяли, вернуть или отработать не можете… Геник грозился вообще разнести такую контору вдребезги. Пришлось брать вас на поруки… Объяснять Генипку, что он это сгоряча… Он ведь сам хотел шоу группу…

Теперь понятно, что имел в виду Марик, говоря, что не имеет возможности отказаться от предложения спонсоров… Эх, Алинка, ну что же ты мне ничего не рассказывала? Правда, откуда ты могла знать, что я знакома с Лиличкой. Я ведь и не допускала, что ты с ней поддерживаешь какие-то контакты.

– А до того, как проплачивать счета, ты никак не могла проанализировать, какие рекламные услуги тебе предлагают? – все же не хочется, чтобы Лиличка думала, что кто-то хоть на миг поверит в ее благие намерения. – Схема стара. Заставить людей почувствовать себя в долгу– довольно просто… Помочь и поднять на смех ответную помощь… Но я все же не понимаю, зачем тебе наш театр?

– Совершенно не нужен, – Лиличка приходит в крайнюю степень раздражения и достает из сумочки сигареты. Никто не смеет перечить. То ли знают, кто она. То ли просто не хотят связываться с барышней столько решительного вида. – Мне нужно другое. – поясняет он, кажется, посчитав, что сможет достаточно уязвить меня, поделившись планами. – Шоу-труппа. Из вас она вполне может получиться. По крайней мере, ваш режиссер обещал попробовать. Сейчас другие времена – людям не нужны все эти глубокие переживания и лирические герои. Им нужно шоу. Обрати внимание на театры европейского формата. Безусловно на такие постановки понадобится серьезное финансирование – спецэффекты там, еще какая ерундень. Тут мы поможем.