– Сначала ты ей про мои дела вопросы задавала. А потом он. – Ожигов был неимоверно доволен произведенным эффектом. – Думаю, ты ему знак подала, что не колется операционистка. Верный, надо сказать, расчет. Любой бы испугался. Одно дело – пигалица в короткой юбке интересуется, другое дело – серьезный мужик подходит и те же вопросы задает, еще и корочкой журналистской под нос тычет. А разговаривает так, будто ему чем-то обязаны. Только корочка-то эта – не аргумент. У меня у самого тридцать удостоверений будет, если захочу. Короче, ваша игра в плохого и хорошего полицейского провалилась. Как только понял твой дружок, что и перед ним Юлечка не расколется, тут же посулил женщине массу неприятностей. Обругал с головы до ног да сбежал. «Зря, – сказал напоследок, – еще наплачетесь из-за своего молчания». Как прикажешь это понимать?
– Придурок, видимо, – честно заявила я. – Одно дело – опрашивать добровольцев-информаторов в поисках материалов для статьи. И совсем другое – пытаться людей принуждать к чему-то. Я за него прошу прощения. Это он переусердствовал.
– Ты не у меня прощения проси, а у нее! – Ожигов снова застучал по столу.
– Да, да, – я примирительно улыбнулась. – Так что там про начало вашей деятельности? Вы говорили, блаженные времена…
– Таки вытянула из меня! Вот журналюга! – лукаво прищурился Ожигов. Ему явно хотелось рассказывать. – Ладно, слушай. Только впредь, ежели тебе или твоим орлам что-то будет интересно… Честно подходите и спрашивайте. Может, отвечу. А твоими методами только на неприятности нарваться можно. Уяснила?
Я кивнула. Отчего-то от подобного торжества честных методов у меня на душе сразу посветлело. Эх, расскажу потом Жорику о пользе прямоты и открытости, он будет побежден навеки. Станет локти кусать, что не верил, когда я ему о таких простых истинах твердила. Он-то до сих пор считает, что в этом мире только хитростью да силой можно добиться результата.
– Так вот, – Ожигов мечтательно улыбнулся. – Первый свой серьезный заработок я получил, между прочим, вполне законно. А как ты хотела? Скажешь, что тогда законно можно было только сто рублей в месяц заработать? Э, нет, голубушка… Золотые были времена.
– Сколько вам было лет? – хладнокровный сборщик информации умер во мне, уступив место страстному почитателю интересных сюжетов.
– Аж двадцать. Я тогда только художественное училище окончил. Во времена Советского Союза люди другие были. Бюрократическая система лопалась от всевозможных маразмов, и никто уже странностям не удивлялся. Верили всему. Это сейчас никто ничему и никому не верит. За лишнюю копейку удавиться готовы. Раньше придавать деньгам первостепенное значение считалось постыдным. Скряг презирали…
Я не совсем понимала суть всей этой тирады. Процветающий Ожигов зачем-то корчил из себя стареющего брюзгу, живущего по принципу «лучше там, где нас нет». Ему-то тогда чем хорошо было?
– Раньше заработать было намного проще, – ответил на мой незаданный вопрос Ожигов. – Умеешь мыслить творчески – заработаешь. Мы с моим товарищем неплохо соображали. Ездили по глубинкам. Дивных, надо сказать, пейзажей насмотрелись. Массу историй наслушались. Тысячу судеб через собственные сердца пропустили.
С каждой минутой своего рассказа Ожигов становился мне все более симпатичен. Кто б мог подумать, что финансового воротилу могут интересовать судьбы и пейзажи?
– А главное, кучу денег заработали.
Ожигов сделал паузу и оценивающе глянул на меня – видимо, я слушала с достаточной степенью заинтересованности. Бизнесмен хитро усмехнулся и продолжал:
– Приходим мы, например, к председателю колхоза какой-нибудь богом забытой деревеньки, представляемся, как положено: «Ожигов Павел». – Для наглядности бизнесмен вскочил, вытянулся по стойке смирно и принялся рапортовать: – «Активист, комсомолец, спортсмен, а главное – вольный художник». Все сказанное мой товарищ, который у нас всегда играл роль человека практичного, подтверждал должными документами.
После столь лихой церемонии представления мы переходили к сути вопроса. А она заключалась в том, что якобы наша комсомольская организация послала двух художников ездить по миру да в глубинках народ агитационными материалами и плакатами по технике безопасности поддерживать. И тут же мы принимались громкими названиями и именами сыпать: «Вот в вашем районном центре в комнате сбора комсомольцев видали транспаранты на стене? Это мы писали. Нас лично товарищ такой-то, председатель тамошний, просил». Надо заметить, такой комнаты в городе вполне могло и не существовать, но наш собеседник, конечно, об этом не догадывался. Фамилия председателя верная, так чего ж сомневаться? Фамилию комсомольского председателя в районном центре каждая собака знала, и любой алкоголик за чекушку был готов продиктовать. Покончив с саморекламой, мы приступали к рекламе правящей партии: «Хотите, мы вам кабинет портретом Ильича украсим? Уже есть? Это плохо. Точнее, хорошо. Что? А „Колхозник! Даешь победу в битве за урожай!“ на входе в сельсовет? А „Пальцами и яйцами в соль не лазить!“ или „Спасибо нашим поварам…“ для столовой? А плакат „Не стой под стрелой“? По новым правилам без такого плаката работать не положено. Вон в соседней деревне, слыхали, сколько голов полетело? Да, за вредительство! А вредительство это и состояло как раз в работе без плакатов по технике безопасности».
Бедный председатель, и так обалдевший, оттого что к нему в глухомань дремучую вдруг художники пожаловали, просто шелковым становился. В общем, оформляем заказ по всем правилам, наметанной рукой малюем, берем денежки да сваливаем. Солидные деньги, между прочим, таким образом зарабатывались. И вполне честным способом. Сечешь?
Я не секла, потому как при подобных сравнениях необходимо было учитывать еще и тот факт, что раньше люди государственными деньгами распоряжались, а теперь своими кровными. Но спорить с эмоциональным рассказчиком не хотелось.
– В общем, да, – ответила я. – А дальше?
– Что дальше?
– Позже вы чем занимались?
– Много чем, – суетливо отмахнулся Ожигов. – В перестроечные времена даже спекулянтом был.
– Кто ж им тогда не был? Но, если не хотите, я об этом писать не буду.
– Ой, да пиши на здоровье. Официально там все чисто было. И потом, кто нынче в былых делах рыться будет? Если копнуть, то за каждым вторым нечто подобное числится.
– Но все равно, – наивно улыбнулась я, – такой материал может привлечь нежелательное внимание…
– Я сейчас не боюсь привлекать внимание, – улыбнулся Ожигов. – Ко мне придраться не за что. У меня все законно, все стабильно, все благополучно. Так вот, дай уж дорасскажу. В то время в моду как раз вошли турецкие спортивные костюмы. С полосочками вдоль штанины такие…
– С лампасами?
– Мы с ребятами закупали байковое нижнее белье. Мужское, разумеется. Слегка переделывали покрой, нашивали полоски, красили тканевыми красителями и пристрачивали нарисованную турецкую этикетку.
– Это как? – зачарованно спросила я.
– Сложная система. Поначалу спичкой или иголкой наносили рисунок. Получалась настоящая турецкая этикетка. Потом уже для этих лейб клише вырезали. В общем, у нас был целый цех по пошиву «фирменной» турецкой продукции.
– А сейчас? Тоже творческий подход в делах применяете?
– Сейчас? Стар я уже азартными играми забавляться. Честным бизнесом надо заниматься. Вот пытаюсь… Благо стартовый капитал позволил свою типографию создать. Тьфу-тьфу, пока не жалуюсь. Дела вроде нормально продвигаются.
Интересно, можно ли из всего мною услышанного сделать вывод о том, что Ожигов – надежный деловой партнер? Ладно, анализировать и давать точные рекомендации заказчику – это уже дело Шурика. С меня и обычного сбора информации достаточно. Кстати, достоверность ее установить тоже будет весьма сложно. Но опять же, все, что могла, я уже совершила. С меня взятки гладки. И так, бедненькая, и сама перенервничала, и тетю Юлю нервничать заставила. Причем не одна, а на пару с каким-то злодеем, который, оказывается, не на Ожигова работал, а, видимо, просто ко мне личный антагонизм испытывал и мне работу из вредности портил. Ох, волновал меня этот «некто». Впрочем, сейчас надо было думать совсем о другом.
