«…Нет сомнения, что колхозники нашей фермы, вдохновленные историческими решениями XXI съезда партии, не пожалеют своих знаний и опыта для дальнейшего развития овцеводства. Мы все сделаем, чтобы к 1965 году увеличить поголовье овец вдвое, а производство шерсти — в 1,7 раза».

Следующая статья призывает колхозников «полностью сохранить полученный приплод». «…Сейчас очень ответственный период в овцеводстве. Начался окот, от успешного завершения которого очень многое зависит в росте поголовья овец. Колхозники нашей фермы еще с первых чисел января стали готовиться к окоту. Они своевременно подготовили ягнятники, позаботились об их дезинфекции. Наша ферма обслуживается тремя бригадами. В каждой бригаде в достаточном количестве имеется сено, подвезенное к жилищам. Имеются также концентрированные корма.

В успешном проведении окота и полном сохранении приплода главную роль играют рабочие. Поэтому основной заботой правления колхоза и руководства фермы было укомплектование бригад более опытными пастухами.

Лучше всех подготовилась к окоту бригада Давида Читишвили. Члены бригады, ознакомившись с последними решениями партии, взяли обязательство успешно провести окот и от каждой сотни овцематок получить и вырастить девяносто шесть ягнят…

Члены бригады № 1 на своем собрании приняли решение добиться звания бригады коммунистического труда и великие задачи, поставленные семилетним планом, выполнить в шесть лет…».

Я читаю еще одну заметку, просматриваю уголок юмора. «Смейся и смеши» называется четвертый столбец стенгазеты.

«Давид Читишвили спросил у Шакриа Читишвили, старейшего чабана в бригаде:

— Дядя Шакро, почему ты не бреешься, разве у нас бритв не хватает?

Дядя Шакро ответил:

— Во-первых, окот начался, и мне некогда бриться, а во-вторых, раз уж я приступил к окоту с бородой, то без бороды ягнята меня не узнают, дичиться станут.

— Значит, сбреешь, когда кончится окот, правда, дядя Шакро?

— Нет, сынок, я и тогда не решусь: все равно ягнята и тогда будут пугаться меня без бороды, а может, даже подумают, что я председатель — совсем слушаться перестанут! — ответил наш дядя Шакро».

Вторая шутка:

«В одной деревне был (да теперь весь вышел) один председатель; неизвестно, каким ветром его сюда занесло. В одну суровую зиму, когда на овцеводческой ферме в очень трудных условиях проходил окот, пастухи попросили завфермой: позвони нашему председателю, сообщи, что терпим большой урон. И завфермой позвонил:

— Окот протекает в очень плохих условиях, большой падеж ягнят!

— Немедленно прекратите окот, ждите хорошей погоды! — ответил занесенный ветром председатель и, довольный своим «прозорливым» решением, стал ходить взад-вперед по комнате, потирая руки…».

Я кончил читать газету, выписал то, что мне было нужно, в блокнот. Стенгазета все рассказала мне о работе фермы и бригады…

Вечерело…

Донеслось блеяние овец, возвращавшихся с пастбищ в овчарни. Повар сунул в огонь полено. Потом разложил на столе ложки и миски. То и дело хлопала дверь, в комнату заходили пастухи, здоровались со мной и садились на длинную тахту, подвинутую к стене. Скоро всю стену заслонили широкие плечи пастухов. С краю сидел Шакриа Читишвили с большой, густой бородой. Левая его бровь пряталась под черной папахой, а правую он, как сломанное крыло, опустил вниз.

— Дядя Шакро, расскажи что-нибудь интересное про ягнят.

— Что же тебе рассказать, сынок? Сколько я этих новорожденных ягнят с поля в ягнятник перетаскал, и в кошелке, и за пазухой… Наверно, на всей Даргвисской ферме столько овец не наберется…

— Кто из вас братья? — спросил я у пастухов.

— Одни — братья, другие — побратимы, — ответил пастух, сидящий рядом с Шакриа.

— Нет, я хотел спросить: родные братья?

— Все мы — родные братья, — сказал кто-то, теперь уже с другого конца тахты.

— А кто из вас — дети одних родителей?

Сначала рядом с Шакриа поднялись трое Читишвили, потом с середины тахты встали двое Читишвили, и с того края — еще двое.

— Беро, Алеша и Василий, Шакриа и Ладо, Шалико и Шашо, — назвали они свои имена и снова сели на тахту…

— Кто редактор этой стенгазеты? — продолжал я расспрашивать.

— Редактор — я, а члены редколлегии — все, — ответил Беро Читишвили.

— Что скажете о газете?

— Вот одну сделали, скоро другую вывесим.

— Ну, а про ферму, про обязательства — все это верно там написано?

— У нас здесь не лгут…

— А что у вас нового в бригаде?

— Девяносто шесть ягнят от каждой сотни овцематок…

— А еще что?

— Сака Читишвили выздоровел.

— А он кто?

— Отец Ладо и Шакриа. Заболел он у нас здесь зимой, домой отправили, а сейчас получили письмо: «Чувствую себя хорошо, на летних пастбищах буду вместе с вами».

В комнату вошел бригадир Давид Читишвили. Теперь я его атаковал своими вопросами: «Сколько комсомольцев в бригаде?.. Членов партии?..»

— Поужинаем сперва, а потом уж потолкуем, — улыбнувшись, сказал бригадир и мигнул пастухам. Все встали с тахты, задвигали стульями, уселись вокруг стола. Пригласили и меня. Бригада коммунистического труда братьев и побратимов Читишвили приступила к ужину.