Похожая судьба выпала и на долю других шекспировских галерей. Все они были закрыты, а их инициаторы быстро переключились на другой бизнес.

Я обману читателя, если скажу, что исключительно обстоятельства непреодолимой силы затушили в Великобритании интерес к наследию Уильяма Шекспира. Нет и нет, это не так! Бизнесмен никогда не руководствуется эмоциями, он ищет где выгодно! Когда шекспировский театр ассоциировался с массовостью, возникла уверенность, что классик «принесет» огромную прибыль и другому виду искусства, но к началу XIX века всем стало ясно, что бойделловская инициатива — для избранных. Наступала новая эпоха, и средний класс теперь уже требовал издания современных писателей, таких как Александр Поуп и Сэмюэл Джонсон. Издатель почувствовал: вот где можно заработать большие деньги. Новые имена были на слуху, а Шекспир интересовал лишь высоколобых… Увы, такова жизнь…

Иэн Уилсон

Правда ли, что Шекспиром был известный нам Уильям из Стратфорда?

Глава вторая книги «Шекспир: Свидетельства»

© Перевод О. Башук

Казалось бы, логично предположить, что современники Шекспира и сменявшие их на протяжении XVII века поколения знали об этом человеке гораздо больше, нежели мы сегодня, но, увы, дело обстоит несколько иначе. Пуританской республике Кромвеля удалось столь решительно порвать с прошлым и с какой бы то ни было преемственностью, что уже во второй тираж Третьего шекспировского фолио, увидевшего свет вскоре после вступления Карла II на английский престол (Второе фолио, выпущенное еще в 1632-м, практически повторяло Первое), были торжественно включены «семь новых пьес, доселе в таком формате не печатавшихся». И хотя шесть из них не принадлежали перу Шекспира, издание 1664 года сочли значительно усовершенствованным по сравнению с предыдущими, в связи с чем Бодлианская библиотека Оксфорда избавилась от Первого фолио за ненадобностью. А сорок пять лет спустя, по-прежнему не сомневаясь в подлинности тех шести «самозванных» пьес, Николас Роу, учившийся юриспруденции, но ставший драматургом, подготовил новую фундаментальную редакцию собрания сочинений Шекспира и предпринял первую серьезную попытку написать его биографию.

Со времени смерти Шекспира до 1709 года прошло не так уж много времени, но Роу на самом деле первым обнаружил, как ничтожно мало осталось воспоминаний и документированных свидетельств о жизни Барда. Усилия, предпринятые Роу, чтобы узнать как можно больше, заслуживают особой похвалы — он делал все возможное, даже публиковал объявления в надежде получить интересующую его информацию и обратился к услугам Томаса Беттертона, актера, прежде занятого в постановках шекспировских пьес, тогда уже оставившего сцену и переключившегося на поиски следов Шекспира в Уорикшире. Но, не сообщив читателю и малой толики сверх того, что Джон, отец Шекспира, торговал шерстью (утверждение, настойчиво опровергавшееся почти каждым следующим биографом), что в жизни юного Уильяма был эпизод, когда он занимался браконьерством, охотясь на оленей, и что женился он в очень раннем возрасте «на дочери некого Хэтауэя, довольно состоятельного фермера, проживавшего в окрестностях Стратфорда», Роу подводит итог:

Мне удалось это узнать из записей, относящихся либо к самому Шекспиру, либо к членам его семьи. Личность автора лучше всего характеризуется его творчеством.

Точно так же и Джордж Стивенс, лондонский филолог-эрудит, завершив к концу XVIII века гораздо более серьезное научное исследование, писал:

…все наши хоть в какой-то мере надежные знания о Шекспире сводятся к тому, что он родился в Стратфорде-на-Эйвоне, там же женился и там же родились его дети; что он отправился в Лондон, где начал выступать как актер, писал поэмы, стихи и пьесы; вернулся в Стратфорд, составил завещание, умер и был похоронен.

В этом контексте становится понятна обеспокоенность современника Стивенса преподобного Джеймса Уилмота, который совсем недавно покинул Лондон и его литературную среду, чтобы занять место приходского священника в Бартоне-на-Хите, маленькой деревушке графства Уорикшир, находящейся в четырнадцати милях к югу от Стратфорда-на-Эйвоне. Уилмот уже не застал внушительных размеров дома, некогда принадлежавшего Шекспиру, — здание снесли по распоряжению другого пастора. Оставалась лишь ничем не примечательная мясная лавка, где, по слухам, Шекспиру выпало родиться, а сам мясник, отец семейства, как гласила местная молва, грамоте был не обучен.

И откуда, думал Уилмот, взялись у этого Шекспира, выходца из социальных низов, такая широта кругозора, литературное мастерство и политическая искушенность, которые он демонстрирует в своих произведениях? Как вообще могли «принимать его на равных в качестве друга люди высочайшей культуры и положения, общение с которыми только и могло восполнить все, что он недобрал с младых ногтей?» Загадкой для Уилмота оставалось и то обстоятельство, что, несмотря на кропотливые поиски в частных библиотеках, расположенных в радиусе пятидесяти миль вокруг Стратфорда, ему так и не удалось найти ни одной книги, собственником которой когда-либо мог считаться Шекспир, ни одного написанного им письма, ни одной страницы рукописей его пьес, а также ни единого упоминания о знакомстве местных дворян с драматургом. А тогда не напрашивается ли мысль о том, что Шекспир, актер, рожденный в Стратфорде-на-Эйвоне, никогда и не писал пьес, опубликованных под его именем?

Добиваясь ответа на поставленный вопрос, Уилмот отмечал, что в пьесах содержится невероятное количество юридических терминов и сведений, которые предполагали соответствующую профессиональную подготовку автора. Еще больший интерес представляет его указание на некоторые французские имена придворных в «Бесплодных усилиях любви»: Бирона, Дюмена и Лонгвиля — которые (если пренебречь самыми незначительными вариантами в написании) и в самом деле принадлежали министрам французского короля Генриха IV Наваррского, при дворе которого во времена Шекспира постоянно находился Энтони Бэкон, состоявший в переписке со своим знаменитым братом Фрэнсисом, впоследствии сэром Фрэнсисом Бэконом. Вот в то, что пьесы, приписываемые Шекспиру, вполне мог бы сочинить такой человек, как Фрэнсис Бэкон, с его литературным кругозором, юридическим образованием и пребыванием на посту лорда-канцлера Англии при Иакове I, верилось гораздо легче.

И чем больше Уилмот анализировал это предположение, Тем более убеждался в правильности своих выводов. Отец Фрэнсиса Бэкона был лордом-хранителем печати при королеве Елизавете I, мать его приходилась свояченицей первому министру королевы — семейство с такими связями представляется подходящей средой для автора шекспировских произведений, учитывая прекрасную осведомленность автора о жизни королевских дворов и чужеземных правителей. Кроме того, использование имени безвестного актера Шекспира в качестве псевдонима было бы для Бэкона логичным тактическим приемом, поскольку человеку столь высокого положения считалось неприличным расходовать себя на низкое ремесло сочинителя каких-то там пьес. Даже в наше время в ответ на вопрос юного автора, почему поэт-лауреат Сесил Дей-Льюис публикует свои детективы под именем Николаса Блейка, тот вполне серьезно ответил: «Молодой человек, не пристало поэту писать детективы».

В старости Уилмот, не таясь, делился своими размышлениями с теми, кто его навещал, но упорно отказывался что-либо публиковать. Не последнюю роль здесь сыграло и то, что в находящемся поблизости Стратфорде-на-Эйвоне уже вовсю набирала силу шекспировская туриндустрия, и Уилмот никоим образом не хотел огорчать друзей и соседей, вложившихся в этот бизнес. Поэтому накануне восьмидесятилетия он отдал распоряжение сжечь весь свой архив. Тем не менее недостатка в тех, кто подхватил и развил его идеи, не наблюдалось, а самым значительным и влиятельным из его последователей оказалась Делия Бэкон, появившаяся на свет в 1811 году в лесах Огайо и вынесшая Шекспиру как исторической личности приговор еще более уничижительный, чем Уилмот. Страницы ее увесистого тома «Разоблачение философии Пьес Шекспира» довольно последовательно подводили читателя к мысли, что Шекспир был всего лишь «недалеким, полуграмотным, третьесортным актеришкой» из «грязной и грубой труппы» себе подобных. Сама мысль о сочинении таких пьес таким человеком была абсолютно исключена. Во второй половине XIX века точку зрения Делии стал защищать ее соотечественник Игнаций Донелли, в чьем арсенале уже имелась столь монументальная работа, как «Атлантида — мир до потопа». В 1888-м публикуется его «Великая криптограмма — шифр Фрэнсиса Бэкона в так называемых пьесах Шекспира», там Донелли заявляет о своем эпохальном открытии: шифре, скрытом Бэконом в произведениях якобы Шекспира с целью последующего саморазоблачения в качестве истинного их автора. Разумеется, Донелли утверждал, что ключ к шифру найден, а энтузиазм, проявленный им в исследовании Бэкона-криптографа, оказался столь заразителен, что послужил толчком к многолетней отчаянной, но безрезультатной охоте за сокровищами по всему югу Англии: искали 66 зарытых в землю железных сундуков, содержимое которых было призвано доказать, что за именем Шекспир скрывается Бэкон.