Чутье не обмануло Афанасия Капралова. Во всем районе и области ожидали по такой снежной зиме небывалого половодья, а его не случилось, хотя длилось оно долго. Снег сошел постепенно только к Первому мая, весна оказалась очень поздней и холодной.

Мост благополучно устоял, но в один из дней, когда прогнали сплав и вода еще не вошла в межень, около него появился мощный желтый бульдозер-«сотка», начал равнять чуть ниже подходы с того и другого берега. Затем самосвалы стали сгружать песок и скоро подняли насыпи. В селе теперь только и было разговору про строительство нового моста.

Еще зимой сын Вовка, приехав как-то из райцентра, сообщил Капралову новость:

— Нынче будут строить настоящий железобетонный мост через Сотьму. Сейчас директор говорил об этом, проект уже готов.

— У нас — железобетонный мост?! — усомнился Капралов.

— А чего ты удивляешься? Теперь везде строят как положено, не времянку. Асфальт будет, на дерево его не положишь, так что твой мост послужит, наверное, недолго.

— Кто знает, проект — это ведь бумага, может, не скоро за строительство возьмутся…

Но вот взялись. Пригнали копровый молот, начали бить сваи. Работали в основном парни, Афанасий одобрительно наблюдал за их действиями, удивлялся, откуда у них такое умение да сноровка. Конечно, и техника приспособлена. Свая-то весом, поди, больше тонны, они ловко подтягивают ее тросом, выравнивают вертикально, со стороны посмотреть — просто.

Не только ребята, но и взрослые частенько останавливались на берегу поглазеть на важнейшую для белореченцев стройку. Чаще других приходил Капралов, проявляя профессиональное любопытство: ведь доныне все деревянные мосты возводились под его руководством. Молот, как трудолюбивый дятел, с перерывами долбил и долбил по торцам свай, медленно осаживая их в грунт: чихнет отработанными газами, подскочит кверху, снова ухнет, такая-то махина подскакивает будто мячик. Казалось бы, сваи должны крошиться, трескаться под ударами — нет, целехоньки, надо же, какую крепость имеют! Понятно, что будущий мост любую нагрузку выдержит и против любого половодья устоит.

— Что, папаша, все наблюдаешь? Интересуешься? — спросил как-то словоохотливый усатый парень, угостивший сигаретой.

— Интересуюсь. Между прочим, вот этот мост я строил. Почти каждую весну канителимся с ним, потому что часто сносит. Собираю, значит, мужиков, и начинаем…

— Ну, теперь кончилась ваша канитель: сгрохаем мосток на века! — хвастливо заявил парень.

— Молодцы! Толково работаете, — оценил Капралов. — Был бы я молодой, пошел бы к вам в бригаду.

— Мы, отец, на одном месте долго не задерживаемся: перекинем мост через реку и — дальше, куда начальство мостоотряда пошлет. Не такие сооружения возводим, а это нам — семечки.

— И когда намерены закончить?

— Не позже Октябрьских. Тогда этот можно сковырнуть, — показал парень большим пальцем на деревянный мост.

— Зачем сковырнуть? Чай, он никому не мешает, — обиделся Афанасий.

— Ну, пусть стоит, как экспонат, — снисходительно рассудил парень и размашисто зашагал на другой берег.

Переминая заскорузлыми пальцами колкий подбородок, Капралов задумчиво смотрел, как ходко идет между деревянными сваями вода. Он выглядел каким-то сникшим, нахохлившимся. Очень обидно звучали для старика слова: «Пусть стоит, как экспонат!» Казалось, мост, построенный его руками, мог послужить людям еще не один год.

— Экспонат! Еще все лето будут ездить по нему. Больно уж скорые. Экспонат! — бурчал он, не слыша своего голоса за стуком молота.

Радоваться бы тому, что строят новый мост, а у него к этому чувству примешивалась горчинка, точно в чем-то забраковали его самого. Благодаря мостостроительству он пользовался в Белоречье определенным авторитетом, сознавал, что односельчане нуждаются в нем.

— Шабаш, теперь — в полную отставку! — заключил Капралов.

Молот с глухим железным звоном продолжал настойчиво бить по наконечнику, надетому на торец очередной сваи. Белореченские жители привыкли к этой ежедневной обнадеживающей музыке.

Этого дня ждали все, в особенности фронтовики. Сорокалетие Победы! Неужели столько лет прошло после окончания войны? Чем старше становятся ветераны, тем быстрее мелькают годы, но не заслоняют они в солдатской памяти огненных событий, а некоторые эпизоды войны высвечены в ней до подробностей, как будто это было недавно.

Василий Егорович, проснувшись позже обычного, не торопился вставать, вспоминал своих фронтовых друзей, многих из которых потерял на дорогах войны. Молодыми, двадцати-, двадцатипятилетними парнями, остались они в его сердце, и представить их стариками просто невозможно. А вот он, Василий Логинов, несмотря на два ранения, не потерял ни руки, ни ноги и прожил с той поры уже сорок лет. Сорок лет! Это ли не самая высокая награда солдату! Давно стали взрослыми сыновья, растут внуки…

В избе духовито пахло свежими пирогами. Через открытую для проветривания дверь слышно было, как жена с кем-то разговаривает около крыльца. Василий Егорович тщательно побрился, подправил усы и теперь чувствовал себя бодрым, как бы помолодевшим. Вошла улыбающаяся Варвара Михайловна.

— С праздником, отец! — сказала она. — А я смотрю, ты спишь и спишь, не бужу: чай, твой день, отдохни за все недоходы.

— Зато выспался как отпускник.

— Я уж устряпаться успела.

— Вяжу, вижу… Давай потчуй пирогами.

— Оденься сначала честь честью. — Показала на белую наглаженную рубашку и темно-синий пиджак с начищенными накануне медалями.

Маленькая, аккуратная Варвара Михайловна хлопотала около мужа, помогала ему, точно готовила на смотр.

— Мне уж больно нравится, когда ты надеваешь этот пиджак. Тебе бы военную форму носить: ты у меня как будто какой полковник.

— Нет, мать, всю войну прошел рядовым, и награды у меня солдатские — медали, правда, вот эта, — он бережно взял на ладонь серебряную медаль «За отвагу», — стоит ордена.

Варвара Михайловна в который уже раз с гордостью разглядывала медали мужа: «За оборону Москвы», «За взятие Вены», «За освобождение Праги», по которым можно было представить его ратный путь. Как это он прошел тысячи километров сквозь смертельный огонь и по своей, и по чужим землям? Что говорить, здоров мужик, и сейчас, на старости лет, не охнет. Вот провалился зимой в ледяную воду, а хоть бы чихнул. Правда, годы берут свое: плечи пообвисли, начали редеть седые волосы, когда-то лежавшие плотной русой копной.

Вдвоем сели чаевничать, потому что и в этот праздничный день молодые были на работе, внучата — где-то на улице. Василий Егорович помянул отца, погибшего где-то в Прибалтике в начале войны. Увеличенный фотоснимок Егора Матвеевича висел на переднем простенке: лицо волевое, жесткое, широкие усы топорщатся кверху. Вот смотрит он по-хозяйски строго на домочадцев из довоенного далека и словно спрашивает: «Правильно ли живете?» Был бы доволен, если бы знал, что внук продолжает начатое им дело.

Василий Егорович только вышел покурить на крыльцо, как явилась почтальонка, подала открытку от старшего сына Виктора и газету.

— Тут статья про тебя, дядя Вася, и с портретом, — обрадованно сообщила она.

— Спасибо, — поблагодарил он, как будто сама почтальонка и напечатала про него в «Коммунаре».

Весь номер был посвящен юбилею Победы. Развернув газету, Василий Егорович нашел себя среди нескольких снимков фронтовиков; текст разобрать было трудно — жена подала в окно очки.