Действительно стало темнеть. Мы пошли в сторону кардиологического корпуса.

— Все врачи хотят умереть дома. Но мне дома не дадут спокойно умереть, — сказал он и вдруг заплакал.

— А почему ты не снимешь себе квартиру? — Я растерялась. — Врачи ведь хорошо зарабатывают.

— Я коплю деньги, чтобы снимать! Я получаю сорок тысяч в месяц!

— Не может быть, это же зарплата секретарши! — невольно воскликнула я.

— А сколько, ты думаешь, получают врачи? — Он показывает мне на двух мужчин в халатах, которые едят бутерброды, сидя на железной перекладине заборчика прямо перед входом в МОРГ. — Вот они, врачи! Мы все носим на работу бутерброды. Я хожу в столовую только по четвергам, там готовят гороховый суп. Это моя единственная радость. Я себе даже на столе памятку написал: Четверг — гороховый суп! Спасибо, Бог!

— А почему ты решил стать врачом?

— Я не хотел стать врачом, я хотел быть математиком, но им совсем не платят, — сверкнул на меня очками.

— А разве тебе пациенты не дают денег?

— Хочешь все знать?

— Хочу.

— Иногда дают, если не умирают. Но чаще приносят алкоголь.

— А часто умирают?

Он допил одним глотком джин-тоник и посмотрел на штрихкод:

— По статистике здесь много умирают, а врачей здесь мало. Получается, что у каждого врача в неделю умирает три-четыре человека. Как говорится, у каждого врача есть свое кладбище. А еще за свои деньги часто лекарства приходится покупать дорогие, потому что здесь их, когда надо, нет. И у меня крадут эти лекарства.

— Кто, пациенты?

— Нет, врачи! Вообще, здесь все у всех крадут!

Он сплюнул. Я поежилась. Дул прохладный ветер.

— Мне нравится ветер, — сказал он задумчиво, глядя на качающиеся ветви дерева, — тебе нравится?

— Да, очень нравится, — сказала я механически.

Он пощелкал пальцами перед моим лицом:

— Эй, ты где? Тебе нравится ветер?

— Ветер? — Я встряхнула головой, чтобы взбодриться.

— Смотри, у меня тоже есть штрихкод! — Он показал на ворот своего халата, стараясь меня развеселить. — Это пластик.

— А ты веришь в Бога?

— Я не верю. Я верю только в то, что знаю наверняка, — он больно ущипнул меня и засмеялся.

Я с коллегами сидела на курсах сценарного мастерства для работников телевидения, американский лектор вещал: «Характер — это этический выбор в критической ситуации. Герой в кризисе, помимо движения к своей цели, делает что-то, что характеризует его. Придумайте своего героя! Сценарий — это праздник воображения…»

Я писала в блокнот, задумывалась, словно сочиняла стихи, что-то зачеркивала и снова писала: «Купить памперсы, химчистка — не забыть! молоко, зубная щетка, детский шампунь, питание!» Я переехала к сестре, она буквально сбивалась с ног с ребенком. В своей квартире я затеяла ремонт. Чем больше я узнавала Даниэля, тем больше понимала, насколько реальный человек сложнее любого литературного героя. Днем мой друг, как Христос, воскрешал Лазарей, спасал человеческие жизни, в остальное время калечил свою собственную. От него часто пахло спиртным. Он никогда не приглашал меня в кино или в ресторан. Ему было жалко денег даже на гостиницу, чтобы заняться любовью, он требовал платить пополам, заявляя, что женщины в моем возрасте более податливы. Он сердито плевал — нет, просто харкал и сморкался прямо на асфальт, заявляя, что у него аллергия на москвичек, которые слишком любят деньги. Он постоянно ругался по телефону со своей женой, то называл ее Камерон Диас, то посылал на хуй.

Я разглядывала его мешковатые брюки, кроссовки, куртку наподобие той, что носит мой отец. И думала о том, что я ищу в мужчине что-то смутное, труднообъяснимое. И если бы понять, что именно, мне было бы намного проще.

Что-то в нем было такое, что волновало меня. Увидев на улице симпатичную девушку, он всегда спрашивал: «Как пройти на Красную площадь?» — и давал свою визитку с надписью ИНТЕРПОЛ. Он любил обедать в самых дешевых забегаловках, рассказывать о службе танкистом в израильской армии. Однажды показал мне фото в своем телефоне: труп пожилого мужчины и он рядом в хирургической маске. Сделал нескромный наезд на причинное место мертвеца:

— Видишь, человек, умирая, испытал возбуждение. Такое бывает.

Я онемела. Захотелось распрощаться и уйти навсегда. Я встала. Он схватил меня за руку:

— Куда ты, я же заказал горячее?

Он выбирал для прогулок самые отвратительные места. Тащил меня на какой-нибудь вещевой рынок вечером, когда чумазые торгаши убирают с прилавков товары в развевающийся цветной полиэтилен и устало увозят на огромных телегах. Мы прогуливались среди груд мусора, коробок, сломанных манекенов, и он объяснял, что его возбуждает все деструктивное. Начинал дико ржать и спрашивать, не знаю ли я, где в этом городе можно купить специальные крючковатые хирургические иглы. А в следующую секунду ожесточенно изучал штрихкоды на поддельных духах и сообщал, что коды неверные.

Когда я ему сказала, что он немного странный, он возмутился:

— Что, более странный, чем все остальные?

После этого неделю не звонил. Я старалась его забыть. Спрашивала себя снова и снова: зачем он мне нужен? Почему я жду его звонка? Как хамелеон меняет цвета, переходила от злости, что он не звонит, к жажде мести, и снова вдруг вспыхивал огонек нежности, а затем тоска по нему наполняла все мое существо.

И однажды он позвонил:

— Я вчера убил человека. Я не говорил тебе, что я киллер? Работаю для Масада.

— На киллера ты больше похож, чем на нейрохирурга. Куда ты пропал?

— Две операции сегодня были. Утром и вечером. Один человек умер. Прооперировали поздно.

И вот я лечу на каблуках по эскалаторам, через толпы, сбивая людей на крутых виражах метрополитена. Он назначил встречу на самой оживленной и душной станции. Опоздал на сорок минут.

Увидев меня, сопротивляющуюся из последних сил движению людской массы, которая буквально закручивала меня в водоворот перехода, он уронил свой телефон-мини-компьтер, тот раскололся надвое, уничтожив его телефонную книжку и стихи, написанные, как он сказал, для меня.

Дальше события развивались по сценарию, на который были бы не способны даже самые плохие наши сценаристы.

Он уже успел выпить, и алкоголь вырвался наружу прямо на меня. Срочные поиски гостиницы, где можно отмыться и прийти в себя, не увенчались успехом и в конце концов привели нас в мою однушку, где из-за ремонта было адски пыльно и не было мебели.

Выпитое им за последнее время произвело необратимые изменения в его мозгу, и он умудрился потерять кошелек при попытке купить презервативы.

Он так волновался, что ему будет звонить жена, что у него не было эрекции. Измучившись, мы заснули на полу, но вскоре я проснулась от холода и пения птиц за окном. Лежала, разглядывала его худое тело, очки, которые валялись рядом, и спрашивала себя: почему меня все-таки привлекают такие мужчины?

— У тебя пахнет изо рта, — сказал он проснувшись.

Я решила принять душ, но из крана потекла ржавая вода. Он решил помочиться и не закрыл дверь в туалет. Спросил оттуда:

— Ты можешь дать мне две тысячи рублей? Я сказал жене, что делаю переливание крови пациенту и что мне заплатят за дополнительное время.

Пока я собирала с пола свою одежду и отряхивала ее, он пытался засунуть сим-карту в мой айфон, чтобы понять, не звонила ли ему жена. В результате его симка застряла в моем айфоне намертво, а отверстие, через которое ее можно было бы вынуть, он забил сломанной спичкой.

«Неужели ему так важно, звонила ли ему жена? — думала я. — Может, он ждет звонка от кого-то еще?»

А он в это время шуршал зеленым мятым пакетом из аптеки, в котором носил множество таблеток, высыпал штуки три из пластиковых пачек на ладонь, глотал, запивал ржавой водой.

Разве я могу что-то сделать для этого человека? Изменить его жизнь? Дать ему вдохновение или отдых? Я тщетно перебирала в голове варианты, понимая, что я всего лишь человек, и мне остается только молиться и желать ему счастья.