Подобные рассказы напоминали изящно переписанные на современный слог коммунистические агитки первой половины двадцатого века.

Андрея отправили в больницу родственники. Не из-за тубурекулеза, которым он не болел. А из-за морфиновой зависимости, которая никому из них не давала покоя. В этом комплексе с дурманящими инъекциями проблем не было, а поэтому тело советского десантника было в состоянии покоя. Полного покоя, который так не характерен для образа повседневного наркомана, про которого нам трубили средства массовой информации. Колоться изо дня в день. Почти потребность. Впрочем, никто, кроме меня, этого не замечал. Да и я на третий или четвертый день своего пребывания просто выкинул из головы, что Андрей наркозависимый.

Пока он целыми днями где-то ходил, мое тело разглядывали через различную высокотехнологическую аппаратуру и делали множество анализов. В эти моменты о своем здоровье я молил не Бога. Я заставлял себя верить словам Андрея.

«Так ты из Калининграда? Я там был, в Калининграде. Точнее, не в самом городе, а в области. Советск, что ли? Или Черняховск… Помню, мы тогда уже были дембелями и после войны сидели в голубых беретах напротив общежития музыкального училища. Да, кажется, Черняховск. И девушки выглядывали, смотрели на нас. А мы такие все красивые, молодые. После войны только в Союз вернулись».

К концу недели мой диагноз действительно оказался запущенной простудой.

В этот же день я хотел сообщить эту радостную новость Андрею, но он опять ушел чуть ли не из-под моего носа. На душе было тяжелое ощущение, что я его больше здесь не увижу.

Он не появился на следующий день, когда доктор медицинских наук пожал мне руку и сообщил, что ничего серьезного у меня не нашли.

Сразу за КПП, на выходе из туберкулезного диспансера, была автобусная остановка. Я почему-то подумал, что Андрей этой ночью собрал все свои силы и, оставив зависимости позади, рванул на автобусе прочь, в далекие края. Собственно, я решил следовать за ним, и, может быть, настанет момент, когда на своем жизненном пути я его догоню, и, поравнявшись, мы махнем прочь из этого мира.

© Александра Романова, 2014

Не надо было ей наступать на те же грабли. Оля сломалась, когда Егор стал снова выскальзывать из рук. Для расставания у обоих была веская причина, так какого черта Оля поехала к бывшему ночевать? Егор был красив, как породистый конь. Глядя на его гриву волнами и крепкую задницу, сложно было внутренне согласиться с тем, что перед тобой случайный псих.

— Я бы с ним переспала разок, — говорила Оле подруга, — но на серьезные отношения вряд ли подписалась.

В первый заход с Егором Оля чувствовала себя суперженщиной. Потому что хватило духу подписаться, и нашлась смелость не жалеть. Через месяц Егор заскучал. От него пришла роковая смс: «Прости, я, наверное, просто мальчишка». Оля решила, что хрен с ним, кудрявым трусом, но под вечер разболелась спина. Оля с удовольствием бы пострадала от горя, инфаркта и цирроза, но у нее просто ныл позвоночник. Наверное, мы все в какой-то момент рассыпаемся. Спина говорила Оле: посмотри на свои зубы, чего удивляешься? Спина каждый вечер внушала ей больше с Егором не связываться, но разве кто-нибудь слушает собственные кости и зубы мудрости…

Оля начала переезд. Никакой Егор не заволок бы ей шкаф, диван и комод на четвертый этаж, поэтому она наняла грузчиков. Грузчиками были студенты. Молоденькие, как солдаты, которые никогда раньше не думали о том, как хрупок человек. Оля видела, как они тащили комод на четвертый этаж старого дома без лифта, их жилы вздувались от напряжения. У Оли отчаянно болел за грузчиков позвоночник. Она сама перенесла в новый дом килограммы книг и платьев и ненавидела пирамиды в Египте и Великую Китайскую стену за то, что камни кто-то живой таскал на горбу. Она включала студентам свет на каждом этаже и подносила крынку воды из портативного фильтра. Современные люди культивируют силу. Мы до последнего уверены, что, если будем есть булки, которые не черствеют, и пить молоко, которое не киснет, в нас никогда ничего не сломается. Мы очень крепкие машины, потому что раз в неделю нам позволено выспаться. Но лет в тридцать с небольшим старуха с косой непременно посылает нам первую ласточку.

Среди ночи позвонил Егор. Было четыре утра, из телефонной трубки грохотала музыка. «Я люблю тебя!» — сказал он тусклым голосом. Оля ничего не ответила. Скучающий гуляка был в прекрасном возрасте между мальчиком и мужчиной. Он вечно заходил с тыла. А у Оли не было сил участвовать в охоте на мышь, у нее болела спина. Потом пришел день, и Оля поняла: легче сдохнуть в знак протеста, чем отказаться от ужина с Егором, назначенного на среду. Она просила спину хоть один вечер не быть между ними третьей лишней. Спина послушалась и ушла в тень. Так Оля оказалась у бывшего в гостях.

Наутро ее свалило с ног. Егор еще спал, Олина правая пятка не чувствовала края туфли. Оля поехала на работу и плакала от страха в метро. Они дважды занимались любовью, так ничего друг другу и не пообещав. Еще вчера Оля летела к Егору на крыльях надежды, а сегодня нет ни крыльев, ни ноги, ее место заняла тупая боль. Девушка в вагоне уступила Оле место. От дома Егора до офиса было в два раза больше станций.

На работе Оле вызвали скорую. Коллега отвела ее за руку вниз. Оля смотрела, как женщины с зелеными чемоданчиками вынесли к ступеням носилки. Начинался дождь. Ржавая крыша скорой протекала, дождь красиво серебрил капельками Олины черные туфли, вместо правой ступни была деревяшка.

— Скорее всего, защемление нерва, — объяснили врачи скорой.

Они не хотели колоть лекарство, боялись, Оля начнет в больнице скакать как кузнечик, а у них правило — возить больных, а не здоровых. Оля чувствовала себя странно, будто под кайфом, в голове от боли стелилась вата кусками. Добрая женщина в приемном покое больницы удивилась:

— Какая молоденькая! Неужто ревматизм?

Она распрямила Оле ногу на пару секунд — в бедре пульсировал огненный шар. Чуть позже в больнице заверили, что кости у Оли целые, и отправили к участковому доктору в поликлинику.

Молоденькая невролог сразу нашла себе развлечение: раздевать Олю и щупать ногу. По выражению лица Оли она определяла тяжесть болевого синдрома и продляла бесконечный больничный. Лекарства не помогали. Хохотушка медсестра говорила: «Купите еще медвежий яд — назавтра как рукой снимет». Оля верила всему, как в церкви. Яд был вонючим, а бедру было на него плевать. Бог не спешил вылечить Олю. Лежа, стоя, сидя, на боку, на спине — в ноге крутилось колючее сверло. Только раком отпускало. Оля пыталась ночью спать на корточках, но ноги сползали, и она просыпалась от боли. Колени распухли и ныли. Каждый день казалось, что начались улучшения. Особенно когда Егор звонил и звал на вечеринку. Оля обещала, что вот-вот станет легче, и тогда…

Надежда Оли трансформировалась во времени: одно обезболивающее не помогает — пробуем другое, сильнее, если в поликлинике не лечат, будем ждать МРТ. Олины родители дали знакомым взятку, чтобы записать Олю на томографию. В их городе очередь на чудо-аппарат была на три месяца вперед, а Оля так долго жить на карачках не могла. Каждое утро в медицине появлялось что-то новое, во что можно было верить, — в этом была прелесть Олиного оптимизма.

Егор пришел во вторник. Прямо к Оле в квартиру, как настоящий смельчак. Дверь ему открыла мама. Сначала Оля лежала на покрывале раком, уперев подбородок в подушку, чтобы было удобнее разглядывать Егора, сидящего в кресле напротив.

— Какая у тебя соблазнительная поза, — подмигнул он.