— Людей.

— Сейчас наступит долгий период мира. Бессмертные взяли верх. Они будут хорошо править. Ты построил для них надежный фундамент. А тебе, сынок, пора уходить.

Крауелл вдруг захихикал. «Сэм, а ведь ты думал, что врешь, когда распинался про бессмертие наверху? А оказалось — правда. Никогда об этом не думал? Человек совсем загибался в Куполах. Зато наверху он будет жить. Ну, скажем, не вечно, но достаточно долго. Человечество получило бессмертие, которое ты, Сэм, ему обещал».

Он снова запыхтел трубкой и сквозь дым задумчиво посмотрел на Сэма. «Мне не по душе вмешиваться в ход вещей. Только однажды я был вынужден убить человека. Просто вынужден. Это так перепутало карты, что я очень долго не мог ничего разобрать. Скверная штука. Но если бы я его не убил, вышло бы еще хуже. Вот я и убил».

— Теперь я снова вмешался, потому что знаю, на что будет похоже будущее с таким человеком, как ты. Это значит, что я снова долго ничего не смогу предсказать. Потом, правда, все поуляжется, тогда и посмотрим.

— На этот раз я никого не убиваю. Приходится учиться с возрастом, сынок. К тому же, ты Бессмертный. Ты можешь долго, очень долго спать, и тебе ничегошеньки не сделается. Этим вот, сынок, и займись — поспи.

— Я надеюсь, что ты так тихонечко во сне и помрешь. В смысле, что мне никогда не придется тебя будить. Ведь если я разбужу, значит, дела у нас — хуже некуда. Мы ведь с тобой долгожители. Нам нужно всегда быть начеку. Мало ли что может случиться!

— Всякое может. Точно не скажу, это еще далеко. Но сам посуди, могут вернуться джунгли. Начнут мутировать, и вылупится какая-нибудь мерзость. Потом, мы же не останемся на Венере вечно. Это наша первая колония. Мы отправимся к другим планетам, к звездам. Тут тоже могут быть неприятности, еще и скорей, чем ты думаешь. А может, кто-то захочет колонизировать нас, как мы колонизируем другие миры. Бывает время для мира, а бывает и для войны, так ведь всегда было, и сдается мне, и дальше будет.

— Вот и выходит, что нам может понадобиться человек вроде тебя, Сэм.

— Я разбужу тебя, если ты будешь нужен.

Умное, потемневшее от старости лицо проступало сквозь кольца дыма. Дружелюбный, сочувственный взгляд наблюдал за ним.

— А теперь давай-ка спать. Ты поработал на славу. Отдыхай, сынок, спокойной ночи.

Сэм лежал неподвижно. Свет начал тускнеть. Может быть, это затуманивается его зрение.

Было столько всего, о чем нужно подумать, и так мало осталось времени. Он — Бессмертный. Он должен жить…

Сэм Харкер. Бессмертный Харкер. Харкер.

Он услышал карнавальную музыку в Куполе Делавер, увидел яркие ленты движущихся тротуаров, почувствовал сладкий аромат благовоний, улыбнулся возникшему перед ним лицу Кедры…

Потом была секунда отчаянного усилия, словно он на обессиленных руках повис над обрывом, а его сознание крошится под разжимающимися пальцами.

Мрак и тишина заполнили комнату-склеп. Невидимый сорняк глубоко спрятал свои корни — «Подземный дед» спал.

Сэм проснулся…

РАССКАЗЫ

Джеклин говорила, что в клетке под чехлом — канарейка, а я стоял на своем, на том, что там два попугайчика. Одной канарейке не под силу поднять столько шума. Да и забавляла меня сама мысль, будто старый, сварливый мистер Генчард держит попугаев — уж очень это с ним не вязалось. Но, кто бы там ни шумел в клетке у окна, наш жилец ревниво скрывал это от нескромных глаз. Оставалось лишь гадать по звукам.

Звуки тоже было не так-то просто разгадать. Из-под кретоновой скатерти доносились шорохи, шарканье, изредка слабые, совершенно необъяснимые хлопки, раза два-три — мягкий стук, после которого таинственная клетка ходуном ходила на подставке красного дерева. Должно быть, мистер Генчард знал, что нас разбирает любопытство. Но когда Джеки заметила, мол, как приятно, если в доме птицы, он только и сказал:

— Пустое! Держитесь от клетки подальше, ясно?

Это нас, признаться, разозлило. Мы вообще никогда не лезем в чужие дела, а после такого отпора зареклись даже смотреть на клетку под кретоновым чехлом. Да и мистера Генчарда не хотелось упускать. Заполучить жильца было на удивление трудно. Наш домик стоял на береговом шоссе; весь городишко — десятка два домов, бакалея, винная лавка, почта, ресторанчик Терри. Вот, собственно, и все. Каждое утро мы с Джеки прыгали в автобус и целый час ехали на завод. Домой возвращались измотанные. Найти прислугу было немыслимо (слишком высоко оплачивался труд на военных заводах), поэтому мы оба засучивали рукава и принимались за уборку. Что до стряпни, то у Терри не было клиентов более верных, чем мы.

Зарабатывали мы прекрасно, но перед войной порядком влезли в долги и теперь экономили, как могли. Вот почему мы сдали комнату мистеру Генчарду. В медвежьем углу, где так плохо с транспортом, да еще каждый вечер затемнение, найти жильца нелегко. Мистера Генчарда, казалось, сам Бог послал. Мы рассудили, что старый человек не будет безобразничать.

В один прекрасный день он зашел к нам, оставил задаток и вскоре вернулся, притащив большой кожаный саквояж и квадратный брезентовый баул с кожаными ручками. Это был маленький сухонький старичок, по краям лысины у него торчал колючий ежик жестких волос, а лицом он напоминал папашу Лупоглаза — дюжего матроса, которого вечно рисуют в комиксах. Мистер Генчард был не злой, а просто раздражительный. По-моему, он всю жизнь провел в меблированных комнатах: старался не быть навязчивым и попыхивал бесчисленными сигаретами, вставляя их в длинный черный мундштук. Но он вовсе не принадлежал к числу тех одиноких старичков, которых можно и нужно жалеть, — отнюдь нет! Он не был беден и отличался независимым характером. Мы полюбили его. Один раз, в приливе теплых чувств, я назвал его дедом… и весь пошел пятнами, такую выслушал отповедь.

Кое-кто рождается под счастливой звездой. Вот и мистер Генчард тоже. Вечно он находил на улице деньги. Изредка мы играли с ним в бридж и покер, и он, совершенно не желая, объявлял малые шлемы и выкладывал флеши. Тут и речи не могло быть о том, что он не чист на руку, — просто ему везло.

Помню, раз мы втроем спускались по длинной деревянной лестнице, что ведет со скалы на берег. Мистер Генчард отшвырнул ногой здоровенный камень с одной из верхних ступенек. Камень упал чуть ниже и неожиданно провалился сквозь ступеньку. Дерево совсем прогнило. Мы нисколько не сомневались, что если бы мистер Генчард, который возглавлял процессию, шагнул на гнилой участок, то обвалилась бы вся лестница.

Или вот случай в автобусе. Едва мы сели и отъехали, забарахлил мотор, водитель откатил автобус к обочине. Навстречу нам по шоссе мчался какой-то автомобиль, и только мы остановились, как у него лопнула передняя шина. Его занесло юзом в кювет. Если бы наш автобус не остановился в тот миг, мы столкнулись бы лбами. А так никто не пострадал.

Мистер Генчард не чувствовал себя одиноким; днем он, видимо, куда-то уходил, а вечерами по большей части сидел в своей комнате у окна. Мы, конечно, стучались, когда надо было у него убрать, и он иногда отвечал: «Минуточку». Раздавался торопливый шорох — это наш жилец набрасывал кретоновый чехол на. птичью клетку. Мы ломали себе голову, какая там птица, и прикидывали, насколько вероятно, что это феникс. Во всяком случае, птица никогда не пела. Зато издавала звуки. Тихие, странные, не всегда похожие на птичьи. Когда мы возвращались домой с работы, мистер Генчард неизменно сидел у себя в комнате. Он оставался там, пока мы убирали. По субботам и воскресеньям никуда не уходил.

А что до клетки…

Как-то вечером мистер Генчард вышел из своей комнаты, вставил сигарету в мундштук и смерил нас с Джеки взглядом.