Тогда, в январе шестнадцатого, я уже был «выздоравливающим». И впервые оказался в том странном обществе, ища возможности отвлечься. Сначала показалось – обычные оккультисты, каковых тогда развелось в Петрограде больше, чем тифозных вшей в лагере для военнопленных. Помню, как был поражён, встретив среди «мартинистов» православного иеромонаха.

Это были не мартинисты и не масоны. Удивительные люди, решившие, что избавить от кровавого будущего Россию можно только одним способом – исправив её кровавое прошлое.

И тогда я впервые увидел на древнем пергаменте этот рисунок солнечный диск, на фоне которого змея изготовилась к атаке…

– Вовремя вы вернулись. А то русич всех бы перебил, никого не пощадил.

Азамат хохотал, скаля жёлтые резцы. Ярилов тоже смеялся, чувствуя, как отпускает, уходит нервная дрожь, охватившая после боя.

Тугорбек появился, когда колчан Азамата уже опустел, и половец стоял на телеге, сжимая саблю и крича калояновским что-то чудовищно обидное. А у Дмитрия оставался последний болт для самострела. Внезапное появление подмоги заставило разбойников немедленно ретироваться, бросив пятерых убитых, и ещё несколько раненых с трудом держались в сёдлах, основательно продырявленные стрелами Азамата.

Бек усмехнулся:

– А я-то удивился: где те тридцать человек, про которых франк говорил? Подумал уже, что он со страху вдвое обсчитался. Не наврал, значит – остальные сюда вернулись. Этого не надо переводить, Димитрий, обидится ещё.

– Как там было? – спросил Азамат.

– Далеко не так весело. Не то что у вас тут, – ответил бек, – нас увидали – бросили добычу и сбежали. Хорь одного стрелой достал, остальные порскнули, как цыплята от сокола. И Калоян – впереди всех. Жаль, опять этот шакал избежал встречи со мной.

Рассёдлывали коней, шумно обсуждая подробности схватки. Половцы подходили к Дмитрию, хлопали по плечу, хвалили. Когда Азамат позвал всех к костру на ужин, Ярилов взял ведра и пошёл было к реке, но его внезапно остановил один из возниц:

– Иди к огню, бек зовёт. Я воды натаскаю.

Воины сидели вокруг костра. Дмитрия встретили восторженным рёвом, бек протянул чашу с кумысом:

– Выпей, русич. Молодец, ты был храбрым в бою. Если, конечно, Азамат не приврал. Хотя он же не Хорь. Это бродник у нас – ботало знаменитое.

Дмитрий догадался, что произошло нечто важное: в степной иерархии он переместился с места прислуги куда-то гораздо выше. Ближе к воинам. Выпил кисловатый напиток, чем-то напоминающий квас. Сел рядом с Хорем и только тогда почувствовал, как в слегка закружилась голова. Градусов в этом кумысе, как крепком пиве, не больше. Принял из рук Азамата чашку с кулешом, начал жадно есть – понял, что страшно проголодался.

Два персидских купца, спасённые из калояновского плена, сидели на почётном месте возле бека. Они уже отошли от шока, умылись и поменяли разодранные халаты на новую одежду из возвращённых им тюков. Старший о чём-то горячо заспорил с беком, то складывая руки на груди, то вздымая их к небу. Крутил крашенной хной бородой, закатывал глаза и тряс головой.

– Чего это он? – поинтересовался Дмитрий.

– А, за долю спорит, – объяснил Хорь, – бек за спасение половину товара хочет забрать, а он треть предлагает. Торгуется, сучье вымя.

Тугорбек, наконец, разозлился, вскочил на ноги:

– Слушай меня, перс. Если бы не мои храбрые батыры, ты бы через неделю стоял на невольничьем рынке с цепью на шее! Если бы не сдох до этого в степи во время перехода. Мы рисковали жизнью, чтобы спасти тебя и твои вонючие мешки с товаром. Я, бек Чатыйского куреня, говорю моё последнее слово: я забираю себе булатные клинки, половину остального товара и половину серебра. А если тебе что-то не нравится – можешь прямо сейчас уходить от нас, спасших и приютивших тебя. Вон, волкам в степи пожалуйся. Или Калояну – думаю, итог будет одинаковый.

Азамат одобрительно ухмыльнулся и как бы невзначай вытащил из ножен саблю и начал её рассматривать в свете костра.

Перс испугался, упал перед беком на колени, начал кланяться и благодарить.

– Ватаман Плоскиня всё бы у них забрал, кроме одежды, – заметил Хорь, – а бек у нас добрый. Особенно сегодня.

Тугорбек поднялся, раздувая ноздри. Оттолкнул перса. Сказал половцам:

– Пируйте, мои батыры. Сегодня можно, сегодня был славный день.

И пошагал к своей кибитке. Димка подскочил, догнал хозяина. Согнулся в поклоне:

– Бек, дозволь спросить.

– Чего тебе, Димитрий?

– Что должен совершить раб, чтобы мудрый и справедливый хозяин отпустил его на волю?

Тугорбек внимательно посмотрел на Ярилова. Хмыкнул:

– Да, такое бывает, что за долгую и верную службу раба признают свободным. Правда, он всё равно обычно остаётся у бека, но уже как преданный вольный слуга. А бывает – и как воин. Случается и такое, что бывший раб получает в награду коней, баранов. Становится главой коша и вольно кочует в степи. Ты на правильной дороге, Димитрий, и сегодня сделал большой шаг к своей свободе.

– Бек, я знаю, что ты едешь в Шарукань, чтобы попросить милости у хана Юрия Кончаковича. Ты везёшь ему богатые подарки, которые теперь, наверное, ещё увеличатся – после того, как сегодня ты стал владельцем половины товаров персидских купцов. И хочешь отдать ему в жёны свою любимую дочь Юлдуз.

– Всё так, – согласился Тугорбек, – ты умён, мой раб.

От слова «раб» Дмитрий скривился, но продолжил:

– Если я открою важные сведения, которые очень тебе помогут – могу ли я надеяться на свободу?

– Говори, раб. Что ты узнал, что?! – бек вспыхнул, схватил Диму за грудки.

Ярилов молчал.

Бек опустил руки, отступил на шаг. Сказал уже спокойнее:

– Говори. И не требуй от меня никаких обещаний, раб. Не забывайся. Или ты хочешь, чтобы я велел пытать тебя огнём? Дело холопа – служить хозяину. А моё дело – оценивать службу и решать твою судьбу. Ты уже убедился, что я – справедливый и щедрый к тем, кто этого заслуживает.

Дмитрий понял, что обратной дороги нет. Вздохнул и сказал:

– Тебе не удастся умилостивить Юрия Кончаковича подарками и получить его благорасположение, бек.

Тугорбек раздул ноздри, схватился за плеть. Но вынимать её из-за пояса не стал, сдержался. Спросил:

– Почему?

– Хан Юрий Кончакович не вернулся из похода. Он убит, бек. В бою с новыми племенами, пришедшими с востока – с монголами. Теперь в кыпчакской степи всем заправляет хан Котян. Уверен, что и твой курень ныне отошёл к нему.

Тугорбек помолчал. Покачал головой, тихо сказал:

– Я не наивный дурак, чтобы поверить тебе сейчас. Но и ты, видимо, не самоубийца. Ведь завтра, если Тенгри будет к нам благосклонен, мы доберёмся до Шарукани, и если твои слова окажутся враньём, я жестоко накажу тебя. Но мне думается, что ты совсем не простой холоп, Димитрий. Иди к воинам, ты заслужил пир. И скажи Хорю, чтобы утром дал тебе коня из подменных. Не достойно воина, даже если он пока раб, ехать на телеге подобно старой бабе.

Димка поблагодарил бека и пошёл к костру. Он очень надеялся, что всё правильно помнил из лекций преподавателя истории. Тему домонгольской Руси студентам читали как раз перед сессией, которую Ярилов завалил в хлам и отправился в армию, и лекции были ещё относительно свежи в памяти.

Впервые в жизни незнание предмета могло быть наказано не «хвостом» и пересдачей, а плетьми.

И даже смертью.

Ночь в зимней степи длится долго. Ещё и середину своего пути не прошла луна, ещё не допит второй бурдюк кумыса. Половцы по очереди рассказывали байки про бои и походы и старинные легенды, пели песни – то долгие и заунывные, как путь через степь, то задорные, как пляски с девушками. Потом, не шелохнувшись, слушали Димкин перевод рассказа франка Анри де ля Тура об удивительном братстве рыцарей-тамплиеров, отказавшихся от прелестей мирской жизни ради служения Спасителю. О жестоких боях с сельджуками в составе войск царьградского кесаря и о невиданной забаве – рыцарских турнирах…