одеялом пукаешь? — довольно парировала Янка.
— Я тебе тогда так жизнь испорчу, — начал угрожать Артём, пытаясь хорохориться передо
мной, как внезапно осёкся, остановленный гневным выплеском разъярившейся фурии, в
которую превратилась моя белая и пушистая сестрёнка.
— Ты? Жизнь мне испортишь? Да ты только можешь воздух в помещении испортить!
Если бы не наши с Юлькой родители — не видать тебе этого дома ещё сто пятьдесят лет
после пенсии!
И правда, после смерти родителей наследства нам с сестрой осталось столько, чтобы
купить мне небольшую квартирку и заплатить за большую часть этого симпатичного
домика.
Я слушала их перебранку, проминая пальцами плюшевую белую лошадку, которую купила
для Эрики. И надеялась, что итальянская семейка рано или поздно выплеснет адреналин и
успокоится, разойдясь каждый по лавкам. Что и случилось.
Раздражённый раскрасневшийся Артём пулей выскочил из дома, хлопнув дверями, и
смылся в неизвестном направлении. Скорей всего, зализывать душевные раны у лысой
козы. А я с улыбкой на губах встречала маленькую симпатичную белобрысую девочку, выскользнувшую из кухни.
Эрика подлетела ко мне, прыгнула в объятия и поцеловала меня в щёчку. Любимая тётя!
Выхватила игрушку из рук:
— Олень!
— Милая, это не олень, — я улыбнулась. Трёхлетний ребёнок был просто
непосредственен. — Это лошадь.
Маленькая девочка нахмурилась, вскинула на меня голубые глазки и с невозмутимым
видом спросила:
— А где олень?
Я сдержала улыбку, сохраняя серьёзность. Вроде об оленях мы не договаривались:
— В следующий раз принесу. Пойдём на кухню, чаю попьём.
Через десять минут мы сидели за большим столом, накрытым скатертью в голубой
горошек. Душевная семейная компания поднимала настроение, сгоняя все хлопоты
повседневности. И ели наивкуснейший пирог, собственноручно приготовленный Янкой.
— Когда ты всё успеваешь? — спросила я, надкусывая клубничную начинку,
напомнившую вкус детства.
— В свободное время, — она тепло улыбнулась.
Янусик работала врачом в местной клинической больнице и, как любой представитель
этой благородной профессии, часто пропадала ночами на дежурствах. В её отсутствие с
детьми ночевала няня, иногда я. Ну, разумеется, я это делала чаще на выходных, чем в
будни. Вадьке было уже девять лет. Совсем взрослый.
— Тебе когда на дежурство?
— Вчера была, — произнесла сестра и прищурила лукаво глаза. Похоже, не обойдётся без
свежей байки. Я знала этот взгляд, полный куража и задора! И эти уголки губ, изо всех сил
сдерживающие улыбку.
— Ну, не томи!
— Сейчас расскажу, — выдохнула сестра, собираясь с духом. Сижу я ночью в кабинете, значит. Уже спать собралась. Слышу, в коридоре хрысть-дзынь-брямс. Хрысть-дзынь-
брямс по кафелю. Перепугалась вся.
Янка остановилась, вдохнув в себя больше воздуха, выдохнула его, чтобы более спокойно
продолжить.
— Выглядываю наружу. Осторожно так. Медленно. И вижу, как идёт по направлению в
туалет наш пациент, переехавший в палату утром после реанимации. И не просто так идёт, а с бряцанием, как рыцарь средневековый. Знаешь, в чём? В суднах! Понимаешь, Юля? В
наших больничных суднах вместо тапочек! Я ему ору вслед: «Ты что, с ума сошёл?»
— И что-о-о? — у меня ещё получалось сдерживать икотный смех, который стремительно
подпирал к моему горлу.
— А ничего! В туалет он шёл! Наша санитарка мыла в палате пол и гоняла эти железки
под кроватями. Тот молодой, неопытный, возьми да спроси: «Зачем это?» А санитарка, как
самая умная, ему и ответила: «В них после реанимаций и операций в туалет ходят.»
Икота начала пробиваться первыми всхлипами.
— А дальше?
— А дальше получила наша санитарка выговор за плохое мытьё пола! А Маринка
сообщила, что весь день к нам из соседних отделений врачи и медсёстры ходили, чтобы
посмотреть на уникальный экспонат!
Я почти заканчивала рыдать от смеха, наблюдая за недоуменными лицами Эрики и
Вадьки, — шутка ли, тётки с ума сходят, — когда Янка нахмурилась:
— А тебе чего дома не сидится среди рабочей недели?
— Да просто соскучилась, — улыбнулась ей.
— Ну-ну, — прищурила глаза Янка, но промолчала.
В семейном кругу, когда я отогрелась и насмеялась, все досадные недоразумения уже
казались расплывчатыми и не стоящими выеденного яйца. Да и рядом с Янкой не страшно.
Так что я решила не рассказывать сестре о происшествиях. Глупое стечение обстоятельств
и совпадения. Но...
— Ян?
— Чтоу, — снова с набитым ртом ответила сестрёнка.
— Давай как в детстве? Вместе спать ляжем, в одну кровать?
Янка уставилась на меня с подозрением.
— Ты мне что-то недоговариваешь...
— Нет, просто как-то... Хочется тепла больше.
— Я согласна, — улыбнулась сестра. — Но только под разными одеялами!
— Хорошо. Отдашь мне своё синее в клеточку!
Уже позже, уткнувшись в подушку, слыша дыхание Янусика, провалилась в сон. Не знаю, как долго я спала, но проснулась от стука в стекло. Назойливого и, в то же время, глухого
постукивания. Открыла глаза и удивилась тому, что сестра продолжает дрыхнуть.
Толкнула её под бок, та что-то буркнула и отвернулась, наплевав на мои попытки
растолкать её бренное тело. Пришлось мне поднимать свои сонные, но уже сжимающиеся
от страха ягодицы с кровати и, робея, идти к окну. Идея остаться здесь на ночь с
неподъёмной сестричкой уже не казалась идеальной.
Тышт... Вздрогнула от испуга! Бррр... Меня разбудила какая-то ветка рядом стоящей
осины, качающаяся от порывов ветра. Но сон уже сбежал от меня вприпрыжку. А ещё
появилась жажда. Потому, недолго думая, я пошла на кухню попить воды.
Спустившись по лестнице, увидела приоткрытую дверь в подвал и свет, горящий внизу.
Это кто, интересно, его забыл выключить? Дети, поди, нашалили. Дежурная лампочка
позволит мне вернуться, не сломав себе на ступеньках шею, а значит, пойду выключу свет.
Крутые ступеньки в подвальный этаж были единственным недостатком этого дома. Как-то
сглупили строители. Сам подвал использовался для технических целей. Котёл отопления, куча ненужного барахла, в общем, всё как у всех.
Я подошла к выключателю, и как только протянула руку, свет погас везде. Охох! Я в
ночной шёлковой сорочке на лямках, без сотового телефона, в бетонной яме осталась в
полной темноте.
Я стояла и прислушивалась к тишине. Доприслушивалась до яркого звона, плавно
перешедшего в тихий шёпот. Пришлось потрепать себя за ухо. Правое, потом левое. Ан
нет. У меня шептали в обоих ушах.
— Ю-ю-юли-и-и-я... Иди-и-и ко-о-о мне-е-е...
Холодок пробегает по моей спине, плавно уходя вниз к копчику, сердце начинает нервно
отстукивать учащённый ритм. Всё быстрее. Руки внезапно замерзают, превращаясь в
ледышки. Темнота окутывает, сзади слышится шорох. Я разворачиваюсь и вижу, как в
стене подвала образовывается проём, похожий на подземный ход, освещённый
факелами. Такие бывают в старых замках... Тени, отбрасываемые от огня, пляшут на
стенах, показывая их выщербленность, земляной пол и дорогу дальше. Но я же не дура.
Кто в своём уме среди ночи в ночнушке пойдёт неизвестно куда?
Тут же на плечи опускается нечто очень мягкое и тёплое, похожее на пуховый плед из
ангорской шерсти. Я согреваюсь. Страх улетучивается сам по себе, как после принятия
изрядной дозы алкоголя. Нарастает интерес. Авантюрная моя ипостась уже требует
исследовать новое место, найти виновника моих злоключений, чтобы раз и навсегда с ним
разобраться.
Значит, по-другому никак... Ну, держись, вип-козёл! Сто процентов, твои происки. Когда
вступает в силу любопытство, помноженное на авось, то каждая попа мечтает о
