— Добрый вечер, — протискиваясь к нему, крикнул доктор. — Что это за иллюминация?
Мистер Конвэй что-то ответил, чего доктор не расслышал. Однако, он не повторил своего вопроса, внезапно заинтересовавшись разговором в группе седовласых.
Мэттью Роллинг говорил профессору Джасперу Беггу, светилу атомной физики, некогда ученику знаменитого Резерфорда:
— Это единственное средство, которое хотя бы на время может обезопасить население этого острова… Другого я не вижу…
Профессор Бегг, видимо, не соглашался и возражал:
— Пока вы будете удерживать на привязи вашими магнитами этот атомный заряд, он будет расти и расти, увеличивая с каждым часом свою потенциальную мощность. Каждая лишняя минута до взрыва опасна, ибо чем позже произойдет он — тем будет ужаснее и разрушительнее…
— Но кто поручится, что взрыв этого атомного заряда будет подобным взрыву обычной атомной бомбы? Почему, профессор, вы не допускаете того, что, воздействуя на этот заряд извне — вы не ускорите до катастрофических пределов естественного процесса накопления энергии, совершающегося сейчас более-менее постепенно?
— Тогда оставьте его вовсе в покое, — начинал горячиться профессор. — Вводя дополнительные магнитные напряжения, вы тоже рискуете… Нет, я говорю вам, единственное средство — сбросить сюда обычную атом-бомбу, а может быть, и простую бомбу, чтобы как можно скорее заставить его взорваться.
— Но ведь это безумие — так рисковать!.. А оставить его в покое тоже нельзя. Удельный вес этой массы материализованной энергии, видимо, ненамного более воздуха, и первый же сильный порыв ветра сорвет его с места. Кроме того, могут сыграть роль случайные магнитные влияния, и тогда он пойдет путешествовать по всему острову… Последствия же такого путешествия…
Доктор Макдуф дальше не слушал. Он понял все. Внимательно следя за достижениями современной науки по газетам и журналам, он кое-что понимал в атомных делах. Дополнительных разъяснений ему не понадобилось и он зычным голосом созвал своих сэкс-ярдцев.
— Домой, домой, десять тысяч дьяволов! Там у нас есть добрые пещеры, где нам наплевать на эту проклятую штуку… Домой, Сэм! Гоните, что есть духу, ваших окаянных кляч!
Делегация Сэкс-Ярда умчалась с криками и гиканьем.
К утру, наступившему совершенно незаметно с восходом солнца, часть толпы, стоявшей на холме, разошлась. Кое-кто, подобно сэкс-ярдцам, искал убежища в пещерах, кое-кто отважился вернуться домой. Многие теперь уже решили покинуть остров Энст и осаждали многочисленные поезда узкоколейки, идущие из Норвича в южном направлении и паромы на остров Нолл. Впрочем, южнее Харольдовика было много спокойнее, и жители пока не собирались покидать насиженных мест.
Патрицию соединенными усилиями мистера Конвэя, Роллинга и полковника Нортона удалось отправить в Лондон с несколькими уехавшими учеными. Она долго не соглашалась покинуть друзей и только строгий окрик Мэттью, что бабам не место здесь, сыграл роль последней капли. Садясь в автомобиль, Патриция пожала всем руки и сказала:
— Может быть, это уже последнее прощанье… Мне хотелось бы встретить свою судьбу здесь, рядом со всеми вами, но идти наперекор всем я не могу… Будь что будет. Но все же, приезжайте скорее в Лондон…
Она поцеловала Мэттью Роллинга, который тотчас же отвернулся и занялся каким-то предметом, троекратно расцеловалась с полковником и слегка прикоснулась губами ко лбу склонившегося к ее руке мистера Конвэй, но явно не захотела встречаться с его взглядом. На ее длинных ресницах показалась предательская влага, но автомобиль уже тронулся и вскоре скрылся за деревьями. Каждый подумал, что, вероятно, это действительно последнее прощание. На сердце мистера Ричарда Конвэя будто навалили тяжелую могильную плиту…
Оставшиеся мужчины устроили свое жилище в одной из глубоких пещер. Запасов пищи было достаточно, и под прикрытием миллионов тонн крепкого, скалистого грунта ощущалась даже некоторая иллюзия безопасности.
Прошло несколько дней. Клубок взбунтовавшихся атомов разросся до размеров большого мяча и испускал нестерпимый для глаз, даже на большом расстоянии, золотисто-зеленый свет. Ночи совершенно исчезли с лица острова Энст и теперь заметно посветлели и для обитателей Мейнланда. Даже с далеких Оркенейских островов было видно огромное зарево… Гул, знакомый еще по лаборатории, пропорционально увеличился и, сидя в пещере, можно было слышать его, исходящего как бы из земных недр, что производило невероятно тяжелое впечатление.
Казалось особенно замечательным то, что с момента появления на острове шара осень будто отступила, и жители могли наслаждаться почти летним теплом, что, впрочем, никого не радовало, так как жар все усиливался и способные гореть предметы вспыхивали в радиусе до километра.
Мэттью Роллинг, уезжая, подолгу оставался в Бельмонте, где по целым часам не отходил от телеграфного аппарата, с кем-то совещаясь, отдавая какие-то распоряжения, у кого-то что-то прося, требуя, настаивая, предлагая…
На остров приезжали какие-то официальные лица, штатские и военные, глядели в специальные оптические приборы на огненное чудовище, качали головами, разводили руками и снова уезжали. День ото дня эти визиты все учащались, количество незнакомых лиц на острове Энст все увеличивалось и в воздухе все больше пахло чем-то значительным… Даже для постороннего наблюдателя могло стать понятным, что люди готовятся дать сражение взбунтовавшейся материи.
И день генеральной битвы наступил. Накануне было эвакуировано с острова все женское население и дети. С утра у берегов острова Энст появилась большая флотилия десантных судов, с которых высадились несколько дивизионов тяжелых танков. Танки имели несколько необычный вид: каждый из них нес на себе какое-то дополнительное сооружение в виде решетчатой башни, служившей опорой для огромного щита, густо оплетенного змеящимися проводами. Это были переоборудованные сверхбыстрым темпом на заводах Армстронг-Виккерс специальные магниты для борьбы с атомным шаром, которые должны были удержать его на месте невидимыми путами магнитного притяжения.
Некоторое время они маневрировали, сходились, расходились и, издалека заходя, окружали плотным кольцом котловину, где лежало чудовищное произведение человеческого разума, вздрагивая и будто накопляя в себе бурлившую злобу и готовясь к отчаянному прыжку. Весь песок и камни на довольно большом расстоянии от центра, где лежал шар, были расплавлены и представляли собою жидкую массу, пузырившуюся и клокочущую, как извергаемая вулканом магма. Небо над котловиной Норвича все время полыхало полярным сиянием, оставаясь чистым над самым очагом, в то время как густые черно-зеленые, еще никогда не виданные людьми, тучи клубились везде по горизонту, непрерывно извергаясь тяжелыми теплыми ливнями. А надо всем этим раскидывала свой пышный, искрящийся хвост летящая «Патриция», видимая теперь и днем.
Жуткая, фантастическая картина способна была наполнить ужасом человеческие сердца… Но люди умели сдерживать их биение и бесстрашно копошились у своих, казавшихся жалкими и ничтожными в зловещем блеске солнцеподобного шара, тяжело ворочающихся и урчащих моторами машин.
Все носили темные очки и были одеты в специальные костюмы из асбестовой ткани со свинцовыми прокладками, предохраняющие от нестерпимого жара и влияния радиоактивности и снабженные кислородными респираторами.
Стоя на вершине холма, где расположился штаб-квартирой весь руководящий операцией персонал, рядом с Роллингом, мистер Ричард Конвэй наблюдал эволюции танковых соединений. Несколько сот машин, казавшихся с высоты маленькими спичечными коробочками, образовали вокруг шара явно различимое кольцо и медленно, осторожно, но неуклонно продвигаясь вперед, все суживали его… Возле машин суетились крошечные точки — люди… Они тянули какие-то провода за машинами, что-то подносили к ним. Машины смыкали круг очень медленно… Наконец, они остановились. Расстояние между составлявшими это кольцо отдельными машинами не превышало 10 метров…
