Конечно, мистеру Конвэю едва ли удалось бы принудить ветерана оставить поле битвы за своим противником, но одного слова Патриции оказалось достаточным, чтобы Сезам мгновенно открылся и полковник предстал перед ее глазами.

— Я рад приветствовать вас, миледи, но не осудите старого солдата, если я прежде всего поговорю, сугубо конфиденциально, с мистером Конвэем, — сказал, едва отдышавшись, полковник.

— В конфиденциальности нет никакой нужды, полковник, — отозвался Конвэй. — Все окончено. Эпилог драмы уже сыгран.

— Мне, кажется, господа, что женщине лучше не присутствовать при разговоре о мужских делах, — слабо улыбнувшись полковнику, ответила Патриция. — Пройдемте в комнаты. Там вы сможете спокойно побеседовать.

Полковник галантно поклонился и, пригладив свои растрепанные усы, направился вслед за ней.

Остаток ночи прошел во взаимных расспросах и рассказах. По-прежнему тонко пели трансформаторы и из лаборатории доносилось тревожное и нервирующее гуденье. К рассвету полковник, утомленный треволнениями ночи и успокоенный сознанием того, что его миссия окончена, уснул.

Пат сидела неподвижно, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами. Эта женщина была слишком горда, чтобы дать заметить другим смятение своих чувств… Но по ее спокойному бледному лицу иногда пробегали тени, наблюдая которые, мистер Конвэй беспокойно двигался в своем кресле.

День пришел пасмурный и серый. Пелена низких, тяжелых туч застлала небо, как бы приготовившись защищать землю от грозящей ей из глубины Вселенной опасности. Подойдя к окну, мистер Конвэй неподвижным взором уставился на видимый из него унылый ландшафт. Через несколько минут до его слуха донесся гудящий звук иного тембра, чем гуденье, слышимое из лаборатории. Гуденье это то нарастало, то вновь спадало и будто удалялось. Обратив глаза к небу, мистер Конвэй увидел аэроплан, настойчиво кружащийся над зданием лаборатории.

Выйдя во двор, мистер Конвэй продолжал наблюдать за его эволюциями. Своим поведением пилот, казалось, старался привлечь внимание обитателей лаборатории. Маленький, вертлявый аппарат, в котором Конвэй без труда признал быстроходный военный истребитель типа «Спитфайр», то поднимался ввысь и круто пикировал на дом, то с оглушительным грохотом мотора проносился параллельно земле, едва не цепляясь за протянутые на ажурных мачтах провода высокого напряжения. Наконец, он сделал несколько попыток приземлиться на лежащей перед воротами песчаной низменности, но разбросанные там и сям отдельные деревья и камни делали это предприятие, видимо, слишком рискованным… Он поднялся и сделал большой круг. Когда «Спитфайр» вновь низко пролетел, мимо Конвэя что-то просвистело, и небольшой предмет шлепнулся невдалеке на землю.

Конвэй поднял его. Предмет оказался карманными часами, плотно завернутыми в лист бумаги. От часов, естественно, осталась исковерканная масса колесиков и пружин, но на листке бумаги, в который они были завернуты, Конвэй заметил несколько слов. Невообразимыми каракулями там было написано: «Если случилось что-нибудь важное и мое присутствие необходимо, стань посреди двора, подняв руки вверх. Роллинг».

Конвэй немедленно поднял руки, ибо считал, что важных событий произошло достаточно. Заметив это, «Спитфайр», круто развернувшись, взмыл ввысь, и вскоре от него отделился темный предмет, стремительно понесшийся вниз… В нескольких сотнях метров над землей раскрылся парашют и выпрыгнувшего человека закачало на стропах. «Спитфайр» же как то неуверенно метнулся в сторону, клюнул носом и, опережая парашютиста, ринулся к земле…

Из недалекого леска, где он упал, прогрохотал взрыв, и высоко над землей поднялся столб черного дыма…

Мистер Конвэй побежал к снижающемуся парашютисту и едва не поймал в свои объятия Мэттью Роллинга.

— Фу, черт! — чертыхнулся, поднимаясь на ноги и выпутываясь из парашюта, Роллинг. — Теперь мне придется отвечать перед военным судом за загубленный истребитель.

Мистер Конвэй только рукой махнул: «Какие уж теперь суды…»

— Что случилось? — пристально взглянув в глаза Конвэю, спросил Роллинг.

Мистер Конвэй кратко сообщил все, что знал сам.

— Предчувствия меня не обманули!.. — и Роллинг быстро побежал к зданию лаборатории, увлекая Конвэя. Уже на бегу он отрывисто сказал:

— Меня никто не вызывал… Телеграмма была подложной… Оставалось предположить, что меня надо было удалить из лаборатории… Чтобы скорей вернуться, я выпросил истребитель. Я знал, что должно что-то произойти, но никак не думал, что здесь замешан Вилкинс… Итак, он умер? — обернулся он на бегу к Конвэю.

Тот кивнул головой и заметил в глазах Роллинга какой-то странный вспыхнувший огонек, которому не придал, впрочем, значения. Его только слегка удивило, что Роллинг ни разу не упомянул о своих машинах.

Вбежав в машинный зал, Роллинг прислушался к густому, как бы подземному, гуденью; прежде всего, приподнял покрывало, которым было закрыто тело ассистента, затем обратил внимание на вырезанную стенку сейфа и только после всего этого подошел к гудящей атомной башне… Поглядев на приборы, надавил несколько кнопок и заглянул в какое-то стекло. Легкий возглас вырвался у него при виде мечущихся в беспорядке на как бы фосфоресцирующем экране огненных точек, которые роились, как комары в летний вечер…

— Все придется начинать сначала, — сделав безнадежный жест, сказал он, ни к кому не обращаясь. — «Камеру Файмонвилла» надо было отключить несколько часов назад и снизить интенсивность бомбардировки. Процесс нарушен… Теперь ничего другого не остается, как прекратить его…

Мистер Ричард Конвэй наблюдал, как он, подойдя к большому шальтеру, резким движением дернул его. Вспыхнула большая голубоватая искра. Роллинг постоял, прислушиваясь, затем недоуменно повел головой и сказал: «Что за чертовщина?..»

При выключенном шальтере «камеры Файмонвилла», регулирующей облучение лучами Милликэна, назойливое и тревожное гудение только несколько изменилось по тону, но не прекратилось… Роллинг стремительно подбежал к гудящей «атомной башне» и, вновь взглянув в окуляр, несколько секунд не мог оторвать глаз от него… На экране образовался сгусток из огненных точек, сиявший режущим глаза блеском… Это было нечто совершенно непредвиденное и непонятное…

Взглянув случайно на прибор, измеряющий напряжение магнитного поля в камере бомбардировки, Роллинг увидел, что стрелка его стоит неподвижно, упершись в стопорный штифтик… Напряжение превысило то, которое мог отметить прибор… Резким скачком Роллинг бросился к распределительному щиту у трансформаторов, и из отключаемых шальтеров засверкали зловещие зеленые искры… Но гудение не прекратилось, хотя электрическая линия, питающая всю установку, была уже отключена…

— Ах, — слабо вскрикнул мистер Конвэй, заметив, что из какого-то аппарата, походившего своими членистыми ответвлениями на огромного осьминога, вдруг повалил желто-зеленый, удушливый дым… В воздухе запахло озоном…

Роллинг, тем временем, был уже вновь у окуляра и ему перехватило дыхание… Теперь огненный сгусток выбрасывал из себя золотые искры, стремительно несущиеся к краям экрана… Страшная догадка мелькнула в его лихорадочно работающем мозгу, и эта догадка не замедлила превратиться в уверенность…

Стараясь сохранять спокойствие, он подошел к мистеру Конвэю и положил слегка дрожащую руку на его плечо…

— Я наделал чепухи, старина, — сказал он, проведя другой рукой по своему влажному лбу. — Теперь я уподобился тому магу, который вызвал духа-джинна, но не умеет с ним управиться и не знает заветного слова, которым можно обратно загнать его в бутылку…

На вопросительный взгляд мистера Конвэя, он объяснил свои слова:

— В нашей «атомной башне» — произошла непоправимая штука… Следствием отсутствия своевременной регулировки процесса, над которым я работал — явилось то, что начался самопроизвольный распад атомных ядер… Каких ядер, я не знаю.