— По-моему, это единственно трезвый подход к проблеме бытия.

— Вы так думаете? Плохо же вы знаете человеческое племя, Анатолий Николаевич. Мироощущение и мировоззрение — суть две равноценные формы связи человека с миром, и опасно приносить одно в жертву другому… Впрочем, мы несколько ушли от темы. Вот вы пытались доказать, что разуму, значительно превосходящему земной, не может быть до него дела.

— Теперь вижу, что ошибался.

— О нет, вы не ошибались. — «Актер» медленно покачал головой. — Вы были совершенно правы. Совершенно.

Анатолий Николаевич весь внутренне напрягся, понимая, что сейчас начнется самое главное. «Актер», уютно устроившись в кресле, некоторое время неподвижно смотрел на профессора, словно сомневаясь, стоит ли продолжать разговор. Потом он сказал:

— Ваша лаборатория пытается решить загадку сознания, кажется, так?

— Так, — подтвердил Анатолий Николаевич, приходя в состояние тревожного беспокойства.

— И, будучи на уровне современных философских идей, вы сразу же отказались от представлений, что сознание— всего лишь сумма нейрофизиологических процессов, протекающих в нервных клетках мозга.

— Да, подобные представления давно устарели, они слишком механистичны. Импульсы в коре, вызванные сигналами от органов чувств, — это своего рода изображение на экране, а наше «я», фиксируемое сознанием, — как бы зритель, который его рассматривает.

— И вы ищете этого таинственного зрителя?

— Да… пожалуй. Мы пытаемся разобраться в самой сущности феномена сознания, выявить фундаментальные характеристики, обнаружение которых открыло бы принципиальные пути для его воспроизведения.

— Вы занимаетесь бессмысленной работой, Анатолий Николаевич. Вы даже вообразить себе не можете, что ищете. Ваши эксперименты при всей их высокой технической оснащенности весьма похожи на попытки ребенка поймать руками солнечный зайчик.

Эти слова, произнесенные спокойным и уверенным тоном, вызвали у профессора приступ легкого головокружения.

— Не понимаю, — проговорил он внезапно севшим голосом.

— Могу пояснить. Феномен сознания неизмеримо сложнее всего, что о нем думают самые смелые ученые головы, и он не объясняется только такими категориями, как вещество, поле или процесс.

— Тогда что же это?

В глазах «актера» на какую-то долю секунды появилось выражение отрешенной задумчивости и тут же исчезло.

— Загадка, Анатолий Николаевич… Величайшая из загадок бытия. И пока она есть — есть и человек… Да вы подумайте, чего вы, в сущности, добиваетесь. Раскрыть тайну человеческого сознания? Да ведь это значит разобраться наконец в устройстве человека, как в каком-нибудь часовом механизме. Человек, познавший себя до конца, это ли не ужасно, а?

— М… м… почему же? Мне лично, напротив, представляется, что, только познав себя до конца, то есть точно зная, что ему полезно, а что противопоказано, человек станет, наконец, счастлив. И уж совершенно очевидным кажется, что для будущей широкой космической экспансии такое знание совершенно необходимо.

— Радикальная мысль!.. А кстати, почему человека так тянет в космос? Вы когда-нибудь задумывались глубоко над таким вопросом?

Анатолий Николаевич чувствовал себя в положении игрока, у которого партнер знает все карты, однако ему не оставалось ничего другого, как продолжать эту не им затеянную и неизвестно куда ведущую игру.

— Конечно, задумывался и не могу прибавить ничего нового к тому, что уже сказано на этот счет. Тут действует закон экспансии, свойственный всему живому и в духовном плане стимулируемый надеждой на встречу с… братьями по разуму.

Он непроизвольно поморщился, употребив, не найдя лучшего, ходячее выражение.

— Значит, вы все-таки допускаете такую возможность? — добродушным тоном сказал «актер».

Профессор усмехнулся и ничего не ответил.

— Ну, хорошо, — кивнул «актер». — Примем встречу с братьями по разуму в качестве одной из целей будущей космической экспансии. Но возникает серьезный вопрос: о чем вы будете говорить с этими братьями? Что общего найдется у вас с ними? Ведь формы жизни во Вселенной, если исходить из популярной теории, бесконечно разнообразны, у каждой свои потребности. Потребности же формируют систему ценностей, ценности— философию, а философия — этику. Может, например, случиться, что белок, из которого собран homo sapiens, — деликатес для крылатых драконов из соседней планетной системы. И никакая сила не убедит этих разумных драконов, что человека есть нельзя. А в самом деле, почему бы не съесть существо, с которым у вас лишь то общее, что оно годится вам в пищу? Едите же вы кроликов, гусей, не испытывая угрызений совести.

— Но разум! — воскликнул профессор, задетый очевидной как будто нелепостью рассуждений космического гостя. — Разум — разве это не общее? Разве может одно мыслящее существо съесть другое, обладающее такой же способностью?

«Актер» вдруг совершенно искренне рассмеялся.

— Ай-я-яй, Анатолий Николаевич! Забывчивость, непростительная для вашего возраста. Или это не вашему поколению пришлось воевать с существами, которым не откажешь в способности мыслить и которые если и не ели себе подобных, то использовали их в качестве сырья для изготовления разных полезных предметов — мыла, дамских сумочек, удобрений? Мысль — обоюдоострое оружие. Логика опровергается логикой, если в основе ее лежит иная система ценностей. А ведь это были существа одного с вами вида и даже одной расы. Чего же тогда требовать от драконов, у которых одна внешность землян будет вызывать сильнейшие приступы аппетита?.. Так вот, если вам нравится такая Вселенная, то, готовясь к встрече с братьями, не забудьте захватить с собой ядерные пушки. Если же нет, то придется поискать пропущенное звено в наших рассуждениях— то действительно общее, что могло бы объединить все человеческие племена во Вселенной, как бы сильно они ни отличались друг от друга.

— Как вы сказали? — перебил профессор. — «Человеческие племена»?..

— Да, я сказал «человеческие племена», — спокойно ответил «актер». — А что, вам больше нравятся драконы?

Профессор ничего не ответил.

— Каждый человек, как вы это знаете, повторяет в своем развитии всю биологическую эволюцию — от зародыша до высокоорганизованного, полностью сформировавшегося существа, в каковом виде он и появляется из материнской утробы. Далее, в течение одного-двух лет это существо приобретает сознание. Оно как бы рождается второй раз, становясь разумным. Оно и не подозревает (и в памяти его нет следов об этом процессе), что это кто-то научил его сознавать себя. Этот кто-то есть человечество, уже обладающее сознанием, в лице родителей, окружающих, которые знакомят его с миром вещей и понятий. Без их помощи никакой личный опыт, никакое взаимное общение даже огромного количества детей, предоставленных самим себе, не сделает их разумными. Они так и останутся животными, лишенными разума. Маугли — всего лишь романтическая выдумка. Но если так, то возникает вопрос: как же само человечество приобрело сознание? Почему стихийный опыт человекообразной обезьяны, имевшей гораздо менее развитый мозг, чем современное человеческое дитя, получил определенное направление, постепенно сформировавшись в феномен самосознания?

— Ну, это в общих чертах известно, — заметил профессор. — Суровые природные условия, необходимость выживания, совместная трудовая деятельность… Труд создал человека.

— Согласен. Роль среды в формировании сознания действительно велика, но… не единственна, ибо остается открытым вопрос: откуда взялось само качество? Та искра, из которой потом разгорелся огонь? Ведь сколько ни тряси завязанный мешок, содержимого в нем не прибавится.

— Вы хотите сказать… — Профессор остановился, не решаясь закончить свою мысль.

— Да, я хочу сказать то, что вы и так хорошо знаете из собственного земного опыта, но не рискнули пока расширить до космических масштабов. Что сознание — феномен коллективный и само по себе, без наличия других очагов, вспыхнуть не может.