— Коммандер Гроум, если не ошибаюсь?

— Совершенно верно.

— Меня зовут Ева…

Окинув ее взглядом и точно определив, что она такое, он сказал:

— Поговорите с Хорлером, дорогая моя.

— С Хорлером?

— Вон там, у конторки.

— Кто такой Хорлер?

— Хорлер займется этим.

— Хорлер… — произнесла она неуверенно и докончила: — К черту Хорлера!

Тем не менее она сумела улыбнуться, словно поздоровалась со старым другом, и, возвращаясь по ковру обратно к лифтам, разминулась с Котрой, который шел к конторке.

Поскольку Котра знал теперь, как сложилась личная жизнь Айры Гроума, он наслаждался мудростью собственной юности. Он мог теперь позволить себе сочувствие и даже растроганность — ведь как-никак, а молодость их прошла рядом.

Почему Айра Гроум сбежал из Сан-Паулу? Чтобы обосноваться здесь? Чтобы занять дурацкий пост в полицейской комиссии? Чтобы запереться в уилкинсоновском доме за высокой кирпичной стеной? Вчера Котра попросил редактора финансового отдела навести, если можно, в соответствующих кругах справки, что произошло с женой Гроума Джулией, которую он помнил прелестной жизнерадостной девушкой. И два часа назад редактор финансового отдела сообщил ему сплетни, которые ходили в управлении Бразильской энергетической компании. После войны Джулия не сумела свыкнуться с Айрой. До дня своей смерти она называла его «коммандер». Их сын тоже всегда называл его только «коммандер». Джулия постоянно омрачала его победный марш по иерархической лестнице; она спилась и, когда он приглашал важных гостей, вдруг внезапно являлась в комнату и разыгрывала шутовские сцены. Коллеги, полные сочувствия, говорили ему, что она ненормальна и что ему давно следовало бы поместить ее в больницу. Но он держался с величайшим достоинством. Что бы она ни вытворяла, он обращался с ней вежливо до церемонности. Она любила путешествовать одна и постоянно отправлялась то в одну страну, то в другую, всегда самолетом. И он неизменно встречал со в аэропорту с креслом-каталкой, потому что в дальних рейсах она мертвецки напивалась и из самолета до кресла ее несли на руках.

После ее смерти Айра Гроум поссорился со своим сыном Крисом, который вел себя возмутительно. Крису привили великолепное чувство дисциплины. Он мог бы стать прекрасным офицером. Но он внезапно бросил колледж, отказался от всего, что связывало его жизнь воедино, и заявил отцу, что не желает его больше видеть. Теперь он отправился куда-то в Африку, длинноволосый, с гитарой и запасом марихуаны. Выслушав все эти подробности, Котра пробормотал: «Бедняга! В конце концов жизнь его все-таки проучила». Теперь, когда те беды, которые должны были постигнуть Айру Гроума, постигли его, Котра мог позволить себе сентиментальность. Ему хотелось поговорить с Айрой Гроумом, сказать ему: «Что заставило тебя измениться? Что с тобой тогда произошло, Айра?» И тут он услышал голос, который позвал: «Хорлер!» Этот громкий голос, раздавшийся в стороне, заставил всех обернуться, однако его тон выражал полное пренебрежение к тому, повернутся они или нет. И всего в нескольких шагах от себя Котра увидел Хорлера, растолстевшего, обрюзгшего, поседевшего, — того Хорлера, который был боцманом на их корвете. Хорлер отозвался:

— Слушаю, коммандер.

— Не забудьте про сигары, Хорлер.

— Есть, сэр.

Котра, проследив за взглядом Хорлера на десять шагов через ковер до Айры Гроума позади крепостной стены из щегольских чемоданов, направился туда, ожидая, что будет узнан. Потом нерешительно замедлил шаг, потому что Айра Гроум в дорогом темном костюме и черной ирландской полотняной шляпе по-прежнему был высоким, красивым, худощавым человеком. Даже рассыльный, который подозвал другого рассыльного, чтобы тот помог ему с багажом, держался на почтительном расстоянии и не сводил глаз с черных ботинок Айры Гроума — лондонских, из крокодиловой кожи ручной выделки. И с лондонского пятисотдолларового костюма в мелкую полоску, который сидел точно влитой, и по сравнению с ним костюмы мужчин у конторки казались мешковатыми. Хотя он только что сошел с самолета, на воротничке его золотисто-зеленоватой рубашки не было ни единой морщинки. И ощущение власти, исходившее от него, пока он стоял тут в одиночестве, было, пожалуй, даже еще сильнее, чем на вершине его военно-морской карьеры. Его бедная жена Джулия? Его сын? Ничто не оставило на Айре Гроуме никакого следа. Он был точно таким же, как прежде. И выглядел почти точно так же. Только чуть-чуть отяжелел. А когда он снял полотняную шляпу, чтобы вытереть лоб носовым платком, который достал из-за обшлага, его волосы выглядели такими же густыми и с той же легкой сединой на висках, как прежде. И по-прежнему были зачесаны назад. Только глаза изменились. В былые дни, когда он вот так оставался один, его глаза смотрели непреклонно, с жесткой решимостью. А теперь в них появилось что-то новое. Жгучая жажда, какое-то жадное беспокойство — выражение, которое его только молодило, с удивлением подумал Котра.

Подошел второй рассыльный с ключами от номера, взял чемоданы и вместе с первым последовал в трех шагах за Айрой Гроумом, который величественно направился к открытой двери лифта. Другие приезжие, которые уже вошли в кабину, ждали его. У самого лифта Айра Гроум тем же громким голосом позвал: «Хорлер, пора!» — словно ни в вестибюле, ни в лифте никого, кроме них, не было, и заставил пассажиров в лифте ждать, пока поспешно не подошел Хорлер с сигарами. Все так же заставляя их ждать, Айра Гроум указал рассыльному, как надо держать один из чемоданов. Он водворил Хорлера и чемоданы в кабину. Двое пассажиров с ошеломленным видом, недоумевая, вышли из кабины, чтобы освободить место и дожидаться следующего лифта.

— Благодарю вас. Благодарю вас, — сказал Айра Гроум, не глядя на них, и дверь лифта закрылась.

Макнелли у конторки усмехнулся, поразмыслил и кивнул с искренним восхищением.

Мисс Медоуз, все еще поглядывавшая на свои часики, пошла к лифту, словно наконец решившись, и стояла там, следя за стрелкой указателя этажей. Стрелка остановилась на седьмом этаже. Хорлер на седьмом этаже! Теперь она поняла роль Хорлера.

Котра, который пошел было следом за Айрой Гроумом, все еще рассчитывая, что тот его узнает, внезапно остановился. Когда дверь лифта закрылась, он повернул назад и вдруг снова остановился: его оглушила мысль, что, явись он сюда в военно-морской форме и даже выгляди совсем так же, как двадцать пять лет назад, когда они были такими хорошими, такими близкими друзьями, Айра Гроум все равно его не вспомнил бы,

Старый уилкинсоновский дом над оврагом, его широкие газоны, могучие вязы, его сад и плавательный бассейн были окружены высокой кирпичной стеной с чугунными воротами, от которых к подъезду вела широкая аллея, и с боковой, тоже чугунной, калиткой. Там Хорлер, совмещая обязанности домашней прислуги, шофера и личного камердинера, всегда был под рукой, когда это требовалось. Чем бы Хорлер ни занимался в доме, он всегда сохранял неизменно почтительный вид. Разговаривая с самим Айрой Гроумом или упоминая о нем в разговоре с соседями, он называл его только «коммандер». Однако теперь, впервые за долгие годы, Хорлер не был уверен, что коммандер собирается делать дальше. У него возникло ощущение, что прочно они тут не обоснуются. Очаровательный старинный дом с великолепной лестницей восемнадцатого века казался временным жильем. И коммандер плохо спал по ночам. Хорлер, проснувшись чуть ли не под утро, слышал, как он расхаживает по комнате внизу так неторопливо и размеренно, что, конечно же, тщательно обдумывает какой-то план. Скоро ему будет сказано, что они переезжают куда-то еще. И возможно, коммандер уже знает, куда. Хорлер не мог этого понять. Зачем коммандер скрывает от него свои планы? Он ведь как-то сказал, смущенно и просто: «А знаете, коммандер, у меня такое предчувствие, что, когда настанет ваше время, и я тут же умру следом за вами».

Поздно вечером, когда коммандер не мог уснуть, он звал Хорлера, и они устраивались в библиотеке, выпивали рюмку-другую, играли в криббедж, в безик или в шахматы. Играть в шахматы Хорлера научил коммандер. Когда у Хорлера умерла жена, он тосковал, но недолго: теперь он смог делать для коммандера многое из того, что прежде делала она, и это послужило ему утешением.