В 1965 году прочел в «Красной звезде» очерк «Сражаюсь за Родину» — о партизанской борьбе в оккупированной гитлеровцами Макеевке. Многое из того, о чем рассказывалось в очерке, было ему знакомо. Захотелось побывать в редакции, сообщить то, что знал о макеевских подпольщиках. Пришел, а сотрудники «Красной звезды» показали ему сердитое письмо: один из историков Донбасса утверждал, что никакого, мол, сколь-нибудь организованного подполья в Макеевке не было.

Как же не было?! Вот только один из эпизодов, который он хорошо помнит. В последних числах апреля около шестнадцати часов на главной улице Макеевки остановились два крытых грузовика. Из кабины переднего выпрыгнул офицер гестапо — известный своей жестокостью каратель Кубияк. Он отдал команду, и из обеих машин высыпали солдаты. Они быстро двинулись вдоль улицы. Затем Кубияк выкрикнул какие-то распоряжения, и солдаты мигом окружили четырехэтажный дом. Кубияк с группой гестаповцев бросился вверх по лестнице. Через несколько минут каратели выволокли из дома нескольких юношей и девушку. (Видимо, застали врасплох.) Их били прикладами и сапогами, тащили за волосы к грузовикам. Потом из дома вынесли винтовки, пишущую машинку и красное знамя.

Все это Аганин видел своими глазами. Несколько позже ему удалось через плечо гестаповского чина взглянуть на первый лист дела арестованных в Макеевке. Машинописный текст косо пересекала аккуратно выведенная крупными буквами резолюция: расстрелять. Он знал, что к провалу нескольких подпольных групп приложили руку его «коллеги» — переводчики ГФП из предателей: Потемин, Юхновский… Впоследствии эти сведения очень пригодились.

Аганин вспоминал, что не раз видел рыжего худощавого мужчину лет двадцати семи-двадцати восьми. Многие считали, что это именно он предал патриотов. Однажды Игорь пошел за рыжим по улице и установил, что тот живет на Скотопрогонной, в маленьком доме у оврага. Совсем недалеко от того места, где погибли в огне отважные мстители. Они вытолкнули из пламени только женщину, единственную среди них. Теперь установлено — это была Дора Голубничая. Он, Аганин, знает, что допрашивал подпольщицу и подвергал ее пыткам следователь тайной полевой полиции Циприс. Циприсы и кубияки многое знают о донецких и макеевских подпольщиках. Но они далеко, попробуй доберись до них! А тот, рыжий, что жил в доме у оврага, исчез потом, как сквозь землю провалился…

…Мысль комсомольцев обратиться к Аганину была как нельзя более удачной. Именно в те дни он подробно знакомился с документами о раскрытии гитлеровской контрразведкой подпольной организации в Макеевке. Из протоколов, сводок, донесений явствовало, что подпольщики провели крупные диверсии на железной дороге, подготовили нападение на тюрьму, разгромили вражескую автоколонну. Уходя от карателей, макеевские подпольщики не раз переходили через линию фронта в нижнем течении реки Миус.

Все это были ценные факты. Но, встретившись с комсомольцами, Аганин решил в интересах дальнейшего поиска попросить помощи у сотрудников КГБ, занимающихся историей подпольной борьбы на оккупированных территориях.

Следопытов принял Валентин Павлович Туров. В просторном кабинете сразу установилось взаимопонимание. Вначале говорили комсомольцы, они рассказали о своей поездке в Крым. Потом заговорил Туров — о значении поиска, о том, куда еще поехать, с кем встретиться, кому написать; сказал и о том, что он мог бы взять на себя.

Примерно через месяц Туров приехал в институт. Выступил перед комсомольцами, передал им кое-какие документы, ответил на вопросы. Валентин Павлович лично перепроверил данные по нескольким наиболее запутанным делам, ознакомил с ними комсомольцев. От него узнали следопыты и о продолжении трагедии на Скотопрогонной. Гитлеровцы, оказывается, предприняли все, чтобы вылепить Дору Голубничую и заставить ее выдать руководителей подполья. У ее постели в больнице был поставлен часовой. И все-таки Борису Чинкову и Илюше (фамилия неизвестна) — друзьям Доры — удалось выкрасть девушку. Много километров несли они ее на руках, в пути убили полицая, попытавшегося поднять тревогу; укрыли, доставляли потом по очереди продукты, чтобы быстрее набиралась здоровья. К несчастью, провокатор выследил-таки смельчаков, привел к дому, где находилась Дора, карате-лей. Голубничая и Чинков выдержали многодневные пытки, но не сказали врагам ни слова…

На другой встрече комсомольцев с чекистами разговор шел о путях завершения макеевского поиска. Под конец выступил один из ответственных работников комитета. От него узнали следопыты, в каких странах и по каким адресам проживают многие гитлеровские палачи, чьи преступления помогают разоблачать следопыты.

— А конкретно для вас у меня такая новость, — сообщил в заключение гость. — Мы знаем одного человека. Придет время, и он многое расскажет о донецких и макеевских подпольщиках. Неохотно, но расскажет. Найти его очень нам помог… Игорь Харитонович! Помог, как говорится, в свободное от работы время. Все делает ваш наставник, чтобы не оставить в забвении ни одного подвига, ни одного героя. И… ни одного преступника!

Что же удалось узнать комсомольцам, направляемым Аганиным, о макеевских подпольщиках?

…На улице с самого утра ревели моторы немецких танков. Было в их передвижении что-то нервозное, лихорадочное. Но, возможно, так лишь казалось Александру Алексенцеву, потому что он знал: советские войска подходят к городу, часы хозяйничанья оккупантов в Макеевке сочтены.

Осторожно опустив край занавески, Алексенцев отошел от окна. Через минуту-другую он был уже в неглубоком погребе под полом — в «радиорубке», куда можно проникнуть только через духовку, которая, если знать секрет, легко вынималась из печки, открывая потайной лаз. Если бы в доме, кроме Александра, находился еще кто-нибудь, можно было бы водворить на место духовку и для полной конспирации затопить печь: радисту это ничуть не мешало бы. Но дом пуст. Помощники Алексенцева ведут разведку в городе и лишь время от времени заглядывают сюда; в партизанский штаб, чтобы доложить обстановку. Только что с немаловажными сведениями приходила Надежда Черкасская.

Алексенцев склонился над рацией. Разноголосая немецкая речь несколько раз врывалась в наушники, пока переходил Александру одной волны на другую. Но вот он отчетливо слышит русские слова. Кто-то настойчиво вызывает: «Антонов! Антонов! Я — Забой… Перехожу на прием». Вскоре Антонов передал: «Хозяйство ведет бой на подступах к восточной окраине города». Алексенцев взял микрофон:

— Антонов! Я — Макеевка. Требую связи! Имею для вас важные сообщения.

Затаил дыхание, ожидая ответа. Тихо в наушниках. Видимо, там, у Антонова, решают, как отнестись к столь неожиданному вызову из Макеевки, еще не отбитой у врага. И вдруг:

— Макеевка! Я — Антонов. Что имеете для меня?

— Антонов! На площади у горисполкома — тридцать танков. Дайте артогонь!

— Макеевка! Вас понял…

Радостно-возбужденный, Алексенцев вскарабкался на-, верх, стал у окна, прислушиваясь к гулу далекой канонады. Внезапно загрохотало совсем близко. Да это же снаряды рвутся на площади перед горисполкомом!

Прибежала Черкасская:

— Наши бьют по танкам! Мы наблюдали десять разрывов! Слушай, мы видели, как два батальона пехоты…

И снова передает партизанская рация:

— Цель накрыта! Танки рассеяны. Около половины из них вдоль заводской стены идут в южную часть города к дороге на Ясиноватую. Даю маршруты передвижения двух батальонов пехоты…

Опытный радист Александр Алексенцев, прошедший нелегкую школу на морском корректировочном посту в осажденном Севастополе, конечно же отдавал себе отчет в том, что его вот-вот запеленгуют, если уже не запеленговали. Но и в другом был он уверен: гитлеровцы не смогут сейчас выделить для разгрома радиостанции крупный отряд. А небольшой отряд постараются не подпустить к дому хорошо вооруженные подпольщики. Правда, противник может накрыть засеченную пеленгаторами точку орудийным или минометным огнем. Да ведь под самой печью радиорубка! Сколько раз видел на войне Александр: дотла сгорел дом, а русская печь стоит целехонька.