Из этой комнаты вело ещё две двери, и Эвелин решила, что надо сначала пробежаться до конца – к эпицентру пожара, – а не вытаскивать детей, оказавшихся ближе к выходу. Так она увеличит шансы вынести тех, кому повезло меньше. Разумеется, Эвелин собиралась спасти всех без исключения.

Мельком удивившись абсурдности ситуации – непонятное здание, непонятные дети, непонятное отсутствие взрослых, и не стоит забывать про непонятную исчезнувшую птицу, – Эвелин приступила к поспешному и утомительному осмотру дома. Здесь было очень много крохотных комнат, и в каждой сидели по одному-два ребёнка. Никому из них не исполнилось и восьми. Некоторые прятались, некоторые жалобно протягивали к Эвелин ручки, другие же просто плакали, не замечая ничего вокруг. Девушка, скрепя сердце, пробегала мимо них, выкрикивала, что сейчас вернётся и обязательно всех заберёт. Во многих комнатах огонь стремительно отвоёвывал пространство, но кое-где о нём напоминал лишь сизый дым. Домчавшись наконец до комнаты, из которой не вела ни одна дверь, Эвелин схватила дрожащую четырёхгодовалую девочку, которая пряталась под столом, и побежала к выходу. В следующей комнате к малышке присоединился мальчик на год моложе, и девушка помчалась на первый этаж, уже не останавливаясь. Она не замечала усталости, но едкий дым периодически заставлял её кашлять.

Доставив детей в безопасное место и указав им никуда не уходить, Эвелин снова кинулась на второй этаж, пробираясь сквозь пламя, пробежала до следующей по дальности комнаты, извлекла из-под обвалившегося стола двух плачущих, но невредимых близняшек и вынесла их наружу тоже, затем безо всякого перерыва вернулась обратно. В доме по её расчётам оставалось никак не меньше пятнадцати детишек. Через несколько минут к спасённым присоединились ещё пять малышей, а Эвелин, несмотря на адреналин, почувствовала первые признаки усталости. Пробираться сквозь завалы в объятом дымом и огнём здании становилось всё труднее, и тело стремилось оттянуть миг возвращения туда как можно дольше, но воля – воля не могла позволить ни секундной задержки.

Вскоре у дома, утирая слёзы и не сводя глаз со входа, стояли уже шестнадцать детей. На пороге показалась Эвелин. Она несла ещё двух малышей, совсем крохотных, и всю её правую рука покрывали глубокие ожоги – след от упавшей балки. Боль казалась почти невыносимой, но девушка улыбнулась и, как и в прошлые разы, произнесла какую-то успокаивающую фразу. Позволила организму глубоким вдохом наполнить лёгкие живительным кислородом и бегом вернулась в дом.

По деревянной лестнице уже ползли языки пламени, но Эвелин едва заметила их: от усталости она не видела ничего вокруг. Оставшихся сил хватало лишь на то, чтобы добраться до самой дальней комнаты с детьми, лавируя между горящей мебелью и обваливающейся кровлей, найти каждого ребёнка – они прятались, и обнаружить их можно было лишь по тихим всхлипам, – взять на руки и вынести наружу. Правое предплечье терзала жгучая боль. Теперь Эвелин могла за раз вытащить лишь одного ребёнка. Она спешила, как могла, но движения становились всё медленнее. Сказывалась усталость.

Наверно, именно поэтому всё и случилось. Эвелин с пятилетней девочкой на руках торопливо обходила горящий стол, пол под которым начал алеть. Сверху обрушилась деревянная балка. Девушка рванула вперёд, держа ребёнка на вытянутых руках. Двигайся она, как обычно, быстро, – могла бы успеть, но усталость… Горящая балка ударила по хребту – Эвелин с криком упала, – скатилась по спине, придавила ноги чуть ниже колен. Девушка взвыла от боли и ужаса, почувствовав, как вонь горящей ткани сменился запахом палёной плоти. Эвелин кричала и кричала, пока не увидела сквозь пелену слёз лицо спасённой девочки. Ребенок сидел рядом на корточках и горько плакал. Чувство ответственности помогло Эвелин частично взять себя в руки: на кону не только её жизнь.

– Уходи! – она мотнула раненой рукой в сторону выхода, до которого было совсем недалеко. Сама же, закусив губу, чтобы сдержать вопли боли, попробовала вытащить ноги из-под балки. Это оказалось невероятно трудно. Сложно сосредоточиться, когда от боли мутнеет рассудок. Сначала Эвелин пыталась подтянуть ноги к себе, но это было очень болезненно и практически безрезультатно: несколько мучительных подходов с короткими перерывами ни к чему не привели. Оставался единственный вариант: оттолкнуть балку ногами, подкинуть вверх и одним быстрым движением вытащить их. Времени и способности думать не было: Эвелин с криком изо всех сил отпихнула бревно и тут же сжалась в комок, обняв себя за ступни, осторожно, чтобы не зацепить искалеченные голени. Одежда почти сгорела, огонь плясал на воспалённой коже. Рыдая от боли, девушка четыре раза перекатилась с боку на бок, чтобы потушить пламя.

Балка упала рядом, она всё ещё горела. За это время огонь захватил почти всё пространство вокруг и сейчас подобрался совсем близко к Эвелин и хныкающей девочке, которая продолжала стоять рядом. Со стоном Эвелин приподняла голову и осмотрелась, затем тяжёлым безнадёжным движением уронила её обратно. Бесполезно: ей ни за что не выбраться, тем более… тем более с такими ногами. Странно, что она вообще не потеряла сознание от боли. А вот у девочки шанс спастись всё ещё был.

– Уходи! – срывающимся голосом выкрикнула Эвелин. – Ты ещё можешь убежать и спуститься вниз! Здесь совсем близко, ну давай же!

Девочка молча смотрела на неё заплаканными глазами, и взгляд выражал лишь страх. Она не сдвинулась с места.

– Да что же это… – в отчаянии прошептала Эвелин.

Она стукнула кулаком по полу и попыталась встать. Безнадёжно: ноги не повиновались. Совсем рядом со страшным шумом обрушилась ещё одна балка; девочка, взвизгнув, закрыла уши и заплакала громче. Эвелин тоже хотелось плакать – рыдать в голос. Если бы это хоть чему-нибудь помогло… Но слёзы не спасут их. Она должна была встать.

Но не могла.

Эвелин оперлась руками на пол – она скривилась бы от боли, пронзившей обожжённую правую, если бы лицо давно не превратилось в застывшую маску, – и собрала все силы. Дальше нужно было рывком вытащить из-под себя ноги и поставить их на ступни: колени слишком повреждены.

– Нет, не могу, – простонала Эвелин. Её взгляд встретился со взглядом ребёнка, полным ужаса и отчаянной веры. Со всхлипом Эвелин выпрямила ноги, но они тут же подкосились, и она упала на живот.

– Ещё раз! – сквозь слёзы крикнула Эвелин.

И тут потолок рухнул, и мир исчез в огне, боли и тьме.

– Рилана, – произнёс нежный голос. Нежный, но такой глубокий, будто наполненный бескрайним простором Космоса и мириадами звёзд.

– Очнись, Рилана.

Голос мешал. Выдёргивал из уютного забытья, из-под мягкого одеяла полусвета под веками. Возвращаться не хотелось. Там ждало что-то плохое, она не помнила, что именно, но неприятные воспоминания вертелись в опасной близости к поверхности сознания. Она не хотела вспоминать.

– Рилана!

Рилана. Что это ещё за слово такое? Звучит как имя. ЕЁ имя. Это её имя, точно! Радостным солнечным светом, золотым бликом, живительным теплом огня оно упало в душу. Её имя. О, если бы не всколыхнулся ворох воспоминаний, какое счастье она испытала бы… Скорее потушить, успокоить, забыть. Забыться; вернуться в уютную полутьму, в желанный покой.

– Рилана! Не смей засыпать!

Засыпать? Но разве это с самого начала не сон?

Веки дёрнулись от удивления, и сквозь них скользнул яркий дневной свет. Полутьма, бормоча и извиняясь, отступила – ей тут теперь не место, увы, увы! Увы, придётся возвращаться в реальность… что же там такого плохого случилось, что туда совсем не тянет? Что же там было…

О нет.

– Нет, нет, нет!

Из глаз потекли невольные слёзы, но она, зажмурившись ещё сильнее, не чувствовала их. Всё затмила боль, огненным клинком пронзившая сердце. Они все погибли, все до единой!

– Сначала Недалиона, – прошептала она. Она не отдавала себе отчёт ни в том, что говорит, ни в том, что чувствует. Слова вырывались из сдавленного рыданиями горла будто сами собой. – Да, Недалиона была первой. Она стояла ближе всех, и её просто… просто расщепило на месте, словно она была из песка. А потом Фиос… она не успела даже пошевелиться, как вдруг… – она всхлипнула, – как вдруг разлетелась мириадами брызг! А потом…