С доводами Либиха согласился и Чедвик: несмотря на свою идею прочистки древней канализационной системы Лондона, он осознавал всю практическую ценность свежего навоза. Сам он стал приверженцем использования нечистот, побывав в Эдинбурге и отметив, насколько плодороден участок сельскохозяйственной земли, орошаемый водами одного из главных сточных каналов города под характерным названием Зловонный ручей. Еще в 1845 году он предложил перестроить лондонскую канализационную систему по принципу «гидрологического уробороса», что, как он выражался, «позволит воплотить в жизнь древнеегипетское представление о вечности, вложив хвост змеи в ее пасть»¹⁹. Хотя все более широкое распространение знаний о патогенах делало идею использования фекалий куда более сомнительной, чем прежде, правительство не желало полностью от нее отказываться. В 1857 году оно поручило двум химикам — господам Хоффману и Уиллу — изучить возможность переработки лондонских нечистот в удобрение, что безо всяких официальных предписаний делалось уже много веков. Однако ученые, признав, что по питательной ценности содержимое городской канализации равняется всему годовому объему ввозимого в Британию гуано, все же отвергли эту идею: «Нам часто навязывают пример презренных китайцев, не имеющих разветвленных канализационных систем и не сбрасывающих в море все богатство их содержимого... но собирающих отбросы каждое утро силами специальных государственных служащих... для удобрения полей. Наш ответ на эти доводы таков: этот народ, многочисленный как муравьи и вынужденный обитать в лодках, поскольку на земле на всех не хватает места, наверняка должен лезть из кожи вон, чтобы обеспечить себе пропитание, и потому не может служить образцом для богатой и цивилизованной нации»²⁰.

Всего через несколько месяцев после вердикта, вынесенного Хоффманом и Уиллом, необычайно жаркое лето 1858 года сделало теоретические рассуждения о том, как «богатой и цивилизованной нации» пристало поступать со своими нечистотами, несколько неактуальными. От черных ядовитых вод Темзы поднялся «Великий смрад»: зловоние было настолько невыносимым, что окна палаты общин пришлось задрапировать тканью, пропитанной хлоркой, пока внутри задыхающиеся парламентарии спорили, не перенести ли им сессию в относительно благоухающий Хэмптон-Корт²¹.

В конце концов проливные дожди развеяли смрад, но свое дело он сделал. Политики, веками забалтывавшие вопрос о лондонских нечистотах, наконец убедились: надо срочно что-то предпринимать. Созданному вместо Объединенной комиссии по канализации новому органу — Столичному управлению коммунального хозяйства — было поручено решить проблему раз и навсегда. Был объявлен открытый конкурс, на который были представлены 140 проектов разной степени фантастичности. В одном из них предлагалось переправлять лондонские нечистоты в сельскую местность по радиальным каналам, напоминающим спицы колеса, а затем продавать в небольших лавках в качестве удобрений. Согласно другому, отходы следовало собирать в плавучих цистернах, а затем на буксирах вывозить в море; еще один автор намеревался соорудить две огромные вакуумные трубы, по которым все отбросы Вестминстера высасывались бы в Ист-Энд (их дальнейшую судьбу он не прояснял). И так далее, и тому подобное.

В 1859 году управление, рассмотрев и отвергнув все 140 проектов, остановилось на плане, разработанном его собственным инженером Джозефом Базалгеттом. В основе этой схемы лежало предложение, внесенное 25 годами раньше специализировавшимся на библейских сюжетах художником Джоном Мартином: его одержимость апокалиптическими видениями вселенского разрушения, похоже, как-то способствовала неослабевающему интересу к лондонской канализации. В 1834 году Мартин опубликовал брошюру (с мастерски выполненными иллюстрациями автора), где предлагал очистить Темзу за счет прокладки по обоим берегам реки двух перехватывающих коллекторов, над которыми можно было бы построить элегантные галереи, «чтобы трудящееся население могло предаваться такому полезному занятию, как пешие прогулки»²². В Лаймхаузе и Ротерхите коллекторы должны были заканчиваться огромными резервуарами, где их содержимое превращалось бы в навоз и продавалось фермерам, «как это делается в Китае». Идея была блестящая, но у Мартина не хватало инженерных знаний, чтобы проработать ее практическое воплощение. И тут на авансцену вышел Базалгетт. Он предложил соорудить пять перехватывающих коллекторов, проложив их с легким наклоном, чтобы задействовать природную дренажную систему бассейна Темзы. Они должны были пересекаться с существующими канализационными каналами и притоками реки, чтобы под действием гравитации переправлять их содержимое вниз по течению. Конечными пунктами системы должны были стать два огромных резервуара, в Бектоне на севере и в Кросснессе на юге, где сточные воды скапливались бы в ожидании высокого прилива, который уносил бы их прямо в море.

Предложенный Базалгеттом метод окончательного избавления от отходов был главным отличием его проекта от планов Мартина. Он положил конец любым мыслям о продолжении старинной традиции рециркуляции лондонских нечистот. После «Великого смрада» правительство желало только одного — избавиться от них, причем как можно быстрее и эффективнее. Именно эту задачу поставили перед Базалгеттом, и он блестяще с ней справился. Строительство было завершено в невероятно короткие сроки, — всего за шесть лет, на которые пришлось самое дождливое лето и самая холодная зима в XIX столетии. И это несмотря на грандиозный масштаб работ: всего было извлечено 2,7 миллионов кубических метров грунта, а для облицовки потребовалось 318 миллионов кирпичей (их цена в этот период подскочила в полтора раза). Общая протяженность перехватывающих коллекторов составила 137 километров, при этом каждый из них представлял собой наклонный канал овального сечения, которое должно было максимизировать скорость потока независимо от его объема в данный момент. Система, соединявшая 720 километров основных канализационных стоков, была способна перемещать более 2 миллионов кубических метров сточных вод в день, причем почти исключительно за счет их собственного веса. Это «почти» и стало причиной сооружения насосной станции в Кросснессе. Хотя Базалгетт использовал все возможные ухищрения, чтобы задействовать силу тяжести, ему все же потребовались четыре насосные станции (одна на северном и три на южном, низинном берегу Темзы) для перекачки нечистот. Станции Кросснесс, находящейся в самой нижней точке системы, доставался наибольший объем работ: поднимать половину всех сточных вод Лондона на высоту до 12 метров, чтобы они попадали в гигантский подземный резервуар. Эту-то задачу и выполняли «Виктория», «Принц-консорт» и их друзья. Хотя сегодня эти чудовища уже не работают, они остаются убедительными свидетельствами того, какой полет мысли и инженерная смелость были нужны, чтобы очистить утробу крупнейшего города XIX столетия²³.

Прогуливаясь по набережным Темзы, большинство из нас не задумывается над тем, что течет в подземельях под нашими ногами, как и о масштабе достижений Базалгет-та. Построенная им система действует и поныне, и, хотя происходит это незаметно, ни один строительный проект не сравнится с нею по воздействию на жизнь Лондона. Темза, прежде представлявшая собой весьма неопрятную водную артерию с неблагоустроенными берегами и шаткими пристанями, превратилась в известную нам сегодня упорядоченную, облаченную в камень магистраль, а город наконец освободился от многовекового засилья вони, нечистот и болезней. Базалгетту (не без помощи нескольких тысяч ватерклозетов) удалось добиться успеха там, где потерпели неудачу Рен, Ивлин и многие другие. Его свершения были по-своему не менее выдающимися, чем все, чего достиг его более известный современник Изамбард Кингдом Брюнель*, но гений Базалгетта никогда не мог так же взбудоражить общественное сознание. Люди не любят, когда им приходится вспоминать о собственном дерьме.

* Великий британский инженер, строитель железных дорог, пароходов, мостов и тоннелей. - Примем, ред.