Воробей знал об этом. Прощаясь со мной, он сказал:

— Не пей. Я, наверное, уже не выберусь, это точно, но ты не пей. Ты должен устоять.

Я наклонил голову — я ничего не мог ему сказать. Однажды в какой-то очередной компании я поспорил, что сойду на одних руках по длинной лестнице. И пошел. Загипсованная нога все время перевешивала, а я с трудом удерживал равновесие и спускался ступенька за ступенькой.

Во мне вдруг мелькнуло:

«Вниз… Даже здесь я иду вниз».

Рядом скакала орава бездельников. Перебивая друг друга, они восторженно вопили:

— Давай! Еще чуть! Митек! давай, давай…

Не дойдя две ступеньки, я рухнул. Меня почти у самой земли успели подхватить. Отдышавшись, я взял у кого-то бутылку шампанского и стал пить из горлышка. Сделав несколько глотков, я жестом показал, чтобы мне подали костыли. Оглянувшись, я заметил стоявшего неподалеку мужчину примерно моего возраста. Лицо его показалось мне знакомым. Сам он, видимо, уже давно наблюдал за мной. Я подошел к нему.

— По-моему, я вас откуда-то знаю.

Он нисколько не удивился, спокойно ответил:

— Это не так существенно… — Кивнув в сторону компании, мужчина добавил: — Никак не могу связать с тобой этих. Каким образом?

Я спросил:

— А почему на ты? Кто ты, собственно, такой?

Незнакомец не прореагировал на мою грубость, равнодушно сказал:

— Врач… Медик. — Он поглядел на гипс. — Я слышал про твою катастрофу, но почему-то считал, что у тебя все в порядке. Что с ногой?

Я пожал плечами:

— Ничего. Гниет. Чтобы она срослась, говорят, надо немного подкоротиться.

— Ты не соглашаешься?

— Как видишь.

— Тебе можно помочь.

Я усмехнулся. Он не обратил на это внимания.

— Калинников… Тебе ничего не говорит эта фамилия?

Я равнодушно пожал плечами:

— Нет.

Мужчина сообщил:

— Он уже много лет не только сращивает, но и удлиняет кость до тридцати сантиметров. В свое время мне посчастливилось побывать у него на практике.

Я твердо отозвался:

— Блеф!

Незнакомец достал записную книжку, что-то записал.

— Вот… — он вырвал листок и протянул мне — Здесь телефон. Западная Сибирь, Сургана. Захочешь — позвони. До свидания.

Я окликнул его:

— Погоди! Откуда я тебя все-таки знаю?

Мужчина остановился, провел ладонью по лицу. И тут я узнал его…

В шестнадцать лет он вернулся из детской колонии и решил восстановить свои прежние права на меня. В его отсутствие благодаря спорту я заметно окреп. Не мешкая, я саданул бывшего мучителя по челюсти и выбил ему два передних зуба. Так была поставлена точка в наших взаимоотношениях…

Я спросил мужчину:

— Рябой?

Он подтвердил:

— Точно! — И, широко улыбнувшись, показал мне на свои вставные зубы. — Видишь? Именно этим ты очень помог мне когда-то. Уверен, у тебя тоже все будет нормально.

По телефону, который он мне дал, я позвонил лишь через два месяца. Просто так, без всякой надежды. Листок случайно попался мне на глаза. И вдруг услышал:

— Ваш случай не представляет ничего сложного. Три-четыре месяца, и вы будете здоровы.

Я вскричал:

— Как? Не может быть!

— Может, — спокойно ответил доктор Калинников. — Главное затруднение в том, что мы не имеем права госпитализировать вас вне очереди. У нас, к сожалению, ограниченное количество коек. Если вы добьетесь от Минздрава СССР специального разрешения, то пожалуйста. До свидания.

Я ему не поверил. Лечиться в лучших клиниках страны почти два года, и никакого толка! И вдруг в каком-то захолустье встать на ноги всего за три-четыре месяца! Чушь какая-то!

Вечером я получил страшное известие: Воробей умер.

Я срочно вылетел в Киев, пришел на кладбище, увидел свежий могильный холм и дощечку с надписью:

«Воробьев Иван Алексеевич

1933–1967 гг.

Капитан Советской Армии. Чемпион мира».

С фотографии он смотрел на меня и будто спрашивал: «Ну как дела, Митек?»

Вслух я ответил ему:

— Плохо.

И заплакал.

Неожиданно мне позвонил известный прыгун Буслаев. Оказывается, он уже около трех лет мучается с ногой, и все безрезультатно. Причем лечился он в двух институтах, у самого Зайцева, а тот о нем ни разу не рассказывал. Странно… Вдобавок дело-то несложное — остеомиелит и всего-навсего три с половиной сантиметра укорочения.

Как ни хотелось помочь Буслаеву, но я отказал ему. По двум причинам: во-первых, обидится Зайцев; во-вторых, меня неустанно продолжали обвинять в саморекламе, и если бы я без очереди положил в клинику чемпиона, на меня тотчас обрушился новый шквал обвинений. К тому же вокруг моего метода развернулась такая дискуссия, что я обомлел.

На страницах специального медицинского журнала двое авторов опубликовали статью об истории развития компрессионно-дистракционного метода.

Они писали, что методы компрессионно-дистракционных аппаратов были известны еще в 20-х годах, то есть 40 лет назад! И что первым разработал аппарат австрийский травматолог Менсон! А я почти целиком использовал его конструкцию. При этом умалчивалось, что сам Менсон впервые заявил о своем аппарате лишь в 1953 году.

То есть выходило так: я, который подал свое изобретение на получение авторского свидетельства в 1952 году, унаследовал конструкцию Менсона, о которой он упомянул в 1953 году. Получалось, что я вор-провидец! Противореча себе, авторы упорно подчеркивали, что аппарат Менсона обеспечивает более надежную фиксацию костных отломков, чем мой.

Сразу же бросалась в глаза тенденциозность статьи, явное намерение дискредитировать мой метод. На него вновь пошли в атаку! На сей раз меня лишали приоритета в создании аппарата и легко отдавали его иностранному ученому. По принципу: если не мне, пусть лучше чужой дядька слопает. То есть, «по Гумбольдту», я до конца «испил свою чашу» — мое изобретение не миновало три классические стадии:

Сначала — «Какая чушь!»

Затем — «В этом что-то есть».

Наконец — «Кто же этого не знал раньше!..»

В журнал я тотчас послал опровержение, в котором убедительно доказывал абсурдность доводов моих противников. Месяц спустя (для этого пришлось затратить немало усилий) опровержение напечатали, однако было очевидно, что в покое меня надолго не оставят.

И вдруг статья Зайцева! Вместе с соавтором он опубликовал статью, в которой рассказывал о своем новом изобретении. Я не поверил своим глазам — в статье была описана конструкция моего аппарата, о котором я докладывал на республиканской конференции пять лет назад.

Я ничего не мог понять. Зайцев! Мой союзник — и такое откровенное мошенничество! Нет, тут что-то не то… Видимо, недоразумение.

Через два дня я отправился в Москву. Хотел выяснить все с Зайцевым с глазу на глаз.

В самолете я неожиданно подумал:

«А ведь, если отвлечься от эмоций, от того, что Зайцев порядочный человек, то рассчитано все точно: только что обвиняли в плагиате меня, теперь же я уличаю в этом других. Мне просто никто не поверит. К тому же на эту модификацию аппарата я не получал авторского свидетельства, все материалы были лишь напечатаны в сборнике докладов конференции. Нет, — успокоил я себя, — здесь явно произошла какая-то путаница».

Зайцев, как всегда, принял меня очень радушно, усадил в кресло, угостил чаем с печеньем. Мы немного поговорили о том о сем: о погоде, о текущих делах, заботах.

Наконец, решившись, я сказал:

— Но я-то, собственно, по другому вопросу к вам…

Зайцев сразу насторожился:

— А именно?

— Дело в том, что недавно… два дня назад… Вы с товарищем Семеновым опубликовали изобретение.

Не отрывая от меня цепкого взгляда, он подтвердил:

— Ну, ну так.

Мне вдруг стало очень неловко, но я все-таки заставил себя сказать:

— Вы не подумайте, я ни на что не претендую. Мне хотелось только выяснить.

— Что?

— Знали вы о том, что пять лет назад с докладом о точно таком же аппарате я выступал на республиканской конференции.