Меня направили к начальнику отдела рационализации и изобретений Четвергину, на вид солидному, симпатичному, с открытым взглядом мужчине. Он радушно встретил меня и заявил, что по поводу моего аппарата уже заседали, считают, что идея интересна, но ее еще нужно апробировать (это будет на днях), а пока со мной очень хотел бы познакомиться один из экспертов отдела, Гридин Иван Анатольевич.
Все складывалось как нельзя лучше. Я ожидал неопределенных обещаний, уклончивых ответов, каких-то препятствий, недоверия к себе — и вдруг такая гладь!
Мне сказали, что Гридин будет в министерстве через два часа. Я отправился побродить по Москве.
Столица меня несколько подавила — я не представлял, что она такая огромная. Куда идти, где переходить улицы, как найти метро — все сразу стало проблемой. Я стеснялся остановить кого-либо из прохожих, чтобы о чем-то спросить их. Все куда-то торопились, лица выражали такую деловитость, что я поневоле почувствовал себя бездельником. В этом городе я был чужим со своей неуклюжей провинциальностью. Входя в столовую, я робел, как мальчишка, и подолгу вытирал у порога ноги, хотя заметил, что никто из москвичей этого не делает.
Достоинство Москвы было в том, что люди здесь друг на друга не обращали внимания, даже на появившихся тогда «стиляг» в узких брюках. А на меня и подавно. Вытираю я ноги или нет, как я одет, куда еду — никого это не интересовало. Открыв для себя это, я сразу почувствовал себя свободнее…
В столовой я съел морковный салат и две котлеты с картошкой. По сравнению с общепитом моего города в столице все оказалось вкуснее.
Чуть ли не впервые в жизни я обратил внимание на свою одежду. Стоял теплый солнечный май, а на мне были черные широкие брюки, которые стояли колом, желтые сандалии и коричневый пиджак, короткий, приталенный, с зауженными плечами. На голове сдвинутая назад соломенная шляпа. В столице так никто не одевался.
Вернувшись в министерство, я увидел, как через весь вестибюль ко мне идет незнакомый мужчина с распростертыми объятиями. Я еще толком не успел рассмотреть его, как он уже обнимал меня, точно старого приятеля.
Наконец представился:
— Гридин! А вы, конечно, Калинников?
— Да, — пробормотал я. — Но как вы…
Он обаятельно улыбнулся, пояснил:
— Четвергин вас очень точно описал!
Эксперт краем глаза покосился на мои желтые сандалии и брюки.
Сам он был в однотонном светло-сером костюме, в белоснежной рубашке с галстуком, из-под брюк выглядывали носки черных начищенных туфель. В руках эксперт держал солидный портфель. Гридин смотрел на меня так же открыто и дружелюбно, как и его начальник.
Я тотчас увидел себя его глазами и решил, что в следующий приезд в Москву оденусь примерно так ж е.
— Мы куда? — спросил я Гридина. — Здесь? Или поднимемся к вам в кабинет?
Эксперт твердо объявил:
— Ко мне, и никуда больше. Я надеюсь, что вы не откажетесь побывать на моем дне рождения!
Я замялся:
— Да нет, что вы… Так сразу… Как-то неудобно. Я не могу…
Он взял меня за локоть (я сразу почувствовал его сильную руку) и решительно повел на улицу.
Гридин распахнул передо мной дверцу собственной «Победы», жестом пригласил на переднее сиденье. Сам он уселся за руль и лихо взял с места.
Некоторое время мы ехали молча, Я был всем этим совершенно ошарашен. Наконец, опомнившись, воскликнул:
— А подарок? Я ж тогда подарок должен купить!
Эксперт широко улыбнулся:
— Пустяки! Мы так… В холостяцком кругу. — И поинтересовался: — Вас это не шокирует?
Я невразумительно отозвался:
— Ну да, ну конечно…
Я что-то ничего не понимал. Несколько минут назад я слонялся по столице и никому не был нужен, а тут вдруг сам эксперт Минздрава приглашает меня к себе домой. Да еще на день рождения.
«Нет, — подумал я, — Москва все-таки удивительный город. Здесь, видимо, все запросто».
— Тогда хоть закуску! — снова осенило меня. — Колбасу там, еще чего.
Гридин отмахнулся:
— Все есть! Не надо.
— Нет! — запротестовал я. — Я так не могу. Чтобы на дармовщину? Нет, тогда я не поеду!
Эксперт, уступая моей просьбе, притормозил возле гастронома.
Я выскочил из машины и через некоторое время вернулся со свертками колбасы, сыра, батоном хлеба, с банками каких-то овощных консервов и двумя бутылками «Столичной». Затем неуверенно поинтересовался:
— Как вы думаете, этого хватит?
Гридин улыбнулся мне, как ребенку, а доброжелательно кивнул.
Квартира у него оказалась шикарной. Такой я еще никогда не видел — полированная мебель, зеркала, на полу и на стенах ковры, в серванте хрустальные вазы и фужеры, большие картины в золоченых рамах. Особенно мне понравилась его просторная передняя с ветвистыми оленьими рогами, приспособленными под вешалку. Я с удовольствием повесил на один из рогов свою соломенную шляпу.
Однако сам день рождения мне показался не очень.
Жены, детей, каких-либо родственников почему-то не было. За столом сидели трое мужчин. По разговорам я понял, что они вроде бы из министерства. Выпивая, они, к моему удивлению, ни разу не произнесли тост за именинника.
Выпив две рюмки, я решил сделать зачин, поднялся и произнес тост:
— За товарища Гридина! Ивана Анатольевича! За эксперта министерства, за хозяина этого дома, за хорошего, видимо, человека! Желаю ему счастья, здоровья и творческих успехов!
Сказал я все вроде как положено, но особой поддержки со стороны друзей Гридина не встретил. Наоборот, переглянувшись, они чему-то улыбнулись, как будто удивленные моими словами. Однако выпить выпили.
Когда я махнул еще две рюмки, Гридин взял меня под руку и увел во вторую комнату. Там мы сели на мягкий диван, он поймал по приемнику джазовую музыку и стал горячо расхваливать идею моего аппарата.
Я слушал его, стараясь не пропустить ни одного слова. И вдруг он выговорил:
— Но понимаете, к огромному сожалению, в том виде, в котором вы представили свой аппарат, он, как бы это лучше сказать… Ну, говоря со всей откровенностью, не может быть утвержден.
— Как? — не понял я. — В каком смысле?
— Видите ли, само по себе предложение очень интересное и перспективное. Я понял это сразу, как только взглянул на него. Уж мне-то вы можете поверить. И все-таки на получение авторского свидетельства оно пока не тянет.
Я глупо уставился ва него:
— Но почему?
Досадливо морщась, будто он был крайне огорчен этим, Гридин тускло сказал:
— Не аккуратно у вас очень. Гаечки, зажимчики. Все предельно кустарно.
Я согласился:
— Ну конечно! Я же его сам делал!
— Понимаю, понимаю, — сочувственно покивал эксперт.
— Но ведь главное — это сама идея и конструкция аппарата. А остальное — вопрос техники, — пытался убедить я Гридина. — Если поставить его изготовление на производственную основу да еще из качественного материала…
— Вот именно, — перебил меня Гридин. — А у вас такой возможности нет. Верно?
— Ну да, — согласился я.
— Вот видите.
— Что «видите»? — Меня возмутило его недомыслие. — Это же мелочи! На утверждение я прислал не качество гаек или зажимов, а идею нового метода для всей травматологии! Качественно новую, понимаете? И изложил вам во всех деталях ее принцип! Что же еще надо?
— Понимаю, понимаю, — опять отозвался эксперт. До меня не дошло, что он имеет в виду. Я спросил:
— Ну?
Гридин вдруг с каким-то огорчением поглядел на меня и опустил голову. Затем произнес:
— Я вижу, что с вами надо разговаривать только прямо.
Я воскликнул:
— Конечно! А как же еще-то?
Он вздохнул, выдержал паузу, потом снова мельком посмотрел на меня и сказал:
— Если вы отзовете свое предложение обратно и вернете его за двумя подписями, мы не только авторское свидетельство, но и лауреатскую премию получим.
— Погодите, — остановил я эксперта, — какие две подписи? И кто это — мы?
Гридин открыто, дружелюбно улыбнулся мне:
