Литмир - Электронная Библиотека
A
A

"Как не похожи эти люди на тех, которые сидят сейчас в дворянском собрании!" — думал Ушаков, глядя на старика, на других горожан, собравшихся у подводы монахинь. Когда он подошел поближе, монахиня, что принимала от старика шерсть, посмотрела на него, и на какое-то мгновение на красивом чернобровом лице ее выразились и удивление, и радость, как будто увидела в нем своего человека. Но вот выражение это исчезло, она поклонилась ему в пояс, сказала:

— Не дадите ли и вы что-нибудь, адмирал? Мы собираем пожертвования на нужды войны.

Ушаков не ответил, пораженный неожиданностью ее обращения, ее голосом, ее взглядом. Она сказала ему: адмирал… Откуда она могла знать, что он адмирал… Ведь на нем не было адмиральских отличий, он был в обычной одежде. Видела раньше? Но когда, где?.. Вспомнился Арапов, история его невесты, обманутой соблазнителем. Мелькнула догадка: не она ли?..

Не дождавшись ответа, черница поклонилась Ушакову во второй раз:

— Рука дающего да не оскудеет!

Ушаков имел с собой двадцать рублей ассигнациями и несколько серебряных монет. Он торопливо извлек все это из карманов и подал монахине. Та передала деньги чернице, носившей ларец.

— Вы из Темниковской обители? — спросил он.

— Темниковской.

— А до обители жили в Херсоне?

Монахиня не ответила.

— Я вас знаю, мне о вас рассказывали. Ваше имя Мария, не так ли?

Монахиня теперь уже совсем смутилась, но сумела взять себя в руки и резко сказала, досадуя на минутную растерянность:

— Меня зовут мать Аграфена. Прощайте, сударь! Да вознаградит вас Бог за щедрое подаяние делу святому. Трогай! — крикнула она чернице, державшей лошадь под уздцы. Заскрипев колесами, подвода поехала дальше. Мать Аграфена пошла с лошадью рядом, держась одной рукой за оглоблю. Ушаков неотрывно смотрел ей вслед. Она, должно быть, почувствовала его взгляд, оглянулась на миг, потом сняла с оглобли руку и поспешила вперед, обогнав лошадь. Можно было подумать, что она хотела побыстрее скрыться с его глаз.

Ушаков пошел своей дорогой. Кучер поджидал его у ворот гостиного двора.

— Домой, батюшка?

— Домой, домой…

Через четверть часа они уже выезжали из Темникова на алексеевскую дорогу. Ушаков всю дорогу находился под впечатлением встречи с монахиней, назвавшей себя матерью Аграфеной. Теперь он уже нисколько не сомневался, что это была та самая Мария, на которой Арапов собирался жениться, но ее у него отняли. Ах, Арапов, Арапов!.. Вот бы ему написать! Но куда напишешь? Кто знает, где судьба его носит…

Судьба Арапова волновала его. Может быть, потому, что она была чем-то схожа с его судьбой. В пору молодости он тоже не миновал любовных чувствований. Но чувства его оказались обманутыми. Та, что зажгла в нем страсть, отвергла его руку, предпочла ему другого — тоже офицера, но более общительного, не такого скучного, как он. Это настолько убило его, что он несколько дней не показывался в обществе. А потом… потом сердце его навсегда закрылось для женщин. Он более не пытался заводить с ними знакомства, решив прожить жизнь без семьи, в одиночестве, как прожил свою жизнь любимый дядя. В одиночестве прошли молодые и зрелые годы, в одиночестве состарился… Впрочем, он был не совсем одинок. С ним был Федор, любимый слуга и камердинер.

Приехав домой, Ушаков позвал к себе Федора, сообщил ему о сумме, которую подписал в пользу формируемого Первого тамбовского полка, и приказал ему немедля отвезти ту сумму предводителю дворянства, взяв от него расписку.

2

Русские полки спешили из Вильно, оставляя город на милость Наполеона. Горожане смотрели на уходивших кто со злорадством, кто жалеючи.

— Братцы, а они побаиваются Наполеона, — говорили солдаты. — Вишь, ставни закрывают.

— Как же им не бояться? Вдруг французы возьмут да подгребут в сусеках все под метелочку. Войск-то у Наполеона видимо-невидимо, прокормить надо.

— А может, напрасно канитель подняли? Может, Наполеон-то еще у себя прохлаждается?

— Сказано попер, значит, попер.

— А почему тогда пушек не слышно?

— Потерпи маленько, еще услышишь!..

Вильно оставили 26 июня, а 10 июля вся Первая армия под командованием Барклая-де-Толли была уже в Дриссе.

Арапов прибыл сюда вместе со своим новым начальником — генералом Яковом Петровичем Кульневым, сделавшим его своим адъютантом. Правда, документами его служба еще не была «узаконена», но генерал обещал написать о нем рапорт своему прямому начальнику графу Витгенштейну и уладить все "скорым образом".

Кульнев оказался человеком очень хорошим, доступным для подчиненных. Генералу не было еще и пятидесяти. Военное образование получил в кадетском корпусе. Хотя после корпуса ему приходилось все время «гусарить», он отлично знал артиллерийскую науку и полевую фортификацию. Способный был человек. Хорошо разбирался в истории, бегло говорил на немецком и французском языках и, вдобавок ко всему этому, слыл еще мастером на все руки: хоть сшить что, хоть добрый обед сготовить, хоть водочки нагнать — все делал самым наилучшим образом. В то же время, как все умные люди, был необычайно прост и терпеть не мог тех, кто любил порисоваться.

В первое время генерал относился к своему новому адъютанту с подтруниванием, называл его то "морским волком", то "пехотным мореходцем", словно желал позлить немного. Но потом все вошло в норму. Узнав, что Арапов, будучи в Средиземном море, участвовал в морском сражении с турками и получил там ранение, восхитился:

— Здорово! А я думал, ты еще не нюхал пороха. — И тут же поинтересовался: — С французами иметь дело не приходилось?

— Когда по пути домой стояли в Лиссабоне, Наполеон хотел заставить нас сражаться на стороне его войск против англичан, но наш адмирал на это не пошел.

— Сенявин?

— Да, Дмитрий Николаевич.

— Сенявина я не знаю. Слышал, что есть такой, а толком не знаю. Из вашего брата я знаю только Ушакова.

— Федора Федоровича? — обрадовался Арапов. — Вы с ним знакомы?

— Видел однажды. Его очень почитал Суворов, а у Суворова я служил еще лет восемнадцать тому назад.

— Когда-то Суворов и Ушаков вместе воевали против французов, — напомнил Арапов. — Суворов изгонял их из Северной Италии, а Ушаков после освобождения Ионических островов содействовал их разгрому в Южной.

Кульнев сказал мечтательно:

— Сейчас бы нам таких командующих!

Он подошел к повозке, в которой денщик возил его личное имущество, достал оттуда большой сверток, подкинул на руках играючи и передал Арапову.

— Тут гусарская одежда. Великовата будет для тебя немножко, но ничего, все равно не так в глаза будешь бросаться. Переоденься.

При генерале состоял на поручениях еще один офицер — поручик Свиридов, не расстававшийся с ним со шведской войны. Молодой, с таким же веселым нравом, как и у генерала, он быстро сблизился с новым адъютантом. Свиридов охотно посвящал его в особенности кавалерийской и пехотной службы. А главное, он все знал о своем генерале, мог рассказывать о нем часами.

Однажды на бивуаке Арапов поинтересовался у него, есть ли у генерала семья?

— Никакой семьи, — ответил Свиридов.

— А родители?

— Была мать-старушка, да умерла недавно… — Свиридов вдруг оживился, стал рассказывать: — Если бы знали, как он ее любил!.. Ничего для нее не жалел. Деньги, какие водились, при себе не оставлял, отсылал ей. Как-то матушка его, Яков Петрович был тогда еще в полковничьем звании, попала в крайнюю нужду: понадобились ей пять тысяч рублей, Яков Петрович заметался: надо бы послать ей эти пять тысяч, но где взять?.. А в это время главнокомандующим фельдмаршалом Каменским был уже заготовлен рапорт государю, коим Яков Петрович за отличные действия в сражениях и отменные заслуги представлялся к генерал-майорскому чину.

Прослышал о том рапорте Яков Петрович и прямиком к фельдмаршалу: так и так, говорит, ежели можно, замените представление к генеральскому чину пятью тысячами рублей. Фельдмаршал узнал, для чего ему нужны деньги, и согласился. Получил Яков Петрович эти пять тысяч и сразу матушке послал. Выручил он старушку, сам же в полковниках остался.

68
{"b":"546542","o":1}