— В газете о нем написано: эскадрой своей турок потрепал крепко.

— Ну и хорошо, — без видимого восторга заключил Федор, — авось теперь бусурман на мир с нами пойдет.

Федор ушел заниматься своими делами, а Ушаков отдался размышлениям. Пути к заключению мира с турками представлялись Ушакову не такими простыми, как Федору. Нет, одной победой Пустошкинской эскадры мира не сделаешь. Флот в сей войне не играет решающей роли. По слабости своей он не может даже создать большую угрозу Константинополю — столице Оттоманской империи. В этой войне, как и в прежних, последнее слово остается за инфантерией. А у сухопутных войск дела пока идут не очень гладко. Топчутся на месте. Правда, русской армии удалось овладеть несколькими неприятельскими крепостями, но решающего успеха она достигнуть не смогла. И винить, кроме Петербурга, тут было некого. Желая поправить положение, Александр I и его окружение не находили ничего другого, как менять командующих армией. Что ни год, то новый командующий. Добро бы хоть способных генералов назначали, а то так себе: совершенно одряхлевший и оглохший князь Прозоровский, потерявший способность отличить на карте речку от озера; генерал Михельсон, военное дарование которого в том только и проявилось, что заключил в клетку пойманного Пугачева; французский эмигрант Ланжерон, друг маркиза де Траверсе, так же, как и маркиз, восполнявший недостаток военного таланта интриганством и жестокостью к низшим чинам… Вот на каких деятелей делал ставку «всевидящий» русский император. "Кутузова бы командующим!" — мечтал Ушаков. Но Кутузов оставался в Вильно: император не желал посылать его в армию, удерживая в должности литовского военного губернатора.

Ушакову не с кем было поделиться своими мыслями, кроме как с Федором. Темниковская знать не наведывалась. Один раз приезжал только игумен монастыря. Он привез с десяток лимонов и несколько просвирок.

— Это от всей нашей братии, — говорил отец Филарет, выкладывая из сумки гостинец. — Все мы молимся за скорейшее ваше выздоровление.

Игумен приехал в тот момент, когда Ушакову было особенно худо: несколько дней кряду не спадал жар, и он совсем пал духом, угнетаемый мыслью, что ему теперь, видимо, уже не подняться.

— У меня к вам просьба, — сказал Ушаков. — Когда наступит конец, схороните в вашей обители рядом с могилой дяди.

— Эк о чем разговор завели!.. — запротестовал игумен. — Мы с вами, Бог даст, еще походим. О том и думы заводить грех.

Больше к этому разговору они не возвращались. Поговорили о том о сем и расстались.

Перед самым Крещением из Петербурга неожиданно пожаловал племянник Федор Иванович. Вот уж радости-то было! Ушаков даже поднялся на ноги, потребовал себе мундир и только после настойчивых уговоров слуги согласился вернуться в постель с тем, однако, условием, чтобы стол для потчевания гостя накрыли рядом с его кроватью и чтобы племянник все время оставался при нем.

Федор Иванович чем-то напомнил Ушакову родителя, Федора Игнатьевича, выражением глаз, что ли… У батюшки, Федора Игнатьевича, был такой же загадочно-задумчивый взгляд. Его считали человеком со странностями. Он никогда не бывал в море, видел море только с берега, когда служил в Петербурге в гвардейском полку, но мог рассказывать о нем бесконечно. Он любил море. Мало того, сумел связать с морем судьбы своих сыновей. И когда те стали мореходами, тихо, без видимой болезни, скончался: вечером ужинал вместе со всеми, а утром его уже не стало…

Четверо сыновей было у Федора Игнатьевича — Иван, Степан, Гаврила и Федор, а остался в живых только он один, бездетный Федор Федорович… Впрочем, у него, Федора Федоровича, племянник Федор Иванович, у племянника же здравствовал сын, а это значило, что род Ушаковых не пресечется.

— А я, признаться, уже якорь собирался бросать, — сказал Ушаков племяннику, виновато улыбаясь.

— Бог милостив, не допустит этого, — сказал в ответ Федор Иванович.

Ушаков не стал больше отвлекать его разговорами, подождал, когда кончит есть, затем приказал убрать стол с остатками еды.

— А теперь, — потребовал он от племянника, — рассказывай, что знаешь нового. Первый вопрос: что слышно о Сенявине?

— А я разве о нем не писал? — живо включился в разговор Федор Иванович. — Вернулся Сенявин, еще осенью вернулся и людей своих вывез. На английских транспортах. Эскадренные корабли его в Портсмуте до окончания войны задержаны.

— Это хорошо, что людей вывез, — заключил Ушаков. — Главное все-таки люди.

— Другие иначе думают. Из-за того, что случилось с его эскадрой, Сенявин в опалу попал, лишился настоящего дела.

— Дурачье!.. — с гневом процедил сквозь зубы Ушаков. Он долго поправлял под головой подушку, желая успокоиться. — Что еще нового?

— Новый министр у нас.

— Кто?

— Маркиз де Траверсе.

Боже, что делается! Неужели это правда? Ушаков вспомнил, как в Севастополе маркиз бил по лицу матроса, вспомнил рассказы о его нечестных сделках с купцами, которым перевозил на военных кораблях грузы, вспомнил все и опять ужаснулся. Все эти годы в Севастополе маркиз тем только и занимался, что разорял тамошние эскадры, а теперь получал возможность разорять весь Российский флот. И слеп же в людях император Александр!

— А Мордвинов? — после паузы спросил Ушаков.

— Остался председателем Вольного экономического общества.

— Его ли, адмирала, это дело? А впрочем, — усмехнулся Ушаков, — на другое он и не способен…

При этих словах он сильно закашлялся. Федор Иванович, встревожившись, кинулся помочь поднять под головой подушку.

— Здорово же вас прихватило, дядюшка!

Ушаков нахмурился. Вспомнилась церковная служба в Темникове по случаю заключения мира со Швецией, вспомнилась стычка с Архаровым и Титовым в дворянском собрании. Очень не повезло ему в тот день.

Не ответив племяннику, спросил:

— Что за человек Сперанский?

— А что?

— Шибко напугал планами своими дворян наших.

— Да ваших ли только? В Петербурге не меньше напуганы.

Федор Иванович рассказал, что в Петербурге многие считают Сперанского другом царя и что преобразовательные планы свои он сочиняет по высочайшему повелению. По предложению Сперанского его величеством уже издан манифест об образовании Государственного совета, и дворяне опасаются, как бы государь не принял и другие его предложения.

— А что сам Сперанский?

— Он почти не показывается на людях, целыми днями сидит в своем кабинете, на который даже придворные смотрят как на Пандорин ящик.[3]

— Сдается мне, для Сперанского это кончится плохо, — в раздумье сказал Ушаков. — Рано или поздно государь оттолкнет его. В первые годы своего царствования Екатерина II, которой подражает нынешний император, тоже поощряла свободолюбивые мысли, выдавала себя чуть ли не республиканкой. Царствование же свое она закончила виселицами да ссылками.

Ушаков закрыл глаза и долго лежал не двигаясь.

— Наверное, устал с дороги, — проговорил он после молчания, — поди отдохни. Да и я притомился. Потом поговорим.

— Слушаюсь, дядюшка.

Федор Иванович поправил на нем одеяло и на цыпочках вышел из комнаты.

* * *

Пока Федор Иванович жил в Алексеевке, он почти не оставлял дядю одного, развлекая рассказами. Порою их беседы затягивались до глубокой ночи.

Однажды Федор Иванович пришел к дяде со свертком бумаг и с таким видом, словно имел сообщить ему что-то важное. Ушакову в этот день было намного лучше, он мог даже позволить себе сесть на кровать, подложив под спину подушки.

— Присядь, — пригласил он племянника. — Что это у тебя?

— Да так… старая газета.

— Интересное что-нибудь?

— Лично вас может заинтересовать. Желаете послушать, что здесь написано?

— Почему бы не послушать, если интересно?

Федор Иванович стал читать:

— "Продолжение известий о действиях флота и первой ее императорского величества армии против Оттоманской Порты. В Санкт-Петербурге ноября 28 дня 1771 года". Это приложение к "Петербургским ведомостям", — пояснил Федор Иванович.