За действиями десанта Ушаков наблюдал с борта флагманского корабля. Он видел, как со стен крепости по наступавшим ударили пушки и как десантники залегли, открыв в ответ ружейную стрельбу. Перестрелка продолжалась до наступления темноты, потом она затихла. Ночь прошла спокойно. С наступлением рассвета пушечная пальба возобновилась, но теперь пушки палили не только с крепости, но и со стороны наступавших. Шостак ночью не терял времени даром, он успел установить против крепости сильную батарею, использовав при этом часть орудий, захваченных у неприятеля на берегу.

Стрельба продолжалась часа два, потом прекратилась снова. На острове воцарилась тишина.

— Наверное, французы приняли предложение о капитуляции, — высказал предположение Метакса, наблюдавший за военными действиями вместе с главнокомандующим.

— Но я не вижу белого флага, — сказал Ушаков, направив на крепость подзорную трубу. — Впрочем, не видно уже и французского флага. По всему, гарнизон не намерен продолжать сопротивление.

Спустя некоторое время от Шостака прибыл капрал с донесением: неприятельский гарнизон сдался на предложенных ему условиях, в плен взят 491 человек. В том числе 47 офицеров.

— Капитан-лейтенант приказал передать также, — докладывал капрал, — что жители острова, будучи по вере православными, желают отслужить благодарственное молебствие и приглашают на сие молебствие ваше превосходительство с офицерами.

— Возвращайся к своему командиру и скажи ему: скоро будем, — сказал Ушаков.

То, что случилось потом, через час или, может быть, даже меньше, запомнилось Ушакову на всю жизнь. Едва он с офицерами собрался плыть на молебствие, как в Занте загремели церковные колокола. Берег словно расцвел от праздничных одежд собравшегося здесь народа, от русских флагов, которыми всюду размахивали, встречая лодки с главнокомандующим и его спутниками. Кроме флагов, над головами были еще цветы, были иконы, хоругви.

— Ушаков! Ушаков! Ушаков! — скандировали голоса.

Впереди встречавших — старейшины и духовные лица. Тут же теснились дети, женщины.

Сойдя со шлюпки, Ушаков под восторженные возгласы подошел к толпе, коснулся губами подставленной иконы и оглянулся, ища глазами переводчика. Метаксы рядом не оказалось — замешкался в лодке, пропуская вперед более старших по чину. Да, собственно, сейчас можно было обойтись и без переводчика. И встречавшие и встречаемые отлично понимали друг друга. От радости многие крестились и плакали. Одна женщина поймала руку адмирала и стала осыпать ее поцелуями, потом захотела, чтобы и ребенок ее сделал то же самое.

Сложные чувства испытывал в эти минуты Ушаков. Он был потрясен пышной встречей, но в его потрясении была не только радость, в нем была еще и смутная душевная боль. За восторгами встречавших ему виделись их недавние унижения, страдания. Нелегко им, видно, жилось при французах-захватчиках, коль с такими изъявлениями чувств признательности встречали своих освободителей. Похоже было также и на то, что, устроив столь шумную встречу, островитяне этим как бы задабривали русских, чтобы, оставшись на острове, не позволяли себе такого, что пришлось им перенести от французов…

После благодарственного молебствия по случаю освобождения острова, устроенного в городской православной церкви, жители пожелали проводить Ушакова с его свитой в отведенную резиденцию. Думали, что адмиралу захочется отдыхать. А он отдыхать не стал — осмотрел резиденцию, походил по городу и пожелал вернуться на свой корабль: на два часа пополудни назначался военный совет.

Начало военных действий убедило Ушакова, что не было никакого смысла переходить всей соединенной эскадрой от одного острова к другому, завоевывая их в последовательном порядке. Целесообразнее было направить на слабо защищенные острова отдельные группы судов, занять эти острова, а уже потом всеми силами обрушиться на главную цитадель французов — Корфу.

Завоевание острова Кефалония на совете было поручено капитану второго ранга Проскочину, получившему для этой цели пять судов, в том числе один турецкий фрегат. Капитан первого ранга Сенявин получил задание освободить остров Св. Мавры. В его распоряжении имелось четыре корабля — два русских и два турецких. Самый крупный отряд оказался у капитана первого ранга Селивачева — три линейных корабля и столько же фрегатов. С этими судами он должен был осуществить блокаду Корфу.

— Сам я пока останусь здесь, на острове Занте, — сказал Ушаков, распределив обязанности между главными командирами. — О ходе боевых действий прошу рапортовать сюда.

Ушаков задерживался на гостеприимном острове совсем не для отдыха. Прежде чем покинуть Занте, ему надо было учредить здесь временное гражданское самоуправление, как это было сделано на острове Цериго. Еще на конференции в Константинополе было решено предоставить народам Ионических островов после их освобождения республиканскую власть. Но какие конкретные формы должна обрести эта власть, следовало определить на месте, согласуясь с пожеланиями самих жителей. Ушаков рассчитывал в столь не простом деле на помощь Метаксы, выходца из здешних мест и хорошо знавшего обычаи островитян.

— Просьба к тебе, Егор Павлович, — сказал он ему после того, как корабли, назначенные для завоевания островов, снялись с рейда, — плыви в город и договорись со старейшинами, кого следует пригласить для решения вопроса о самоуправлении острова. Пусть соберутся в отведенной мне резиденции. Я прибуду к ним завтра в полдень. Да не забудь пригласить на совет английского консула господина Форести.

Метакса обещал сделать все от него зависящее.

Когда на следующий день Ушаков прибыл в резиденцию, "главнейшие граждане" были уже на месте. Был с ним и английский консул Форести, грек по происхождению, с которым Ушаков познакомился во время вчерашнего богослужения. Собравшиеся оказались из одного дворянского сословия.

— Почему не представлены мещане? — спросил Ушаков Метаксу.

— Старшины надеются, что в правление войдут одни только дворяне, — ответил тот.

— О нет, — возразил Ушаков, — так будет несправедливо. Надо, чтобы в правлении были представлены все слои населения.

Когда Метакса перевел его слова старейшинам, те стали перешептываться, потом заявили, что готовы согласиться с любым повелением адмирала.

Ушаков почувствовал в их поведении недовольство и сказал сухо:

— Я пришел к вам не волю свою диктовать, а помочь утвердиться на земле вашей справедливости.

Он предложил избрать из числа собравшихся трех архонтов, которые должны были, в свою очередь, подобрать в правление других членов.

— Из дворян?

— Зачем? Я уже сказал, правление должно быть представлено всеми сословиями.

— Хорошо, пусть так. А как быть с городской полицией?

— Полицейских должны избрать сами граждане.

— А суд?

— Разве у вас до этого не было суда?

— Был, но военный, французами назначенный.

— Военный суд не годится, — сказал Ушаков. — Надобно, чтобы и суды были выборными.

Ход совещания явно не нравился английскому консулу. Он чувствовал себя как на иголках, то и дело обращался к старейшинам с какими-то замечаниями. Ушакова так и подмывало одернуть его, чтобы сидел смирно.

Когда совещание закончилось и Ушаков с Метаксой вышли на улицу, их встретила огромная толпа. Люди размахивали флажками, что-то громко выкрикивали.

— Они желают знать, какие вами приняты решения, — пояснил Ушакову Метакса.

— Скажи им, что они остаются независимыми под управлением ими же избранных граждан.

Метакса перевел собравшимся его слова, но шум от этого не уменьшился, а стал еще громче.

— Чем они недовольны?

— Они не желают быть ни вольными, ни под управлением избранных начальников, — ответил Метакса. — Они требуют быть взятыми в вечное подданство России и чтобы начальником над островом был только один российский чиновник.

— Это немыслимо, — нахмурился Ушаков. — Да я и не вижу причин отказываться от самоуправления.