Перед самым рассветом на «Гангуте» еще раз барабаны сыграли тревогу. Из горевших остатков флота мусульман, обрубив якорный канат, медленно надвигался объятый пламенем еще один фрегат.

Авинов успел потравить шпринг, развернулся к нему бортом и ударил залпом всем деком — сорок пушек били по одной цели. Горевший корабль сначала вспыхнул фейерверком, потом сработала крюйт-камера. Весь в огне корпус фрегата приподняло мощным взрывом и в воздухе со страшным грохотом разломило пополам…

Утром Кодрингтон поздравил Гейдена и де Риньи с победой. Турки и египтяне потеряли почти все корабли. Остались жалкие остатки. Из рапорта Гейдена Николаю I: «По достовернейшим сведениям оказалось, что из 60 военных судов, турецкий и египетский флот составляющих, остался только один фрегат и 15 мелких судов, но и те в таком положении, что едва ли могут служить им с пользой и когда-либо идти в море. Оставшиеся сии суда легко было так же истребить, не более как в 2 часа времени, но оставлены неприятелю из одного доказательства, что действие с нашей стороны было не наступательное, но оборонительное.

В продолжение кровопролитного сего сражения взорвано между судами соединенных эскадр 13 неприятельских больших судов, и на другой день еще 18 разной величины; вообще потеря на турецко-египетском флоте должна быть чрезвычайна, и можно полагать, что погибло всего от 6 до 7 тыс. человек».

Кодрингтон сообщил адмиралам новость:

— Чуть свет у меня побывал Тагир-паша. Клялся, что все это ужасное недоразумение произошло не по его вине. Я передал на словах Ибрагиму-паше наши прежние требования.

Гейден поддержал Кодрингтона.

— Следует составить официальное послание ему за нашими подписями, чтобы он подумал о губительных последствиях. Крепостные орудия нет-нет да и пытаются пальнуть по нашим судам. — Вспомнил русский адмирал и о другом: — Я приказал подготовить всех пленных, чтобы свезти на берег. Мы оказали помощь раненым и накормили всех. Но наши припасы не бездонны.

Кодрингтон согласился, что пленных надо отпустить подобру-поздорову.

В полдень на «Азии» опять появился Тагир-паша. Он сообщил, что они с Мухарем-беем отдали приказ прекратить под страхом смерти стрельбу по кораблям союзников.

— Союзный флот считал себя вполне удовлетворенным, — обратился к нему Кодрингтон, — за те дерзкие действия ваших подчиненных, которые вызвали сражение. Мы надеемся, что впредь с оттоманским флотом у нас будут дружественные отношения.

— Наши суда не дадут повода к новой стычке, — заверил Тагир-паша, — но я не могу полностью знать, что думают по этому поводу сухопутные начальники.

Кодрингтон настоятельно повторил:

— Если ваше слово будет нарушено и будет хотя бы один выстрел по нашим шлюпкам или судам, откуда бы то ни было, мы будем считать сие за объявление войны. Ваше дело довести эти требования официально до Ибрагим-паши.

Кодрингтон вручил Тагир-паше послание адмиралов. Когда турок ушел, адмиралы решили в первую очередь привести в порядок корабли.

У трапа Гейдена встретил Лазарев:

— В корпусе насчитали более ста восьмидесяти пробоин. Добрая половина у самой ватерлинии. — Не теряя времени, на «Азове» спускали поврежденные стеньги и реи, снимали порванные снасти такелажа…

— Видимо, у нас будет передышка пару недель, — сообщил Гейден, — чтобы устранить большие повреждения. Остальное доделаем на Мальте. Там будем зимовать.

В тот же день Гейден рапортовал царю: «Не нахожу достаточных выражений, дабы изъяснить в. в-ву храбрость, присутствие духа и усердие капитанов, офицеров и нижних чинов, оказанные ими во время кровопролитного сего сражения; они дрались, как львы, против многочисленного, сильного и упорного неприятеля, а в особенности отличались Лазарев, Авинов, Свинкин, Богданович и Хрущев».

К рапорту адмирал приложил список отличившихся в Наваринском сражении.

Наконец-то Нахимов выбрал минуту поделиться впечатлениями о сражении и о том восхищении, которое произвел на него в бою Лазарев.

«Любезный друг, — писал он Михаилу Рейнеке, — я до сих пор не знал цены нашему капитану. Надобно было смотреть на него во время сражения, с каким благоразумием, с каким хладнокровием он везде распоряжался. Но у меня не хватает слов описать все его похвальные дела, и я смело уверен, что русский флот не имел подобного капитана».

Как-то получалось в прошлом, что Андреевский флаг не гостил в водах Мальты. Номинально со времен крестовых походов обосновались на острове доблестные рыцари. Остров лежал посреди Средиземного моря. Миновать его было мудрено, если плыть из Гибралтара к Босфору, из Неаполя и Марселя, Венеции и Афин к берегам Африки. Кто владел островом, тот диктовал условия для купцов и политиков. Зарились многие на этот лакомый островок. Османы отрядили три тысячи янычар, но храбрые рыцари под рукой своего магистра Ла-Валлетты в конце концов сбросили их в море. Лишь однажды корабли российские накоротко завернули к острову. «Пришла на вид острова Мальты» эскадра адмирала Спиридова. Она спешила к берегам Греции, в Морею и Наварин. Предстояло показать свою удаль при Чесме.

Когда Павла I посвятили в рыцари Мальтийского ордена Иоанна Иерусалимского, в Петербурге воспрянули и тут же приуныли. Наполеон быстро прибрал к рукам пуповину Средиземного моря.

Адмирал Федор Ушаков не раз предлагал Нельсону помочь англичанам взять главную крепость Мальты. Русский адмирал только что успешно штурмовал неприступные батареи Корфу. Но британцы вежливо всякий раз отстраняли руку союзников. Не дай Бог, эти русские, пользуясь лаврами, засядут на Мальте надолго.

Подобные, а может быть, более сильные переживания испытали в Лондоне, получив известия о Наваринском сражении. Что же получилось? Несмотря на все заверения в Константинополе о лояльности, английский и французский флота способствовали сокрушению мощи своего давнего союзника Турции. И тем самым неимоверно укрепили позиции России. Негодовали в Лондоне и Париже.

Английский посол в Турции Стратфорд-Канинг демонстративно игнорировал английского адмирала.

Из письма Гейдена министру иностранных дел Нессельроде: «…В одном из последних наших свиданий с сэром Кодрингтоном мы разговорились довольно откровенно о неприятных обстоятельствах, которые, дав лорду Веллингтону управление делами, сделали Сент-Джемский кабинет колеблющимся и нерешительным. Вместо точных и положительных инструкций, которые сэр Кодрингтон потребовал у своего правительства, он получил доселе только вопросные пункты касательно наваринского дела, как это делается при судебном следствии. На эти вопросные пункты он написал весьма замечательный ответ. Несмотря на это, недавно от него снова потребовали излишних и бесполезных объяснений.

Поведение посла Стратфорда-Канинга в отношении к сэру Кодрингтону не менее странно; он не только миновал остров Мальту, но и не написал ему ничего. Можно полагать, что причиной его поспешной поездки в Лондон то, что он желает оправдаться в советах, которые он писал адмиралу до битвы 8 октября и которые были, без сомнения, упомянуты в оправдательных ответах Кодрингтона…»

В тронной речи английский король разгром турок и египтян в Наваринской бухте назвал «досадной случайностью».

Правда, король все же наградил Кодрингтона орденом, но на полях приказа с издевкой дописал: «Я посылаю ему ленту, хотя он заслуживает веревки».

Спустя немного времени Эдвард Кодрингтон был смещен с должности…

Не поскупился на награды Николай I. Все корабельные офицеры за Наварин получили ордена, звания. Матросы получили медали, царские рубли. Гейдену присвоили звание вице-адмирала, Лазареву — контр-адмирала. Лазарева удостоили орденами четыре державы — Россия, Греция, Англия, Франция… Но это были традиционные награды. Николай блеснул неординарно. Впервые в истории России учредили корабельный Георгиевский флаг. Раньше Георгиевским знаменем царь пожаловал только два полка императорской гвардии при занятии Парижа.