Неделю спустя «Крейсер» бросил якорь в огромной лагуне Матавайского рейда, самой удобной гавани Таити. Молодой правитель острова, сын Помаре, хорошо помнил Лазарева по прежнему визиту на «Мирном». Отставшая «Ладога» вскоре бросила якорь неподалеку от «Крейсера». С фрегата на шлюп начали перегружать товары и запасы. После Таити «Ладога» уходила к берегам Камчатки, а «Крейсер» продолжал плавание в Русскую Америку.

Лазарев попросил таитян помочь в ремонте, заготовке провизии и воды.

С удивлением смотрел Завалишин, как проворно карабкались они по мачтам и вантам, поправляли такелаж и рангоут под руководством матросов.

— И заметьте, господа, — говорил за чаем в кают-компании Завалишин, — при полном доверии нашем к туземцам и отсутствии предосторожности нет ни одного случая покушения на кражу, хотя бездна мелких вещей вокруг на палубе. — Он оглядел всех за столом. — Иноземные же мореплаватели о другом толкуют, будто воровством они промышляют…

Помощь радушных островитян сократила стоянку, а когда пришло время расставаться, многие из них не хотели покидать палубу корабля. На память их одарили разными поделками.

Непосредственность таитян тронула Андрея Лазарева.

«Вместо радости, которую мы привыкли видеть на их лицах, слезы горести лились из глаз; они ничего не хотели принимать от нас, и я думал, что они мною недовольны, — записал он, — почему приказал щедро увеличить подарки, но увидел противоположное: их плач происходил не от алчности к сокровищам, а от сожаления, что расстаются с товарищами, кои убедительно просили взять их с собой в Россию».

Корабли взяли курс на север и у параллели острова Суворова легли в дрейф.

На борт «Крейсера» поднялся Андрей, проститься с братом и забрать почту для отправки в Петербург. Командир фрегата заканчивал рапорт в Адмиралтейств-коллегию. О случившемся бунте ни слова, а только несколько строчек, для проформы, о беглеце матросе.

«Из порта Дервент отлучился матрос 1 статьи Станислав Станкевич, в партии, посылаемой ежедневно для рубки дров… матрос сей заблудился в лесу, умер, быть может, с голоду, ибо таковые примеры бывали здесь уже нередко».

С рапортом Лазарев отослал представление на присвоение звания лейтенанта Завалишину.

«Я при сем случае долгом поставлю представить на вид Адмиралтейств-коллегии отличное его усердие в исполнении всех даваемых ему поручений».

На рассвете следующего дня корабли обменялись прощальными салютами, «Крейсер» и «Ладога» подняли сигналы с пожеланием счастливого плавания. Спустя три-четыре часа полуденное марево растворило в своей пелене белокрылые паруса, разлучая корабли.

Свыше четырех тысяч миль покрыл «Крейсер» за месяц с небольшим. Фрегату повезло. Попутные ветры и довольно спокойный для этого времени океан сопровождали его до самой Ситхи.

…Главный правитель Российско-Американской компании капитан-лейтенант Матвей Муравьев приказал на днях подготовить крепостные орудия для отражения неприятеля. Вторую неделю город и крепость жили беспокойно. Из форта Росс, от его первого помощника Кирилла Хлебникова, пришло сообщение — английским и американским промышленникам пришелся не по нраву запрет охоты в водах, прилегающих к Русской Америке. Они начали действовать испытанным способом — огнем корабельных пушек старались припугнуть русских.

Сегодня вечером, во второй день сентября, далеко от входа в бухту показался военный трехмачтовый корабль. Странно маневрируя, он сначала направился в бухту, а затем повернул на обратный галс и бросил якорь. Муравьев послал шлюпку с офицером узнать цель прихода корабля. В темноте вернулась она с хорошей вестью — прибыл русский корабль-фрегат «Крейсер» — под командой капитана 2-го ранга Лазарева…

Залпы взаимных салютов разорвали утреннюю тишину Новоархангельского рейда. «Крейсеру» ответила крепость и шлюп «Аполлон» на рейде.

Первым на борт поднялся секретарь главного правителя Русской Америки:

— Матвей Иванович вас приветствует от всей души и приглашает на завтрак.

Следом подошла шлюпка «Аполлона» почему-то с лейтенантом Степаном Хрущевым. «Где же Тулубьев?» Недобрые предчувствия не обманули Лазарева.

— В последний день марта прошлого года, в океане, на переходе в Австралию внезапно скончался Иринарх Степанович. Там мы его и похоронили с почестями, — рассказал Хрущев. — Волей-неволей мне пришлось вступить в командование.

Лазарев молча перекрестился. Вынул штоф, помянули покойного товарища. Вместе с Хрущевым на шлюпке отправились на пристань.

Матвей Муравьев и Лазарев обнялись на берегу тоже как старые знакомые по Кронштадту. За завтраком обменивались новостями, вспоминали былое.

Прочитав инструкцию из Петербурга, Муравьев озабоченно проговорил:

— Видимо, Михаил Петрович, месяц-другой охранение у северо-западных берегов понадобится, а далее фрегату, да и прочим судам сподобнее всего в зимнее время в Калифорнию перейти.

Лазарев вопросительно вскинул брови.

— Нынче неурожай на Ситхе, запасов пшеницы нет вовсе, кормиться будет нечем.

Разгружая фрегат, матросы то и дело шарахались. Из-под мешков и тюков выскакивали одна за другой огромные крысы. Они шныряли стаями из трюма в трюм. Лазарев давно задумал с ними разделаться. Бывали случаи, когда голодные крысы прогрызали переборки судов, разрушали обшивку.

На берег свезли все до нитки. Выгрузили даже каменный балласт из трюмов. Все отверстия на корабле наглухо забили, а в трюмах разожгли уголь в котлах, закрытых капустными листьями. Больше недели окуривали ядовитым дымом корабль.

Команда жила на берегу, матросы очищали от камней землю на одном из островов под огород. Помогали местным жителям. Офицеры разместились по квартирам у служащих компании. Завалишин поселился у правителя конторы компании в Новоархангельске Кирилла Хлебникова. Он только что вернулся из Калифорнии. Вечера были свободны. Завалишин заслушивался рассказами словоохотливого хозяина.

Двадцать лет назад в поисках неизведанного пришел он из далекого Кунгура на берега Тихого океана. С тех пор служит в компании. Странствует, путешествует, испытал немало. Не раз попадал в кораблекрушения. Едва уцелел на Камчатке, где на камнях разбился бриг «Ситха», а его выбросило на берег. Остался в одном белье, но не унывал, даже стишки сочинил:

Смеялись оба: и хозяин, и постоялец.

Когда Хлебников упоминал о бывшем правителе компании Баранове, глаза его загорались:

— Ежели славят отважного Ермака и Шелихова, то Баранов стоит, конечно, не ниже их, ибо, — Хлебников торжествующе поднял палец, — удержал и упрочил владения, просветил и образовал народ, сделал дальнейшие и важные заселения, о коих и не помышлял. Орел был по полету, множество дел свершил, а мог бы и более гораздо, ежели бы не проходимец Шеффер. Какие планы строил! Мечтал на юг продвинуться, на Курилы, Сахалин с одного боку. Из Калифорнии на остров Шарлотты и Гаваи — с другого. Весь Великий океан в российские владения обрести. Однако Петербург отмалчивался, война с супостатом помешала. — Хозяин помолчал. — Да и подмога вашего капитана в ту пору нужна была. — И он рассказал о стычке Баранова с Лазаревым…

Тем временем закончили окуривание фрегата, открыли люки и неделю проветривали палубы и трюмы. Корзинами свозили на берег дохлых крыс. Постепенно перевезли на корабль имущество, и начала переселяться команда. Лазарев переселился одним из первых. Вечером в дверь его каюты раздался тревожный стук. На пороге появился взволнованный Завалишин:

— Команда, Михаил Петрович, вновь бунтует. На корабль нынче матросы возвращаться не желают, опять Кадьяна требуют убрать.

Лазарев молча встал, застегнул сюртук.

— Распорядитесь, Дмитрий Иринархович, немедля катер к трапу.

Многое передумал он, пока катер шел к берегу, то и дело вздымаясь на гребнях крутых волн. Кадьяна он и сам терпеть ныне не может, склочник и интриган, кроме всего, оказался. Однако «смутьянов» более сотни, почти вся команда. В случае огласки всем грозит острог, каторга, плети, если не более. Дело надо как-то замять, не давать законного хода.