Командиром шлюпа «Мирный» единодушно рекомендовали лейтенанта Лазарева, прочно завоевавшего авторитет искусного мореплавателя, решительного и инициативного капитана. Самый молодой капитан, не только в России, но и в Европе, совершил первое самостоятельное кругосветное плавание весьма успешно.
Умудренных членов Адмиралтейств-коллегии привлекали в Лазареве высокая морская культура и порядок на корабле после окончания плавания. Матросы же, несмотря на взыскательность командира, служили на его корабле с душой, что было редким событием на флоте в те времена. Зачастую рядом с ними на реях и вантах он сноровисто и умело показывал, учил примером.
В разгар масленицы Лазарева вызвал морской министр.
Приемная и кабинет министра благоухали, словно будуар великосветской дамы. Маркиз питал слабость к нежным ароматам и почитал заботу об этом главной обязанностью своих адъютантов.
Он говорил высокопарно, важно вышагивая вдоль массивного стола:
— Его императорское величество милостиво определил вам начальствовать на «Мирном», предназначенном в вояж для поисков земель в Южном океане.
…Две недели назад генерал-майор Спафарьев обрадовал Лазарева. Адмиралтейств-коллегия представила его кандидатуру в дальний вояж командиром «Мирного». В тот же день Лазарев не утерпел, разыскал и до позднего вечера облазил еще пахнувший смолой корабль. Осенью прошлого, 1818 года шлюп сошел со стапелей верфи Лодейного поля и произвел отрадное впечатление добротной и тщательной отделкой. Конечно, наметанный глаз Михаила Петровича уловил кое-какие неполадки…
— Весьма польщен, ваше высокопревосходительство, столь высокой милостью его императорского величества и не премину доказать, что выбор сей не случаен.
Траверсе сжал губы. «Этот лейтенант себе на уме и не шаркун».
— Государь император повелел отправиться в вояж нынче летом, посему мы надеемся, что с получением предписания вы немедленно начнете приуготовлять суда к вояжу, тем паче начальник экспедиции задерживается.
Вице-адмирал Сарычев на другой же день направил, не мешкая, капитану над главным портом генерал-майору С. И. Миницкому указ Адмиралтейств-коллегии, чтобы не чинили препон Лазареву.
У главного гидрографа была еще одна забота.
Минул месяц, как направили депешу капитану 1-го ранга Ратманову — срочно прибыть в Петербург для аудиенции у государя. Скоро уже ледоход на Неве, а его все нет. Правда, Сарычев знал, что Ратманов по пути в Россию попал осенью в кораблекрушение у берегов Швеции и чуть было не погиб. Да и путь из Дании по сухопутью не близкий. Знавал он коротко Ратманова со времен первого кругосветного плавания, готовил его тогда в дальний вояж.
Наконец вечером, в день ледохода, на квартиру Сарычева прибежал посыльный с запиской.
— Макар Иванович только что прибыли-с в Петербург, просят дозволения свидеться с вашим высокопревосходительством.
— Проси немедля, — коротко передал Сарычев.
Встретились тепло, но без ликующих эмоций.
Ратманов несколько оправился за четыре месяца, однако выглядел утомленным и все время прикрывал глаза от светильников.
— Повредил зенки, — печально улыбнулся Ратманов, — в воде ноябрьской да на ветру в стужу не одни сутки пробыл, вот и воспалились.
Разволновался, когда главный гидрограф рассказал о замыслах вояжа — нужно поправить, а удастся, так и превзойти Кука.
Немало писали о Куке мореходы, ошибался он не раз.
Ратманов покачал головой.
— Ежели бы раз. В бытность Кука на Тенерифе капитан французского фрегата кавалер Бордо показал ему ошибку расчетов. Кук отвечал дерзко, что Бордо ошибся, а он, мол, Кук, верит более своему хронометру. Однако и мы на «Надежде» Кукову оплошность вычислили.
За окном раздался грохот, похожий на пальбу, — начался ледоход на Неве. Вице-адмирал посмотрел на несколько возбужденного, статного, с сединой в волосах Ратманова.
— И все же Кук деяниями своими оказал пользу человечеству немалую…
Ратманов продолжал стоять на своем:
— Из многих предметов заключить можно, что Кук был велик токмо в некоторых отношениях. Все вояжи его не им описаны, и, ежели рассматривать все то, что он сделал для рода человеческого — ужаснуться должно!
Вконец распаленный, Макар Иванович махнул рукой:
— Он, при открытии разных народов, стрелял, резал уши тем, которые его почти Богом почитали…
Сарычев не ожидал такого бурного всплеска — видимо, наболело в душе у Ратманова, — и он поспешно перевел разговор:
— Как порешили, Макар Иванович, с вояжем?
Ратманов развел руками.
— И рад бы безмерно, но невмочь по здоровью.
— В таком случае, кого вместо себя порекомендуете?
Ратманов задумался.
— Василья Головнина, лучше не сыскать, да далек он. Другой — Ваня Крузенштерн, однако сей мореход пятый годок из имения не вылазит, мохом оброс. Лисянский прихварывает. Соплаватель мой по «Надежде» Беллинсгаузен Фаддей совладает, но не ведаю ныне, где он…
Траверсе представил Ратманова царю. Морской министр нервничал: Александр I торопил с отправкой, а до сих пор не утвержден начальник Южной экспедиции. Царь знал Макара Ратманова раньше, но убедился, что тот серьезно болен, и спросил Траверсе:
— Что же будем делать?
— Ваше величество, у нас в запасе Фаддей Беллинсгаузен, второго ранга капитан.
— Так представьте его.
Траверсе замешкался.
— Он на Черном море.
Александр недовольно поморщился.
— Вызвать немедля, и побыстрей…
Готовить корабли и подбирать экипажи Лазареву пришлось самому.
От чего зависел успех экспедиции? От надежности судов и выучки людей.
Все четыре шлюпа недавно сошли со стапелей в Охте и Лодейном поле. Но это были корабли для обычного плавания. Лазарев дневал и ночевал на шлюпах, переделывая, заменяя конструкции корпуса. Предстоял не обычный, а ледовый поход.
Вторая, не менее важная половина удачи — офицеры и матросы. Ненадежная команда офицеров, нерасторопность и неумение матросов в критический момент, и судну может грозить авария или гибель в океане. Ошибок море не прощает. Все должно быть верно, вовремя и точно.
От охотников не было отбоя. И служители-матросы, и офицеры считали за честь отправиться в неведомые края. Себе в помощники Лазарев пригласил долговязого лейтенанта с пышными бакенбардами, Николая Абернибесова. С ним он коротко сошелся много лет назад, во время спасения люгера «Ганимед», где служил Николай.
Без колебаний приняли предложение Лазарева сослуживцы по последней кампании на «Евстафии» — подвижный блондин лейтенант Михаил Анненков и более степенный и рассудительный мичман Иван Куприянов. Оставалась свободной еще одна должность мичмана.
Как-то в воскресенье на квартиру Лазарева постучал молодой, среднего роста, голубоглазый, с добродушной физиономией человек.
— Мичман Новосильский, — зардевшись, представился он и на вопросительный взгляд Лазарева протянул конверт.
Отец мичмана, старший офицер, прежний сослуживец Лазарева по эскадре, убедительно просил взять на «Мирный» сына.
— Я не прочь взять вас, хотя охотников много. Но твердо ли вы желаете идти в вояж к Южному полюсу? Тягот будет много, а опасности для живота еще более.
— Трудности меня не страшат, каждый офицер почтет за честь испытать себя в таком деле.
— Как у вас с астрономической практикой? — Вопрос немного смутил Новосильского.
— Весьма мало, хотя теоретическую астрономию и вычисления в корпусе похвально изучал.
— А нынче поезжайте немедля в Петербург, я дам вам письмо в департамент, чтобы вас представили министру и назначили на должность.
Только что назначили Новосильского, а к Лазареву обратился еще один страждущий — пятнадцатилетний мичман Дмитрий Завалишин[65]. Его тоже рекомендовали хорошие приятели Лазарева.
— К сожалению, все места заняты, — огорчил Завалишина командир «Мирного». — Быть может, по моему ходатайству дадут еще одну должность офицера. Тогда она ваша.
