Весна началась в заботах. Главный командир составлял обстоятельный проект и собирался к царю — добывать средства, и немалые, для строительства Адмиралтейства и на другие нужды флота и Севастополя.

Во все времена добиться аудиенции у царствующей особы было делом непростым. Да и мало кто себя утруждал такими хлопотами, тем более по заботам казенным. Каждый визит в Зимний дворец мог окончиться неблагоприятным исходом для посетителя.

Накануне Пасхи, перед отъездом в Петербург, как обычно, сообщал новости дружку Шестакову, иногда на пути в столицу или возвращаясь обратно, заезжал к нему в Смоленскую губернию:

«Собираясь в Петербург, получил разрешение приехать на короткое время. Думаю выехать дня через четыре и постараюсь пробыть в дороге все праздники, чтобы избавиться в Петербурге от придворных хлопот, — я же еду за делом, а не гулять, у меня большие затеи насчет устроения нового в Севастополе Адмиралтейства, и потому, собрав все материалы, везу их с собой. Может быть, что царь одобрит мое предложение, и тогда Севастополь будет один из лучших портов в свете».

Прошло два с небольшим месяца, Лазарев возвратился, и весь Николаев был взбудоражен. Приехал главный командир не один, а… с молодой женой.

Оказывается, по приезде в Петербург он добился лично у Николая I денег, и все пошло своим чередом. Михаил Петрович навестил своих друзей, и его пригласили на бал к одной знатной особе, где и произошло то, о чем он меньше всего думал.

Во время танцев его познакомили с молодой девушкой, в которую он влюбился, как говорится, с первого взгляда. Катенька оказалась дочерью отставного моряка, скромно жившего на пенсию. Не мешкая, на следующее же утро Лазарев был у него дома, объяснил отцу цель визита, просил руки дочери и ставил единственное условие — дать ответ не позднее следующего дня.

Все свершилось быстро, «по-лазаревски», а уже через неделю с молодой женой он уехал в Николаев.

По пути в Николаев, из Твери, от избытка чувств делил радость со смоленским приятелем: «Письмо твое последнее получил, хотя в Петербурге, но прошу извинить, что оттуда не отвечал. Занятия были гораздо важнейшие, и как расскажу тебе, то верно не рассердишься. Я женился, любезный друг Алексей Антипович, на девице, дочери бывшего некогда морским Тимофея Ефремовича Фон дер Флита… Событие сие все еще кажется мне сном! Не прошло и двух месяцев, как прибыл в Петербург нещастным холостяком, нелюдимом, теперь возвращаюсь с любезною сердцу моему добринькою женкою! — и скоро повернулся я и счастливо!»

Разница в годах нисколько не сказалась на семейном счастье. Брак оказался на редкость удачным, супруги прожили всю жизнь душа в душу. Единственный недостаток жены Лазарев подметил еще до венчания. Катенька, как ласково называл ее супруг, имела пристрастие к книгам. Любимым поэтом был Пушкин. Узнав, что есть возможность побывать в Крыму, Катенька упросила мужа съездить в Бахчисарай, полюбоваться знаменитым фонтаном, воспетым Пушкиным. Ну что же, вот и маршрут свадебного путешествия. Надо же все делать по-человечески. Отпуск на две недели, прогулка на яхте «Резвая» по Бугу, Лиману, Черному морю до Севастополя поразили воображение молодой женщины. Вся эскадра спешила увидеть создание, которому покорился «неприступный» адмирал. Десять дней в Севастополе промелькнули незаметно. Сначала съездили в Бахчисарай, а потом прогулки по бухтам, живописным окрестностям. А вечерами встречались с капитанами, друзьями. Однако это было всего один-два вечера, когда эскадра оказалась в Главной базе. Кампания была в разгаре, и практическая эскадра неделями крейсировала от Босфора до Кавказа. Негоже командующему прохлаждаться — делу время, потехе час.

Расцеловавшись с молодой женой, отправил ее на «Резвой» в Николаев, а сам в тот же день ушел к Херсонесу на эскадру. Флаг и брейд-вымпел командующего заполоскал на стеньгах «Варшавы».

На «Варшаве» Лазарев собрал командиров кораблей эскадры.

Расхаживая по салону, он жестко пропесочил за нерадивость и нерасторопность одних, похвалил других за инициативу, сметку:

— Главные дела наши начнутся скоро. — Лазарев остановился в углу, пытливо оглядел всех собравшихся, чуть нахмурился. — Крейсерство идет на Кавказе из рук вон плохо, корабли ветхи, да и укрыться им негде в шторм, матросу подолгу холодно и голодно. — Сделал паузу и продолжал: — Англичане, всем нам известно, давят на турок, за деньгами не стоят. А те творят разбой, чем дальше, тем больше. Дела эти надобно поправлять и поспешать не мешкая. Для сего прошу, господа командиры, выдать свои соображения по крейсерству рапортами…

Поздним вечером в салоне флагмана долго горел светильник. Надо поделиться с другом впечатлениями от встречи после долгой разлуки с любимой средой обитания. Только человек, испытавший проверку морем, может понять его. «Ты сам должен догадываться, до какой степени сердце, в море закоренелое, радоваться при подобных случаях может!» А вот и причина ликования — красавцы корабли, куда отправился «я на «Варшаве» к эскадре, крейсирующей у Херсонеса, отдать дань благороднейшей нашей стихии, на которой взлелеяны с молодых лет. «Варшава» ходит лучше всех кораблей, выбили из нее 8 узлов в крутой бейдевинд, и смотрит во всех отношениях кораблем царским, каких в Балтике никогда не видывали, да и в Англии тоже…»

После «Варшавы» командующий поднял брейд-вымпел на пароходе «Громоносец». Здесь больше независимости от волны и ветра, свобода маневра курсом и скоростью.

Служба у берегов Кавказа не баловала моряков. На всем побережье не было ни одного порта. Штормы неделями изматывали экипажи. В зимнее время бора[94] выбрасывала корабли на берег. Корабли разламывались, обледенев, гибли со всеми экипажами.

Нынешняя кампания впервые прошла успешно, без потерь. Крейсерство начали нести самые прочные и быстроходные корабли. Матросов теперь довольствовали сверх нормы даже теплой одеждой и лимонным соком. Служба у берегов Кавказа закаляла моряков. Значительно поубавилось охотников воровским путем проникнуть к горцам. Но в сердце командующего ноет, как заноза, беспокойство. Нет-нет да высказывал тревогу Авинову:

— Нынче ты читал в «Ведомостях» о речи Кодрингтона в парламенте? В Англии многие желают войны с Россией, из зависти, что мы столь быстро шагаем вперед. Мое твердое мнение складывается, что схватки с англичанами нам не миновать, весь вопрос во времени.

Авилов разделял настроение начальника и товарища:

— Ты прав, англичане не смирятся с тем, что мы хозяевами стали на Черном море. Только бы повременить, нам на ноги встать. В Петербурге должно нам больше внимания уделять.

Лазарев досадливо отмахнулся.

— Ты же знаешь, сколь я об этом твердил Меншикову и государю в последний раз напоминал. Они как бы согласны, но средств не дают в достатке. — Лазарев потер лоб. — Пошлю князю официальное письмо на случай войны, чем черт не шутит.

Из письма Лазарева начальнику Главного морского штаба Меншикову от 26 марта 1836 года: «…касательно атакования неприятеля, ежели он появится в Черном море, высадки неприятелем десанта на берега, нам принадлежащие, и защиты Севастополя с той целью, чтобы нанести неприятелю наибольший вред…

Успех сражения, чтобы суда, флот наш составляющие, были укомплектованы вполне командами, положенными им по штату…

Ежели проход в Черное море будет с турецкого согласия и главнейшая цель Англии и Франции будет нанесение решительного удара на Севастополь и истребление флота, тогда при флоте сильнейшем нашего они в состоянии будут высадить в Крым десант весьма значительный.

Но, однако же, достижение Черного моря с флотом, имеющим сильный десант, а следовательно, и огромное число купеческих судов, сопряжено при господствующих в Дарданеллах и Босфоре NO ветра с большими затруднениями и немалой потерей времени. Следовательно, лишь только посажение войск на суда в Тулоне или других портах Средиземного моря сделается известным, то войска наши всегда будут иметь время заблаговременно соединиться в Крыму, или там, где назначено будет, для отражения всяких неприязненных покушений неприятеля…