Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В Севастополе с командиром порта контр-адмиралом Кумани обошел все побережье, объездил на пролетке по берегу все гавани от Килен-бухты до Карантинной. В Корабельной слободке и Ушаковой балке, над Южной бухтой и на «Хребте беззакония» простой люд — мелкие торговцы и ремесленники, жены и вдовы матросов, солдатки, чумазая их детвора с удивлением испуганно озирались, прятались за изгородями. Эти края чиновный люд не жаловал. Кривые, немощеные, ухабистые переулки с редкими мазанками, а больше ветхими лачугами. Из-под ворот несло смрадом, у редких колодцев стояли очереди за водой.

Заглянул адмирал и в библиотеку. Она ютилась в хилой пристройке к казенному дому, в небольшой комнате с несколькими столами и поломанными стульями, книги сложены в штабеля.

Когда вышли на улицу, Лазарев спросил Кумани:

— Где же изволите, ваше превосходительство, молодому офицеру досуг проводить, сойдя на берег? В трактире? Кабацком притоне у грека-маркитанта?

Кумани отдувался: «Еще какие заботы».

— Средств на библиотеку не выделено по смете, а офицеры как-то подписку не удосуживаются наладить…

В одном из первых рапортов Меншикову Лазарев запросил средства на строительство Морской библиотеки, чтобы «отвратить господствовавшую между многими молодыми офицерами праздность, нередко ввергавшую их в такие проступки, кои даже лишали их чести».

Тут же изложил доводы о строительстве акведука для водопровода в Севастополе, а в Николаеве предписал городской думе устроить за счет городского капитала бассейн, ибо «вода продается очень дорого, так что бедный класс граждан, будучи не в состоянии покупать оную, вынужден употреблять воду из колодцев, большей частью соленую и нездоровую».

Не забыл попросить светлейшего князя помощи деньгами на обустройство парадного подъезда Севастополя — Графской пристани.

Вскоре на Мичманском бульваре заложили первый памятник Севастополя. Нескладно и незавидно сложилась судьба бывшего командира легендарного брига «Меркурий», капитана 1-го ранга Александра Казарского. Вызволенный царем в Петербург, произведенный во флигель-адъютанты, он стал предметом мелкой зависти и грязных придворных интриг. Несколько загадочной оказалась и его преждевременная кончина в прошлом году, в возрасте тридцати пяти лет. Лазарев хорошо помнил его недавнюю распорядительность в Одессе при отправке десантов в Босфор.

Офицеры-черноморцы решили увековечить память героя, провели подписку на памятник. Откликнулись Балтика, Каспий, другие места. Монумент взялся изваять Александр Брюллов, брат именитого художника…

В Николаеве главному командиру флота вскоре выпало первое испытание на прочность моральных устоев.

Многим на флоте не пришлись по душе его новинки, особенно то, что вникал во все дела. Чиновные офицеры пока держались заведенных обычаев — авось все образуется и новый адмирал поплывет по прежнему руслу. Вокруг настырно роились надоедливые, как мухи, подлипалы.

Осенью из Измаила от капитана Дунайских портов, капитана 1-го ранга Милонаса, прибыл транспорт «Утка». Капитан «Утки» лейтенант Барановский передал Лазареву, что Милонас прислал ему бочонок сельдей.

Лицо адмирала медленно наливалось краской: «И тут греки пионеры». Он крикнул клерка:

— Садись, отпиши капитану первого ранга Милонасу. — И начал с ходу диктовать: — «На прибывшем на сих днях из Измаила транспорте «Утка», — Лазарев зашагал мимо побледневшего Барановского, — доставлен мне, сверх всякого моего ожидания, от вас бочонок сельдей, о которых я никогда еще не обращался к вам с просьбой, — он остановился, — не достигая настоящей цели столь странного и даже дерзкого со стороны вашей поступка противу вашего главного начальника, я на сей раз ограничусь возвращением вам означенных сельдей с отнесением издержек, на сие употребленных, на ваш счет. — Адмирал взял письмо, мельком пробежал, кинул взгляд на смущенного Барановского, явно не ожидавшего такого поворота дела, отдал бумагу клерку. — Припиши: «Надеюсь, что вы, наученные сим примером, останетесь на будущее время в пределах должного к начальству уважения».

Лазарев подписал, сложил бумагу вчетверо, передал Барановскому.

— По приезде вручите Милонасу. — Лазарев уже отошел, улыбнулся. Затем пригласил Барановского сесть, подробно расспросил его о делах в Измаиле…

Весна 1835 года принесла первые радости. Получив очередную почту, Лазарев зашел к Авинову в хорошем настроении. Из греческого порта Пирея пришло донесение от командира корвета «Ифигения» капитан-лейтенанта Путятина. «Ифигения» был первенцем, чисто «лазаревской» постройки.

Лазарев протянул письмо начальнику штаба:

— Читай, как Путятин утер нос англичанам.

Авинов углубился в чтение письма…

Вместе с корветом на рейде Пирея, порта Афин, стоял один из лучших английских фрегатов «Портланд». Его командир капитан Прайс, видимо чем-то уязвленный, предложил Путятину посоревноваться в гонке.

Путятин понимал, что фрегат несет больше парусов, имеет фору, но рискнул, вызов принял. Знал и уверен был в выучке экипажа. Гонки продолжались четыре часа и шли с переменным успехом. За состязанием кораблей в открытом море с любопытством наблюдали с французских, австрийских, греческих судов. В конце концов капитан Прайс в четыре часа пополудни поднял флаг в знак согласия, что корвет его обогнал, спустился и ушел к острову Порос. Через неделю капитаны встретились, и Прайс предлагал устроить повторную гонку, оправдываясь тем, что он лучше ходит, но у него не почищено в доке медное днище… Авинов рассмеялся:

— Как всегда, увертки ищут, плуты английские, лукавят. Путятин пишет, что Прайс всю ночь перед гонкой с фонарями откренивал фрегат и скоблил медное днище…

С каждым днем на кораблях и в экипажах ощущали наступавшие перемены в жизни флота. Давались они непросто. Петербургские сановники были до них весьма не охочи. Начальник Морского штаба внешне благоволил Лазареву, но денег на осуществление задуманного флот получал скудно, скорее всего, многие просьбы главного командира он клал под сукно. Пришлось самому пробивать дорогу.

Хлопоты по созданию Адмиралтейства в Севастополе между тем захватили Лазарева, и большую часть времени он проводил в Ахтиарской бухте. Обошел с инженерами все бухты, облазил окружающие сопки. Лучшего места, чем в Южной бухте, для Адмиралтейства не найти. Но мешала гигантская гора.

— А мы ее уберем, сроем, — решительно сказал адмирал.

Инженерные офицеры ухмылялись за спиной. «Пятьдесят аршин в высоту глыбу свернуть, надо же такое придумать…»

А Лазарев давал уже указания начальнику инженерной команды составить проект, произвести расчеты по работам, определить смету расходов.

Февраль 1835 года был на исходе, на Южном берегу Крыма начиналась весна. Солнечным днем свежезелеными коврами пробивающейся травы засияли откосы Северной и Южной бухт, подсвеченные снизу изумрудными бликами водной глади. Лазарев задумчиво смотрел на вспененную бухту. Немного взгрустнулось, вспомнилось далекое прошлое. Вот вместе с братьями носится по крутым владимирским откосам над Клязьмой. Годы учебы в Морском корпусе, оморячивание, поначалу в водах Балтики, а с четырнадцатилетнего возраста в далеких морских и океанских просторах.

Молодым мичманом умел делать любую черновую работу за матроса, легко и ловко взбегал по вантам, лихо крепил паруса в штормовую погоду.

Русская Америка… Южный материк… И снова Тихий океан, «Крейсер». Все молодые годы в океанах и морях, под сенью вечно плещущих парусов.

А нынче перевалило за сорок. Но он оставался таким же подвижным, с молодецкой упругой походкой, только на висках прибавилось серебра седин. О нем в Севастополе и Николаеве ходили разные слухи: одни утверждали, что в молодости он без ума полюбил, но был отвергнут и дал обет никогда не связывать свою жизнь женитьбой, другие же, наоборот, возражали и говорили, что в него в свое время влюбилась молодая фрейлина царицы, но получила категорический отказ. Наконец, третьи, а среди них большинство севастопольских барышень, были уверены, что «Михайло Петрович» еще возьмет свое. Последние оказались правы.

107
{"b":"546531","o":1}