Утром Ксюха выползла на кухню – разбитая и злая. Сварила кофе, нашла среди пустых пачек сигарету, и уселась рядом с окном. Она чувствовала себя абсолютно пустой. Никаких чувств, никаких мыслей – ничего.

Когда на кухне появилась Лека – полуодетая, с мокрыми волосами, Ксюха даже не удивилась.

-Трахаться с бывшими, которые в тебя все еще влюблены – это пошло, - сказала она сквозь зубы.

-Кто бы говорил, - так же, сквозь зубы, ответила Лека.

Достойный ответ. Ксюха не раз задавала себе вопрос «А чем ты лучше»? И ответа не находила. Получалось, что ничем.

Отдавать свое тело любому желающему – это как проституция, только вместо денег она получала что-то другое.

-Ты просто обесцениваешь его таким образом, - сказал ей как-то Джон. – Делаешь так, будто тело вообще не имеет значения. Обычный способ.

Может и так, но Ксюха чувствовала: иначе она сейчас не может. Да, любому желающему. Да, просто секс. В конце концов, почему бы и нет?

-Позвони мне, - сказала она Леке, - встретимся, поговорим о старых временах.

Лека кивнула.

Forvard. Play.

Ксения вела машину медленно, но пальцы, лежащие на руле, все равно дрожали. Она была полна решимости поговорить наконец с Асей, но не знала даже, как начать.

-Ответь мне, что ты ко мне чувствуешь?

Глупо. Она и так знает, что Ася к ней чувствует.

-Зачем ты предложила мне секс?

Еще глупее. Какая разница, зачем, если этого все равно никогда не будет?

-Как нам жить дальше?

Трижды «ха-ха». Если бы кто-то смог ответить на этот вопрос – нобелевскую премию ему, и букеровскую в придачу.

Она вдруг вспомнила, как в последний раз уезжала из Краснодара. Разбитая, раздавленная – сидела на полу в заплеванном тамбуре вагона, курила, а из глаз – не слезы, а будто цементная крошка.

Тогда тоже казалось: говорить не о чем. Все сказано. Все прожито и понято, и дальше – просто некуда. Ан нет, года не прошло – и оказалось, что разговор совсем не окончен. И, возможно, не закончится уже никогда.

-Тогда я была моложе, - сказала она вслух, обращаясь к собственному отражению в зеркале заднего вида, - а теперь мне тридцать два. И все изменилось.

А что изменилось-то, собственно? Она далеко ушла от двенадцатилетней девчонки, влюбившейся в учительницу, но где-то глубоко внутри эта девчонка все еще жила в ней, и отказывалась так просто сдавать позиции.

-Брось, - говорила она Ксении, - что лучше: двадцать лет в кошмаре, или полгода счастья? Возьми то, что она дает – и радуйся тому, что получила это. Отпусти себя, и живи на полную – ты же умела это раньше!

-Это было давно.

-Не так уж давно! Двадцать лет – подумаешь, какая глупость! Замотать себя в дорогой пиджак и навесить на лицо корпоративную улыбку – еще не значит стать старой. Ведь пиджак можно снять, а улыбку сделать искренней. Ты все еще это можешь.

-А потом? Что я буду делать с этим потом?

-А какая разница? Разве оно того не стоит?

Рука сама потянулась к магнитоле и выбрала песню. И ударили в уши звуки свободы и молодости.

Этот парень был из тех, кто просто любит жить.

Любит праздники и громкий смех, пыль дорог и ветра свист.

Он был везде и всегда своим

Влюблял в себя целый свет.

И гнал свой байк, а не лимузин.

Таких друзей больше нет.

Пальцы сжались на руле, а голос в голове звучал громче и громче, перекрикивая музыку.

-Чего ты добилась в свои тридцать два? Построила мудацкую жизнь, в которой есть только работа, обязательства и три сотни комплексов? А где счастье? Где полет? Где безумие, в конце концов?

-Но время безумия прошло.

-Кто сказал? Это ТЫ так решила, что оно должно закончиться. Да тебе твоя дурацкая тачка дороже всех друзей вместе взятых. Как же – у тебя реноме, у тебя имидж, у тебя все прочее говно, в которое ты взяла и поверила.

И в гостиной при свечах он танцевал, как бог.

Но зато менялся на глазах, только вспомнит шум дорог.

Все, что имел, тут же тратил

И за порог сделав шаг

Мой друг давал команду братьям,

Вверх поднимая кулак.

-Давай, - голос снова перекричал музыку. Двенадцатилетняя Ксюша звучала очень уверенно, и громко. – Я не хочу, чтобы все закончилось вот так. Я не об этом мечтала.

-Я осуществила все, о чем ты мечтала, не ври.

-Вот уж нет! Да, Анастасия Павловна теперь с тобой, но она с тобой ровно наполовину.

-Ой, да перестань! – Ксения рявкнула это, глядя в зеркало, как будто там и правда кто-то был. – Чего ты хочешь? Чтобы я ее трахнула? Об этом ты мечтала? Да тебя в ужас приводила мысль о поцелуе между женщинами.

-Это потому что я была маленькая. Для меня высшим проявлением любви было притащить ей букет цветов и трястись от страха, что она узнает, от кого это. Но мне этого было достаточно! А тебе – нет.

-Я изменилась.

-Знаю! Ты изменилась и стала старой скучной идиоткой, которая увлеклась построением прекрасного будущего для любимой женщины и совсем забыла о женщине самой.

Ксения сама не заметила, как педаль газа сильнее вдавилась в пол. Теперь она лавировала между редкими в ночной час автомобилями, и с каждой минутой скорость становилась выше и выше.

-Кто ты? – Спросила она у отражения в зеркале. – Кто ты?

-Вот именно! – Откликнулся голос в голове. – Кто ты? Расфуфыренная тетка? Вечный страдалец? Моя любовь приносила мне радость, а уж потом боль. А твоя?

-Моя тоже!

-Вот уж вряд ли! К твоим ногам бросают то, о чем ты мечтаешь уже чертову кучу лет, а ты воротишь морду и говоришь, что тебе это не надо. Прекрасная радость получается!

-Как ты не понимаешь, - прошипела сквозь зубы Ксения, и вдавила педаль в пол окончательно. – Если это случится… Если это произойдет. Я не знаю, как тогда я смогу жить.