Поленницы, кучи угля, Электроопор истуканы, Без плоти листвы тополя, Как будто собаками рваны. Вокзала обшарпанный вид, Перрон, навевающий скуку, Каблучной картечью побит, Заштопан на скорую руку. Зевающий, сонный народ, Как вынут на свет из заначки. И с датой – «13-й год» Кирпичный престол водокачки. За красноажурной, рябой, Стеною столетнего дива – Мне чудится дым над трубой Летящего локомотива. Мазутом и гарью пропах, Он мчит сквозь разор и разруху. Быть может, и в наших рядах Прибавится дерзких по духу. Торосов хруст, дыхание борея, Столпотворенье пакового льда. Иль – воскрешен последний день Помпеи, Иль эпизоды Страшного Суда? Стальным бортам не вырваться из плена, Попытки-пытки гибнут на корню. Сам бог Нептун, сломав через колено, Трезубец свой закинул в полынью. Бредет медведь: «Браток, далеко ль суша?» Матерый зверь, а вон как одичал! Потом трусит медведица: «Послушай, Ты моего тут блудня не встречал?..» Арктическая белая пустыня... Апофеоз свершений и потерь... Ребята, как там плавается ныне, Каким богам вы молитесь теперь? 2001 Над аркою этих ворот Плескалось полотнище флага. И требовал «плату за вход» Какой-то шутник иль деляга. Плевать бы! Но вляпался в спор, Попёр я в погибель скандала. И тут же уперся в забор Крутых полицейских амбалов. И самый амбалистый – мне Тюрьмой пригрозил. Ну и гад же! Вальяжный такой, в тюрбане, Наверно, ба-а-льшой магараджа! И взяли меня в оборот, Как неслуха, зелень-мальчишку. И здесь же, в притворе ворот, Повытрясли всю мелочишку. Пошел я на свой сухогруз, Закрылся и запил в гордыне: Могучий Советский Союз И пикнуть не дал бы, а ныне... К печали штормов и зыбей, К позору торгового флота,– На древних воротах в Бомбей Могли и повесить в два счета. 2001  Священная – да! А по части навоза? Не видел. Одна подкопытная пыль. Конечно, жестка постановка вопроса, Но это ж корова, не автомобиль. Загон переулка, асфальта подстилка, На впалых боках – голодовки печать; Окрестную травку побила кобылка [1], Одно остаётся корове – мычать. Смотрю я и мучаюсь горькой, подспудной, Далёкого детства бедой-лебедой: Эх, эту б корову в лужок изумрудный, – Пасись и нагуливай добрый удой! Под вечер пришла бы корова до хаты, И кроме удоя с собой принесла – Две пары копыт и большие ухваты Священных рогов к изумленью села. С коровой и в жизни была б перемена: Звенел бы литовкой на знойном лужке, Зимой бы носил ей навильники сена, Похожий на Будду в своём кожушке. 2001 «...Они тут давно поселились, хохлы, Огонь до сих пор высекают кресалом, А молвишь едва «Здоровеньки булы!», Тебе уж горилку подносят и сало!» – Вчерашние байки. А нынче – молчок. Сверкает Флорида – центральная трасса, Кафе, магазины... Взгляни, морячок, Однако, скульптура Шевченко Тараса? Оно, изваянье! Но фальшь фонаря, Но это пальто аргентинского франта... А дума и взор, и усы кобзаря, И надпись достойная: «От эмигрантов». Ухоженный скверик. Народу пестро. И все же поэта глаза хмуроваты, С того ль, что под кручей не чудный Днипро, А волны чужого залива Ла-Плата? 2001 Нет, нам не платят «гробовые», Хоть в трюмах и опасный груз. «Ревущие сороковые [2]...» Пуэрто-Мадрин... Санта-Крус. Так и плывем, удел нехитрый, Шторма привычно мачты гнут. Конфуз, коль тыщи тонн селитры Набухнут влагой и рванут! Ни "SOS" подать – в простор куда-то... Ни слышать больше никогда, Как в полный штиль журчит в шпигатах, Стекая с палубы, вода... Конечно, жаль, – Судьба-индейка! – Упасть ни в травы-ковыли,– Не ближний свет,– В проливе Дрейка, На рифы Огненной Земли... 2001 |
