Съехав с шоссе на Сорок восьмую улицу, я пересек Бродвей, развернулся на Пятой авеню и подъехал к Таймс-Сквер. Разумеется, парковаться там было негде. Триммер предусмотрел и это: в инструкции было сказано, что можно оставить машину на ближайшем гидранте. Меня почему-то умиляли эти небольшие пожарные водозаборные колонки, расставленные в Нью-Йорке на каждом шагу. Казалось, огромный город построен из соломы и поэтому так опасается пожаров. Я никогда не слышал, чтобы хотя бы один из этих гидрантов был использован по назначению. Тем не менее, парковаться у гидранта считается в Штатах страшнейшим из грехов. Менты тут же арестовывают и увозят оставленный хоть на десять минут автомобиль, невзирая на отчаянные мольбы его незадачливого владельца. Интересно, на что рассчитывал Триммер, приказывая бросить машину в таком неподходящем месте? Но это уже его дело, не мое.
Я старательно прижался к тротуару на самом углу, в том месте, откуда была хорошо видна сверкающая даже днем огнями реклам шумная многолюдная Таймс-Сквер, выключил двигатель и выбрался наружу. Какой-то индус в чалме, торгующий с тележки пронзительно пахнущими подгорелыми орешками, взглянул на меня как на психа. Я подмигнул ему – дескать, не боись, все учтено – и вздохнул. Несмотря на то, что теперь я был свободен, как океанский ветер, вместо облегчения я чувствовал непонятную тяжесть на душе. Нужно было убираться отсюда как можно скорее.
Еще раз подмигнув индусу, который тотчас отвлекся, чтобы насыпать в пакетик орешки двум школьницам в ярких куртках, я пробился сквозь толпу и, плюнув на светофор, бросился бежать через дорогу к островку, образованному на пересечении Седьмой авеню с Бродвеем. Огромная очередь, выстроившаяся у касс, бойко торговавших билетами на бродвейские шоу, недовольно зашумела, когда я пробирался сквозь нее. Но я просто позвоночником чувствовал, что теперь, когда задание выполнено, и я лишился опеки Триммера, нужно уйти от оставленной машины подальше. Доберусь до Вест-Сайда, а там возьму такси и прямо в Элизабет, на другой берег Гудзона. Городишко довольно гнилой, но ночь я как-нибудь перекантуюсь, а там – в порт...
Мои размышления были довольно грубо прерваны выросшим как из-под земли Чекистом. Несмотря на тяжелую гипсовую повязку на правой руке, он выглядел вполне готовым к бою.
– Ба, – угрожающе произнес он, хватая меня за руку, – какие люди! Ну и где ты машину бросил, лох? Быстро колись, времени-то нет совсем.
Понимая, что сейчас с ним лучше не спорить, я молча ткнул пальцем в направлении оставленной «тойоты».
– Сволочь тупая! – заорал на меня Чекист. – Да ты вообще знаешь, во что ввязался, лапоть? Триммер тут такую заварушку устраивает... Бомба у тебя там, понимаешь, бомба!
Где-то совсем рядом взвыла полицейская сирена. И хотя это был вполне обычный для Нью-Йорка звук, мне стало сильно не по себе. Все странные и неясные мне пункты инструкции Триммера вдруг сложились в одно целое. Я понял, что Чекист не врет. В машине бомба. Почему Триммер решил взорвать бомбу, теперь уже не имело никакого значения. Чекист скрежетнул зубами и схватился здоровой рукой за голову.
– Все, кранты, не успели! Неизвестно, когда рванет. В любую секунду может. Вот подставили-таки, суки! Да и хрен с ними теперь…
Он как-то странно посмотрел на меня, будто раздумывая, что со мной сделать, но потом растянул в дикой улыбке губы, резко оттолкнул меня и бросился к небольшому микроавтобусу, только что притормозившему на светофоре. Я увидел, как Чекист резко открыл дверь, неуловимо быстрым движением выбросил не успевшего ничего сообразить пожилого водителя прямо на асфальт, заскочил на сидение и сорвался с места, не обращая внимания на красный сигнал светофора. Визг тормозов, крутой поворот, и вот микроавтобус уже скрылся из глаз под гудки и проклятия, несущиеся из вздыбившихся от неожиданности автомобилей.
Первым моим побуждением было тоже как можно быстрее убежать, что, впрочем, я и собирался сделать изначально. Но тут меня пронзила жуткая в своей очевидности мысль. Это я – именно я и никто другой! – привез сюда бомбу, и вот сейчас, в любую секунду, она взорвется. Что я понимаю в бомбах? Может быть, она разрушит половину города. Я вспомнил индуса с его тележкой, оставшегося совсем рядом с брошенной машиной, девочек, покупающих у него орешки. А все остальные? Я невольно вгляделся в окружавшую меня толпу. Сотни, тысячи людей… Вон мамаша с малышом, держащим в пухлой липкой ладошке длинную конфету. Вон группа японских туристов, возглавляемая гидом с указкой, на которую надет белый флажок с красным кругом посередине. А там, через дорогу – уличный певец, неслышно раскрывающий рот перед небольшой кучкой любопытных...
Что делать? Я не могу предотвратить взрыв. Не могу. Даже если я сейчас закричу, меня все равно никто не услышит. Что делать?! Понимая, что это уже не имеет смысла, я бросился обратно к «тойоте». Все мои инстинкты вопили и сопротивлялись, но я упорно проталкивался сквозь толпу, а мои глаза невольно выхватывали из нее веселые или угрюмые лица людей, которых нужно было как-то спасти…
Взрыва я почти не услышал. Только воздух на секунду сгустился, стал жестким, застекленел и как будто не пропускал вперед. Мне показалось, что все вокруг – и люди, и машины – замерло, словно наткнувшись на невидимое препятствие. И только потом пришел звук, настолько неуловимо высокий, что о нем можно было скорее догадываться. И сразу же из проема Сорок седьмой улицы повалил необычный черный-белый дым. Он как будто послужил сигналом: все на Таймс-Сквер разом сдвинулось с места, завопило, завертелось. Не зная, что мне делать, я остался стоять, наблюдая, как истаивает сбитая в истерике в один плотный комок толпа, как, наезжая друг на друга, мечутся в разные стороны автомобили. Где-то далеко опять завыли сирены. Какой-то человек с перекошенным лицом сумасшедшего выпрыгнул из разбитой витрины Макдоналдса прямо на меня. Боли я не почувствовал, но, чтобы не упасть, сделал шаг назад и оказался на проезжей части.
И сразу на меня надвинулось что-то большое, грозя раздавить своей тяжелой мощной тушей. В последнюю секунду я успел отскочить, но все же бело-голубой автобус сильно ударил меня по коленям краем высокого бампера. Стало темно и почему-то душно, как будто я проваливался в глубокую яму или люк – совсем как тогда...
Открыв глаза, я увидел, что лежу, уткнувшись носом в грязный асфальт. Я приподнялся и, преодолевая сильную боль в ребрах и коленях, сел. Со всех сторон надрывались сирены. Но, судя по звуку, они были довольно далеко и почему-то не приближались. Я огляделся по сторонам. Дым почти рассеялся. Площадь была совершенно пустынной. Только опрокинутые тележки, расквашенные друг о друга замершие автомобили, разбросанная в беспорядке разноцветная обувь... Прямо на углу Сорок седьмой улицы неподвижно лежал человек. А над ним, как будто в нелепом хмельном сне, переливались всеми красками световые рекламы. Уж не мой ли это индус?.. Теперь торопиться некуда, подумал я с пугающим меня самого безразличием. Ужасное уже случилось. Только почему на месте происшествия нет ни единого живого человека, кроме меня? Где полиция, где бдительные пожарные?..
Поднявшись на ноги и чувствуя противное головокружение, я двинулся в сторону Вест-Сайда. Мои шаги гулко разносились по безлюдной площади. Рано или поздно полиция или ФБР очухаются, и тогда мне лучше не попадаться им на глаза. Я стоял прямо посредине заставленного брошенными в беспорядке машинами Бродвея, когда позади меня раздался непонятный, похожий на лай крик.
– Иван! – истерически кричала невидимая мне женщина. – Иван! Да-да, это ты, Иван...
Я медленно обернулся. Вытянув руки, словно слепая, ко мне бежала та самая похожая на Мэрилин Монро блондинка, которую я встретил в Неваде, в кабинете у Триммера, и с которой летел потом в Лас-Вегас. Увидев заплаканное лицо и перепачканную одежду, я невольно шагнул ей навстречу. Подскочив поближе, блондинка с размаху залепила мне довольно чувствительную пощечину. От неожиданности я чуть было не упал, но все же успел схватить ее за руки. Я ожидал, что эта сумасшедшая начтет вырываться, но она тут же обмякла, в отчаянии глядя на меня обезумевшими глазами с размазанной тушью на ресницах.
