Коля Сокол из «штрафников», как он сразу о себе выложил без смущения. Судно, на котором он плавал, заходило в порт одного островного государства, а там закон правительственный недавно вышел: ни зверя, ни птицы редкой за пределы страны не вывозить. А Коля соблазнился попугайчиком, купил у назойливого торговца. Подарок сынишке, думал! Сынишка в первый класс собирается.

Попугайчик жил в каюте Сокола до отходного таможенного досмотра, который и стоил ему паспорта моряка заграничного плавания.

Пятница, выслушав скоропалительный рассказ радиста, серьезно изрек:

— Жалко, что нашу трясогузку с птенцами на юг отправили, а то бы, пожалуйста, чем не замена божеской птичке!

Коля не понял, а скорее, не обратил на это внимания.

— Старики, теперь вместе будем покорять Великий Северный морской путь! — Веселый радист поселился на борту. Толковый к тому же. Только появился в рубке «Северянки», сразу — к радиотелефону. Пощелкал рычажками, покрутил, повертел, соединился с рубкой «Буслаева». — Как зверь робит!.. А вы говорите — ножницы… Анекдот слышали?.. А кондишен не робит? Это худо, замерзать будем, старики. Ничего, перетопчемся!

Капитан Глебов в первый же час прибытия на борт «Северянки» назначил Сокола старпомом. В иерархии корабельных чинов начальник радиостанции относится к офицерскому составу, как и старпом, носит на погончиках три нашивки и столько же шевронов на рукаве парадной тужурки.

— Сокол, будете у меня старшим помощником! — сказал капитан Глебов принародно, чтоб слышали моряки и команда обслуживания станции. — Приказов писать не буду, но помните, вы — старпом!

А в каюте, когда Глебов вышел, Коля Сокол потрясал воображение «сухопутной толпы», как успел он окрестить команду обслуживания.

— Старпом — это чиф, чтоб было понятно, второй человек на судне! Другими словами — чего изволит флибустьер! Звучит? Так вот, товарищ кок, — обратился он к Виктору, — бананы у тебя есть?

Виктор усмехнулся, принимая флибустьерское настроение Сокола:

— Есть, есть. В Тобольске у одной экзотической бабки прикупили. Пятница в форпике хранит, чтоб не проросли, не задрябли. Ну, если морозец прихватит, настоящие бананы будут, хоть на спирт перегоняй!

— Мне нравится твоя речь, старик! Вижу, шкафут со шкафом, где твои чумички — поварешки лежат, не перепутаешь… Ну, а если, — Сокол стрельнул глазами, — стоя на крюйс — марсе быстро поднять фор — марсель и обрубить швартовы шкиперским топором по команде «свистать всех на верх!», на сколько узлов прибавится ход этого утюга?

Братва, то есть «сухопутная толпа», завращала глазами.

— Поскольку бизан — мачту, не учтя пожелания товарища Сокола, современные кораблестроители упустили за ненадобностью, а фор — марсель существует лишь в горячечном воображении флибустьера, при полном штиле я спокойно брошу за борт дреки и пойду на шканцы пить кофий… А ты говоришь, ножницы!

— Старик, мы с тобой будем дружить!

Виктор тоже подумал в тот миг, что подружится с Колей Соколом.

А в каюте начальника, куда проследовал капитан Глебов, происходил в те минуты не столь дружественный и панибратский разговор. Напротив, Борисов принял капитана настороженно — тактично. Борисова еще несколько смущала капитанская форма Глебова: увесистый «краб» на околыше фуражки, золото погончиков. Но это состояние испытывал начальник недолго, потому как Глебов повел себя, по его разумению, непозволительно смело.

— Всех, до рядового матроса, прошу устроить в отдельные каюты! — сказал капитан. Но, как говорится, не на того напал.

— Мои люди, понимаете, почти два месяца на станции. Расселять? Уплотнять? На это я не пойду!

Вова Крант разнес тотчас по судну ответ Борисова, и начальника зауважали. Приподнял он свою марку в глазах коренной братвы «Северянки». Даже Бузепков, горячась, сказал:

— Свою каюту освобождать? Никогда! Я заочник, условия нужны.

— Ладно тебе, Гена! — неопределенно буркнул Пятница и пошел выдавать постельное белье новоселам. Расселили их сообразно чинам и положению: капитан Глебов занял пустующую каюту главного инженера, боцманы пожелали жить вместе и только один из трех матросов устроился на диване в бухгалтерии. И вскоре оттуда грянул магнитофон. Молотит себе ни шатко ни валко, будто уморить кого захотел матрос монотонным завыванием мага. Еще один меломан объявился на борту! Ну, дела!

— Послушайте, вам не надоело? — заглянул к матросу Виктор.

— А что, не нравится? Это же самое модное сейчас: поп — музыка.

Поп — музыка вскоре стихла, меломана позвали наверх, где уже в робах и кирзачах гремела палубная команда. И станция на целый день погрузилась в железный грохот: заново крепили на палубах имущество «Северянки», перегружали со спасателя дополнительные аварийные средства, проверяли системы пожаротушения, отвинчивали задраенные люки форпика и ахтерпика, спускались в трюмы и кладовые, оценивали прочность шпангоутов, да мало ли каких хлопот у профессиональных моряков! Наконец спустили водолаза — осмотреть подводную часть станции. Дизеля рокотали без остановки, без перерыва в послеобеденные часы, и, непривычные к столь насыщенной деятельности, мотористы и электрики поняли, что вольготному распорядку пришел конец.

Поздним вечером, когда на палубах и в трюмах затихли голоса и суда, изготовясь к скорому отплытию, сияли на воде огнями, среди которых выделялись прожекторы «Буслаева» и «Северянки», Глебов пригласил всех в кают — компанию.

Об этом легко вспоминается Виктору теперь, когда караван неутомимо движется к Диксону под исключительно полной луной, проложившей длинную золотистую на воде дорогу. И он вновь мысленно уплывает по этой дороге в позавчерашний вечер к позднему собранию экипажа «Северянки».

— Впереди у нас общая дорога во льдах, нелегкая работа. И пугать я не хочу, но работа опасная! — начал Глебов. — Все мои товарищи — моряки дальнего плавания. Ходили, правда, мы на разных судах, а вот свела судьба на борту вашей станции. Сам я моряк с детства, в войну был юнгой Волжской флотилии. Ну, а с парнями, — он кивнул на своих, — думаю, познакомитесь в деле…

— Уже пообщались! — весело кивнул радист.

— Хочу еще раз предупредить, с Ледовитым шутки плохи! Так что главное — дисциплина и четкое знание своих обязанностей. С завтрашнего дня, — он искоса глянул на Борисова, — с завтрашнего утра ознакомлю с четкой судовой ролью, с обязанностями по тревогам. Ну, а в ближайшие дни проведем учения.

— Как будут работать дизеля? — не выдержал Бузенков.

— Свечки, ладанки и… кадила, — Глебов усмехнулся, намеренно утрируя, — и прочую поповскую атрибутику советую приберечь для воспоминаний после перегона. А дизелям положено работать круглые сутки.

Вспылил было Вася Милован:

— Нас двое мотористов. По двенадцать часов молотить на вахте?

— Мы советовались уже с начальником. Да, нужна трехсменная или четырехсменная вахта и мотористам, и электрикам. Кажется, есть у вас незанятые кадры на борту?

— Буду стоять вахту на главном щите, согласен! — подал голос инженер Глушаков. Он истосковался по работе, в последние дни все чаще вздыхал: «Устроюсь на полставки!»

— Дам в трест радиограмму об изменениях в штате, утвердят! — сказал, как припечатал, Борисов. И Вова Крант заерзал на стуле: по всему, выпадала ему вахта у дизелей, которую когда-то, в заводоуправлении, предлагал Виктору начальник станции.

Но Сапунова сверлила мыслишка: вспомнит ли Глебов о камбузе? Днем на «Буслаеве» сделал он для себя гигантское открытие. Там «вопросом питания», как выразился бы Борисов, занимаются пять человек: кок, пекарь, буфетчица, дневальная и артельщик — по-сухопутному заведующий кладовыми. Все эти должности на «Северянке»…

А капитан уж тем временем трогал общую болячку: котельщика нет, обогрева систем нет, штаб проводки на Диксоне может застопорить перегон!

Борисов помалкивал. Что ответить? Нечего. Была еще надежда у начальника, что котельного машиниста «доставят на вертолете». Как и откуда? Помалкивал начальник.