— Ну, где ты там, Роберто? — послышался сзади Лесин голос. Леся снова оказалась на скале. — Еще стоишь? Думаешь? Ну что тут страшного? Раз, и все. Ты вообще-то прыгать умеешь?

— Да как-то с высоты не приходилось...

— Ясно. Слушай, можно прыгать ногами. Тогда ничего не случится. Только держись все время ровно. Ровно подойди, оттолкнись и... порядок. Ну, будешь или нет? А то я прыгну.

— Сейчас, подожди.

Роберто подошел к краю скалы и глянул вниз. Отвратительный страх снова охватил его, в нем все замерло. «Проклятая слабость! — пронеслось в голове. — Но я должен прыгнуть!»

— Сейчас, Леся, я прыгну. Сначала ногами вниз. Подожди немного. — Смотрел в зелено-голубую глубину, которая открывалась перед ним в добрых пяти метрах внизу, и не было сил оторваться от твердого. — Сейчас, — сказал он снова. Ему уже было стыдно за свой страх, и разбирало зло на Лесю, затянувшую его сюда. Надо было не лезть.

— Смотри, столкну.

Леся встала совсем рядом и взяла его сзади за плечи.

— Или сам прыгай, или... — голос у нее был суровый, но Роберто благодарно ощутил осторожность ее прикосновения.

— Ну, — сказала Лёся, — я считаю. Раз, два...

Роберто сделал шаг вперед, и Леся выпустила его. Он летел вниз, все поднялось в нем, нервы собрались в клубок. Он летел ровно, как струна, и так же вошел в воду.

Холодная вода приняла его мягко, сразу же резко замедлив полет, и вот он уже выплывает на поверхность.

Роберто понял, что прыгнул со скалы, только тогда, когда солнце снова встретило его над головой. Придя в себя, он ощутил необычайную радость, и благодарность Лесе переполнила его.

Леся была рядом, она прыгнула вместе с ним. Все поздравляли его. — Твой прыжок технически почти безупречен, — сказала Леся.

— Что, еще прыгнем? — спросил Роберто.

— Ого, разохотился, — Леся рассмеялась. — Пойдем, кто еще хочет?

А от камней донеслось:

— Ого-ог-го! Давайте сюда!

Это уже Виталий звал их со скалы.

Сейчас мной снова овладевает это странное чувство. Хочется что-то делать, как-то выразить себя, свои настроения. Едва ли не каждый день пишу стихи, иногда и по нескольку в день. Не знаю, как бы я переносил это напряжение, если б не стихи. Конечно, я понимаю: то, о чем пишу, не могу показать никому; одно предположение, что кто-то не поймет, отнесется к моим опусам с холодным сердцем, скептически или вовсе равнодушно, пугает меня.

Наверное, это и не стихи даже, а... вот именно, мои настроения. Записи для себя. Я не хочу перечитывать их, убежден, что увижу там немало наивного, несовершенного, иногда беспомощно детского... Но — не могу не писать! Сколько раз до меня по самым разным поводам произносились эти слова. Неужели все по кругу?

Так хочется с кем-нибудь посоветоваться. Просто поговорить по душам, но всерьез, не случайно. Я запутался-таки в своих отношениях с людьми. Ну и глупец! Так хорошо мне было с дядей Миколой, так легко и просто почувствовал я себя, когда начал жить у него в Киеве, так мне было радостно, я и учиться начал куда лучше, а все благодаря ему... И вот — покатилось одно за другим, и уже не могу ему открыться, с каждым разом все больше отдаляюсь, даже самому больно. А как тут быть?

В конце концов — все только из-за этой истории. Собственно, проще простого сказать, что запутался. А может, я просто становлюсь взрослым, и дело, кроме всего прочего, еще и в этом?

Через несколько месяцев мне будет уже девятнадцать. Когда-то, не так давно, я мечтал об этом возрасте. Хотел почувствовать себя полноправным мужчиной. А сейчас? Меня это пугает. Как-то незаметно ушло время, и уже все смотрят на меня не как на мальчика, а как на взрослого. Вчера на обеде, когда мы стояли в кафе самообслуживания и я оказался последним, женщина заняла за мной очередь, привела свою подругу и выразительно показала на меня: «Я вот за этим мужчиной...» Никто не обратил на это никакого внимания, а я как-то сжался весь внутри. Ребята болтали себе дальше, а я думал: «Ну что, Роберто, время твое уже отсчитывается, слышишь?»

И чем дальше, тем острее я чувствую, что время идет, что я должен что-то принципиально изменить в себе. Потому что сейчас я словно застыл на мертвой точке, и мне надо любой ценой, даже напрягая все силы, сдвинуться с места, направить себя, и тогда легче будет идти дальше. Потому что с течением времени я внешне как будто и стал взрослым, а на самом деле (этого никто не видит) еще во многом остался таким, как был. Довольно.

Последний разговор с отцом перед отъездом в Киев окончательно доказал, что он меня совсем не понимает, просто неспособен понять мое нынешнее состояние, потому что абсолютно забыл то время, когда ему самому было восемнадцать лет.

Я понимаю — он заботится обо мне, беспокоится, что я уже второй год не могу поступить в университет, считает, что у меня есть все данные, но я недостаточно работаю. А когда я сказал, что, может, и хорошо, что я не поступил, что моя работа на заводе дала мне то, чего ни один университет не дал бы никогда, он очень обиделся. А я понял-таки, и только теперь, именно на заводе, что такое физический труд, что такое отношения взрослых людей, что такое производство. И думаю, каждому такое не помешало бы. Родители очень радовались, что я с тех пор, как живу у Миколы, стал лучше учиться. Только я ведь знаю, что послали меня в Киев к дяде Миколе ради него. Это я потом понял. Он всегда любил меня больше других братьев и с радостью взял к себе. Все же хорошо, что я жил у него, когда разыгралась эта последняя история и они разошлись окончательно. Тогда я ему все-таки помог, знаю, но дальше...

Сейчас я уже могу понять, каким наивным и (надо быть перед собой честным) самонадеянным я был, когда заканчивал десятый класс.

Естественно, мои победы особенно увеличили мой вес в собственных глазах. И кроме того, я был просто-напросто убежден, что должен поступить: ведь в последнем классе я хорошо и легко (слишком легко) учился. Но как выяснилось, то, чего хватало на четверку в школе, при поступлении в университет значило гораздо меньше. То был холодный душ — мой первый провал. А сейчас? Сейчас я и сам не знаю. В этом году вуз уже значил для меня далеко не так много, — я осознал, что еще не представляю достаточно точно своего места во взрослой жизни.

Думаю, что попаду в университет в следующем году. А за этот год я обязан себя понять. Понять, чего хочу. Дело в том, что временами мне трудно объяснить даже собственные поступки и чувства. Я поймал себя на том, что всегда углублен в самого себя, причем принципиально, и что бы ни делал, получается в первую очередь для себя, а уж потом думаю о ком-то. Когда я это осознал, стало так гадко и досадно, что долго не мог найти себе места.

Собственно, так поступает большинство. Вот ребята в нашем дворе — тоже как будто так, да и у нас в ремонтно-механическом... Хотя нет, подожди, Роберто, ты снова спешишь сделать всех такими же плохими, как сам! Надо поменьше смотреть на тех, кто берет в расчет только себя, а почаще присматриваться к тем, кто нацелен на добро для других. Такое свойство человека всегда заметно, да и все его уважают. Как вот Игоря Георгиевича, мастера нашего цеха. Так что дело действительно во мне самом.

Я должен научиться быть жестоким к себе, не давать себе поблажки, хочется там чего-нибудь или не хочется, и поступать точно понимая, что делаю. Мне кажется, это и есть настоящая взрослость.

Дорогие родители! Вот они боятся и переживают за меня, совсем не представляя, какой я на самом деле, кто я, что знаю, что делаю, чем живу. Мне и самому трудно оттого, что иногда я приезжаю домой как чужой, посторонний человек. Я вырос, а родители этого не заметили. Мама всегда привыкла видеть меня маленьким, и у нее, да и у отца, никак не укладывается в голове, что я способен решить что-то серьезно, что-то делать такое, что и они делают, что я имею право жениться, иметь детей, что я уже голосовал, что посторонние могут уже сказать обо мне «этот мужчина».