Местные индейцы так и поступали на протяжении веков, Чуть опасность — они в сельву, заросли свои знают, как никто другой, вот и ищи их там среди лесов и болот. Никто из завоевателей дальше побережья и не совался.
Потому и существовало тут, говорят, когда-то негритянское царство беглецов рабов, хотя и недолго, а уж потом англичане, которые владычествовали одно время на Атлантике в нашей стране, снова поработили потомков бывших рабов.
Что там докучало, так это москиты, хотя и запаслись мы всякими средствами, да куда там! Москиты покоя не давали, пока мы не разожгли костер и не уселись вокруг него.
На этот раз чуть ли не каждая вторая песня наводила меня на воспоминание о Кончите, и грустно мне становилось, когда я вновь и вновь видел перед собой ее переполненные слезами глаза и вспоминал свои боль и гнев. Нет, не могу, пока нет тишины...
Заночевали мы прямо здесь, в селении, выставили часовых, конечно, но все же в селении, не в лесу. Хотя все равно каждый в своем гамаке спит, подвешенном между деревьями. Вроде бы то же, а все же не то...
Прошлой ночью почему-то не давал мне спать крик игуаны, и я уже готов был встать и пойти хотя бы спугнуть ее, чтобы умолкла, но не хотел поднимать шум, и только втихаря крыл ее как только мог, — с этой руганью и заснул, не помню как.
Ее счастье, что рано вышли мы в, дорогу, а то и эту чертову ящерицу отыскал бы и отомстил, чтоб ей так спалось следующую ночь, как мне эту.
Гамаки защищали нас от змей, но из опыта походной жизни уже был у нас старый обычай — никогда не срываться на ноги босиком, не рассмотрев перед этим, что под ногами. Если нет крайней необходимости, ясное дело. Потому что не раз теряли мы уже товарищей из-за укусов ядовитых змей, а в пути часто не имели нужных средств и отвезти в больницу не могли — так и погибал человек понапрасну, всякое бывало. Словом, уснули мы, и никакая чертовщина не мешала мне спать, разве что огромную летучую мышь увидел перед сном, называют ее еще вампиром. Говорят, к животным они присасываются и кровь из них пьют, слышал такое, но не видел. А здесь над хижиной, возле которой к деревьям привязал я свой гамак, рядом с Бланко и Ихито, вдруг словно темная туча поднялась, и Бланко воскликнул, что) мол, смотри, это же вампир, Ихито вздрогнул, а я засмеялся, хотя размах крыльев у вампира был внушительный, да, говорю, что, сынок, напугался, не бойся, они на людей нападать не будут, вон у Бланко спроси. Ну, и конечно, Ихито взвился, сам штаны держи, чтобы не слетели, Хорхе, ты хоть и лейтенант, а ума-разума ни на грамм, вампира же боишься, наверное, сам, вон какой здоровенный бугай вырос, у меня сколько там той крови, а Бланко и подавно не испугается, они негров не любят, здесь их и без него полно...
Ну и так далее.
Наконец Ихито успокоился, затих и уснул. А я лежал и слушал тишину, я очень люблю слушать тишину и смотреть в небо, и думал я о Кончите, что вскоре мы таки поженимся, все будет хорошо, и будет покой и тишина, повсюду будет тишина, как вот сейчас между небом и лесом, между звездами и теми, что спят, и... здесь меня укусил комар, который протиснулся сквозь москитную сетку, я выругался, убил комара и обиделся на весь мир... И все же заснул умиротворенно и спокойно и очень быстро, простив даже той частице природы, которая в виде комара укусила меня за нос.
Селение это было рыбацкое, как и большинство на побережье, где часть населения все-таки сеяла маис, картошку, рис, но немного, главное здесь — лес, охота, а еще лучше океан — рыба, омары, креветки.
Наутро Маркон позвал меня и Бланко, и мы включились в торговлю, которую Маркон развернул еще с вечера, и наконец пришли к согласию. Подсчитав все, Маркон предложил крестьянам определенную сумму (а деньги у нас были) и зафрахтовал на несколько недель две рыбацкие шхуны. Небольшие, но как раз такие, что могли вместить всю нашу команду.
Так мы стали рыбаками.
Никогда в своей жизни я не ел столько рыбы, а что уж не ловил, то и подавно. А здесь пришлось и сеть таскать, и ремонтировать, и рыбу солить, чтоб не портилась, и крабов чистить, и креветок готовить.
А суть была вот в чем — выплыли мы двумя своими шхунами в море, как раз напротив того полуострова, Лас Перлас, и ловим себе рыбу. Ну, будто обычные рыбаки, крестьяне. Было по двое и настоящих местных крестьян-рыбаков на каждой посудине, вот они нами и руководили, а мы лишь выполняли все их распоряжения по части рыбной ловли, за исключением одного — нам нужно было обязательно держаться того полуострова, не выпускать его из поля зрения.
Мы следили за бандой, а она за нами.
Нужно было их перехитрить, усыпить подозрения. Так прошло больше десяти дней, я на эту рыбу уж и смотреть не мог, а что говорить о тех, кто помоложе.
Были у нас на шхунах еще и лодочки, по нескольку на каждой, на них мы отвозили, как это делают рыбаки, рыбу в селение, и привозили запасы воды и какую-нибудь нерыбную снедь — бобы, рис, даже хлеб иногда.
Маркон, как всегда, держал свои тайны при себе и раскрывал все в последнее мгновение.
Так вот, позвал он как-то меня в каюту и закрыл дверь.
— Хорхе! — сказал он, — ты знаешь мои принципы, так что не обижайся. Там, в банде, трое наших ребят. Помнишь, однажды я внезапно выстрелил в широконосую обезьяну, а затем пустил зеленую ракету? Тебе я сказал, да и все ведь слышали, что стрелял, чтоб на эту стрельбу и ракету бандиты обратили внимание и меньше прислушивались к звукам поближе, потому что там наши разведчики лазили возле них. Чепуха, не так ли? Я давал нашим ребятам в банде сигнал, что мы здесь. А сегодня они просигналили — наблюдение за нами прекратилось, можно наступать. Они будут ждать. То есть пойдут на часовых со своей стороны. Понятно?
Я люблю Маркона и пойду за ним в огонь и воду. И хотя он и старше меня лет на десять, могу гордиться, что это мой друг, командир и боевой товарищ.
Но недоверия простить не могу. И обиделся на него, как мальчишка. Молча насупился, ничего не сказал, но, наверное, покраснел, и Маркон обнял меня за плечи:
— Хорхе, я доверяю тебе, как себе, просто суеверный я; и потому, знаешь, я же не за себя, а за них, за наших ребят боюсь. Среди врагов заброшены наши, а вдруг и здесь кто-то ихний? Да, все проверены, да, по нескольку раз, и все-таки! Тебе ли объяснять, что такое разведка?
Я знал, я хорошо знал это, потому что в партизанские годы вместе с Марконом, когда мне было столько лет, как Ихито, я входил в состав специальной группы, действиями которой лично руководил команданте Томас Борхе.
Именно мы и выполняли самые сложные и секретные задания. Да, уже четыре года прошло после победы революции. А сейчас... '
— А сейчас послушай, что я тебе скажу. Если что со мной случится — договор, как всегда, — командуешь ты, это все знают, так вот...
Около полуночи мы спустили на воду маленькие лодки и взяли курс на берег. Вдруг на одной нашей шхуне вспыхнули два ярких фонаря и на другой тоже. Я встревоженно глянул на Маркона.
— Мы должны добраться туда к четырем утра. Это сигнал для наших там, понятно?
Меня охватило знакомое чувство тревожного напряжения, с которым всегда приходит пронзительная четкость мысли и движений. Операция уже началась. Мы подошли на лодках почти вплотную к перешейку, который отделял полуостров от суши, но высадились на берег немного дальше, на песчаной косе.
С нами шел местный проводник, высокий сутуловатый негр, с огромной шапкой тяжелых вьющихся волос и хмурым, озабоченным выражением лица. Он молчал, и молчали все мы, разговаривали только жестами.
Тепло было, в нашей стране всегда тепло, и все же, когда мы разделись все догола, нам показалось, что мерзнем, одежду всю сложили там, на берегу, и со стороны выглядели, наверное, довольно глупо — голые вооруженные мужчины ночью выстроились в линию вдоль берега моря.
Маркон обошел всех, осмотрел оружие, снял с кого-то лишний нож, а затем молча пошел следом за проводником, и мы все за ним друг за другом. Словно привидения среди ночи, блеснули наши голые тела и исчезли в лесной чаще.
