После занятий я устремился в раздевалку. Приятели предлагали прошвырнуться по парку, но сегодня я не мог себе этого позволить. Дело в том, что отец уже ждал меня возле школы, чтобы отвезти в драмкружок. Я посещаю занятия по актёрскому мастерству.

Отец не в восторге, что я занимаюсь именно в этом кружке, но Джерри Надлер, мой учитель, его давнишний друг. К тому же Джерри утверждает, что у меня талант. Он говорит, что я напоминаю ему Тома Круза в молодости и что моя фотогеничная улыбка поможет зрителям меня запомнить.

Я не обольщаюсь на этот счёт. У меня нет больших шансов стать кинозвездой. У нас в доме бывают известные артисты, и это, как правило, потрясающие люди, не мне чета. Но я не возражал бы против того, чтобы сняться в каком–нибудь рекламном ролике и получить за это кучу денег.

Я уже зашвырнул вещи в шкаф и вдруг застыл, словно громом поражённый. Среди учебников, разбросанных на нижней полке, лежал большой коричневый конверт. Отец попросил отослать его два дня назад, а я забыл это сделать.

«Ладно, отправлю завтра», — решил я. Закрыв дверцу шкафа, я набрал цифры кода и запер его.

В фойе школы мне махнула рукой Синди, но я крикнул ей, что опаздываю.

— И куда же ты направляешься? — полюбопытствовала она.

— Хочу помочь маме по части благотворительности, — выпалил я. — Мы собираем свечи для бездомных.

Почему я так сказал?

Отчего было не сказать правду? Я и сам не знаю, зачем сочиняю все эти истории. Думаю, это выходит у меня само собой. Непроизвольно.

Я подмигнул ей на прощанье и выбежал на улицу.

Чёрный «Мерседес» отца был припаркован напротив школы, на другой стороне дороги. Стоял ясный солнечный день, на небе ни облачка. Было тепло, как летом, хотя на дворе уже осень. Под лучами солнца машина сверкала, как большой чёрный бриллиант.

— Привет, шкет, — обратился ко мне отец. — Как дела, голова ещё цела?

Отец находит забавным разговаривать со мной таким образом; он думает, что общается со мной в стиле рэпа. Мама считает, что он прививает мне дурной вкус, вместо того чтобы показывать положительный пример.

— Привет, папа, — отозвался я. усаживаясь на горячее от солнца сиденье. — Ох, как кожа нагрелась, прямо обжигает.

Отец посмотрел на меня в зеркальце и поправил чёлку.

Выглядит он молодо и очень этим гордится. У отца пряме тёмные волосы и серые глаза — совсем как у меня. Он поправляет причёску всякий раз, когда проходит мимо зеркала.

У него всегда загорелая кожа. Отец говорит. что хорошо выглядеть — часть его работы. Он всегда одевается одинаково: чёрные брюки, чёрная рубашка и спортивные брюки. Говорит, что это униформа их компании. Точно так же, как «Мерседес» — машина компании.

Отец всегда подшучивает над кинобизнесом. Но я знаю, он любит свою работу.

Когда машина тронулась с места, я нагнулся, чтобы переключить кондиционер на полную мощность.

— Придётся заехать по дороге в «Юнивёрсал Филмз». Мне нужно повидаться с продюсером, он обещал подписать контракт, — пояснил отец. — А потом я отвезу тебя к Джерри. Кстати, вы ладите с Джерри? Он уже научил тебя чему–нибудь путному?

— Всё идёт хорошо, па, — ответил я. — Мы пока главным образом читаем пьесы. Ты знаешь, как это бывает. Вслух.

Отец подмигнул:

— Ну и как? Уже зародилось чувство, что ты готов принять участие в кинопробах?

Я усмехнулся:

— Пока нет.

Зазвонил мобильник. Отец прижал трубку к уху и стал давать указания своему секретарю относительно каких–то денежных неурядиц.

По обе стороны от нас проплывали пальмы. Отец вдруг повернулся ко мне и спросил:

— Ты отправил конверт? В нём очень важные контракты.

— Конечно, отправил, — соврал я, зная, что в лучшем случае пошлю его только завтра.

— Вот и хорошо. — Отец вздохнул. — Если письмо не дойдёт вовремя, меня размажут по стенке.

— Нет проблем, — выдавил я из себя.

— В последние дни была такая запарка, что я не мог даже вздохнуть, — пожаловался отец. — Ну, как дела в школе?

— Отлично! — бодро отрапортовал я. — Мисс Дуглас сказала, что моё сочинение может победить на конкурсе.

— Молодец! — Отец так обрадовался, что, подняв два пальца в знак Виктории, едва не съехал с дороги.

Снова зазвонил телефон, и отец долго разговаривал с кем–то, пока мы не подъехали к стоянке «Юнивёрсал Филмз». Охранник, узнав отца, вежливо и без лишних слов пропустил нас. Мы долго ехали вдоль длинного белого здания, пока отец не нашёл подходящего места для парковки.

Он провёл меня в огромный кабинет, больше похожий на жилую комнату. Но полу лежал пушистый белый с красными полосками палас, гармонировавший с цветами мебели. Я насчитал в кабинете три телевизора; книжные полки занимали почти всё пространство стен; в углу располагалась стойка бара.

В помещении не было письменного стола.

— Это кабинет Морта, — пояснил отец. — Подожди меня здесь, я отлучусь минут на пять. Морту осталось только поставить свою подпись, и мы свободны.

Отец указал на ряд полок, заставленных фотографиями в рамках, призовыми статуэтками, вязами, чернильницами, пепельницами и прочими безделушками.

— Можешь полюбопытствовать, — сказал отец. — Но будь осторожен, Росс. Ничего не трогай. Морт просто трясётся над своей коллекцией.

— Нет проблем, — успокоил его я.

— Этот контракт очень важен для меня. Я должен переманить этого парня на свою сторону, — бросил отец и исчез за дверью.

Я расположился на красной кожаной кушетке. Мне ещё не приходилось сидеть на таких удобных подушках — мягких и в то же время упругих.

Через минуту–другую я заскучал. Поднявшись, я подошёл к полкам и стал рассматривать фотографии и награды.

Моё внимание привлекла фотография, на которой Морт был запечатлён рядом с президентом Соединённых Штатов. Они улыбались, стоя на зелёном поле и держа в руках клюшки для гольфа. На снимке красовалась собственноручная подпись президента.

На верхней полке пестрели десятки других фотографий, на которых Морт был запечатлён в компании с кинозвёздами и другими известными персонами.

Чуть ниже лежал рыцарский шлем и серебряный кинжал. Возможно, это был реквизит из какого–нибудь костюмного исторического фильма.

Следующие полки были заполнены всевозможными статуэтками и кубками. Я остановился перед знакомой золотой статуэткой. Это был Оскар, вручаемый Академией киноискусства! Настоящий Оскар!

Я провёл рукой по его гладкой, сияющей поверхности.

— Это круто, — произнёс я вслух и вдруг почувствовал непреодолимое желание взять статуэтку в руки, ощутить на своей ладони её тяжесть.

Статуэтка оказалась намного тяжелее, чем я предполагал. Я крепко сжал её обеими руками и поднял её над головой.

— Благодарю вас! — обратился я к воображаемой публике. — Спасибо за награду. Мне она нравится, я знаю, что заслужил её.

И вдруг пальцы как будто сами собой разжались, и статуэтка выскользнула из моей руки.

Я метнулся в надежде подхватить её, но промахнулся.

Послышался глухой стук, потом треск, едва слышный, но ужасный, пронзивший меня в самое сердце, и я понял, что не забуду его до конца дней.

Я опустился на колени, чтобы поднять статуэтку.

— Пожалуйста, пусть с тобой всё будет в порядке, — взмолился я. — Пусть всё будет в порядке.

Но нет. Похоже, никто не услышал моей молитвы.

Круглая голова Оскара отломилась и теперь покоилась поблизости от обезглавленной статуэтки.

В этот момент послышался стук быстро приближающихся шагов. Кто–то подходил к двери кабинета.

Я похолодел от ужаса. Моё сердце готово было выпрыгнуть из груди. Его стук отдавался в груди болезненно пульсирующими ударами. Мне стало трудно дышать.

Нырнув к кушетке, я лихорадочно задвинул под неё обе части статуэтки и в этот момент увидел входившего в кабинет отца.