— Нина Георгиевна, вы как себя чувствуете?

Она взглянула на него слегка удивленно — в точности так смотрел дядюшка поверх своих узеньких очков.

— Спасибо, Сережа, я в порядке. Конечно, в расстроенных чувствах, но не как Лялечка. Должен же кто-то сохранять присутствие духа.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Чем тут поможешь, — грубовато ответила старая дама, но улыбнулась. Сергей тут же налил и себе чаю, включил тостер и присел напротив. — Если бы люди вели себя как следует… но этого мы с вами обеспечить не можем, верно?

— Вы про дядю Пашу?

— И про него тоже. Сереженька, мужчине пятьдесят три года, как можно быть таким дураком, не понимаю. Не все люди хорошие, не всем можно верить, это раз. И надо уметь ценить то, что дает тебе жизнь, это два. Собственный дом, любящая жена, прекрасная дочка. Что имеем, не храним, потерявши плачем.

Она покачала головой так сурово, будто это Сергей голышом убежал от любящей жены. Была ли семья у самой Нины Георгиевны? Кажется, нет, ни семьи, ни детей, свободная женщина лет шестидесяти, университетский профессор в отставке. И собственного коттеджа, наверное, нет.

— Я все время думаю про Алю, — признался он. — Она так испугалась.

— Вот и я не понимаю, как можно было не пожалеть девочку, — при этих словах Нина Георгиевна оглянулась через плечо, и Сергей ощутил знакомый импульс, будто внутренние часы высветили напоминалку. Свидетелю есть что сказать, и он скажет, если правильно спросить.

— Мне казалось, дядя Паша очень ее любит, — на пробу произнес он.

— Мне тоже так казалось, — она отхлебнула из чашки и снова покачала головой, скорбно поджав губы.

— Как же он мог не оставить сообщения?

— А я вот думаю, он сказал кому-то. И этот кто-то знает, но молчит.

— Кто, по-вашему?

— Точно я не знаю, но думаю на этого Гаджиева.

— А он здесь был и вчера? (Нина Геннадьевна значительно наклонила голову.) Вы считаете, он знает, где дядя?

Еще кивок.

— Почему?

— Я видела следы утром.

— Что за следы?

— Следы от поленницы за домом — слева от входа, Паша туда за дровами ходил. Следы вели оттуда, мимо двери и через двор к калитке. Шли двое. Я еще подумала: кто это уехал так рано?

— Рано?

— Было восемь утра, полдевятого. — Заметив его удивление, Нина Георгиевна пояснила: — Я по утрам бегаю на лыжах, здесь лыжня у леса, в поселке многие катаются. Так вот, возвращаюсь, а тут следы. А как раз шел снежок, все, что вчера натоптали, замел. Эти следы были свежие.

— От какой обуви, не заметили? — привычно спросил Сергей.

— От валенок, мы тут все по двору ходим в валенках. И те, и другие следы от валенок. Значит, Пашка так в валенках и ушел…

Валенки. Безразмерная обувь, округлая подошва, и сверху еще присыпало рыхлым снежком. Сумели боты найти эти пятна плотности или нет?..

— Да, и при этом двое шли к калитке, и потом один вернулся. Уже по дорожке, от калитки к дверям.

Двое прошли к калитке, один ушел, один вернулся. Наутро в доме были все, кроме дяди. Значит, кто-то из тех, кто остался в доме, его проводил. Если исключить вариант с таинственным пришельцем, скрывающимся в котельной и не найденным опергруппой, остаются мама, тетя Ляля, Марина и Виталий, Вадим, Эдуард. И сама Нина Георгиевна, не будем забывать об этом варианте, кстати, разговоры о следах могут быть и враньем…

— Но причем тут тогда сигнализация? — спросил он. — Калитку изнутри мог открыть любой из тех, кто был в доме, и сигнализацию отключать не потребовалось бы.

— А это вообще ни при чем. Я теперь вспомнила: вчера сработала пожарная сигнализация, ее выключили и, наверное, потом забыли включить. Вот полиция и прицепилась не к тому, к чему надо.

— А вы никому не сказали про следы?

— Почему же, сказала этому, — Нина Георгиевна хлопнула себя правой рукой по левому плечу, обозначив погон. — Надеюсь, он все правильно записал. Ни Ляле, ни Маринке с Вадькой не сказала.

— Вы предполагаете, кто-то из них может быть замешан?

— Хм… Насчет мадам Югановой не удивлюсь. Она Пашу никогда не любила, а деньги ей нужны. Ляля ей даст любую сумму, родная кровь. И смотрите, как она показывает свою нелюбовь к этому Эдуарду, прямо вся шипит. Демонстративно.

— А тогда почему вы считаете, что замешан Эдуард? Могли быть и ее следы во дворе.

Собеседница посмотрела на него с сожалением.

— Потому что Пашка ее тоже не любит, и есть за что. Да хоть бы и любил, не стал бы он с дочкой жены от первого брака обсуждать интимные секреты. С мужем ее тем более не стал бы. А этот Эдуард ему как родной, он часами с ним сидит за компьютером, смеются что-то, никого не пускают. Может, его Звягинцева подкупила, а может, и Маринка. А может, они обе в сговоре.

— Как насчет Вадима?

— А ему нет смысла отца втягивать в развод, — по быстроте ответа видно было, что над этим Нина Георгиевна уже подумала. — Он на этом потеряет. Если бы он узнал, он бы не провожал его, а удерживал. Вот ему бы я сказала, но вы видели, Сереженька, как он со мной разговаривает. И вы ему не говорите, пожалуйста.

— А нам с мамой вы доверяете? — Сергей выдал самую обаятельную свою улыбку.

— Представьте, доверяю, — она тоже улыбнулась, но продолжила серьезно. — Вы оба недавно приехали, материальной заинтересованности у вас никакой, а чтобы Аня предала сестру просто так, по бабской злобе, я не верю. Не такой она человек.

Все верно, думал Сергей, возвращая комплименты. Если причина на самом деле в женщине. А это-то пока и неочевидно…

Посмотреть ролик опять не вышло: постучалась мама и велела сопроводить ее в поселковый супермаркет. Доставку продуктов на сегодня никто не заказал, нужно было что-нибудь выбрать к обеду, а делать это с вифона доктор Островски не хотела, не доверяя российским презентациям товара.

— Пельмени — это только с мясом, — поучала мама, пока они шли вдоль снежных насыпей, мерцающих солнечными искрами. — С любой другой начинкой — вареники. Запоминай, чтоб не опозориться. На мужчин возьмем пельменей, Ляльке вареников с вишней, она их любит, может, поест, на нее страшно смотреть. Нина Георгиевна вегетарианка, ей с картошкой и грибами…

Супермаркет оказался вполне столичного вида, с быстрой выдачей. Переложив пакеты из корзины в машину доставки, Сергей взял маму под руку.

— Пойдем, посидим в кафе.

— Ты что? А обед?

— Мам, дома, кроме тети Ляли, две взрослых женщины и Алька, найдется кому посолить и бросить в кипяток. А мы по кофейку. Хочешь, угощу тебя ристретто?

— Тут нет ристретто.

— Кто сказал «нет»? Квадратик справа, расширенное меню, все как у нас. Давай. Взрослый преуспевающий сын платит.

Доктор Анна Островски внимательно взглянула на преуспевающего сына. Действительно, они были очень похожи.

— Ну, говори, чего тебе надо.

— Мне хотелось бы, чтобы ты мне объяснила: чего я не знаю про дядю Пашу?

Мама фыркнула. Взяла из ниши на столике кофе и кувшинчик со сливками, бросила обратно капсулу с сахаром и только потом ответила.

— Про дядю Пашу ты не знаешь много такого, чего тебе не следует знать. Что тебя интересует?

— Например, почему полиция приехала сразу.

— Тебе это не нравится?:

— Нет, я просто не понимаю: в России дело о пропаже взрослого человека всегда возбуждают через часы после факта пропажи?

— Почему нет? Думаешь, только в Америке соблюдают закон?

— Но, значит, есть веские причины полагать, что он не сам ушел, по собственной воле?

— Нет причин полагать, что он мог уйти без вещей и одежды, никому ничего не сказав, и бесследно исчезнуть. По закону этого достаточно.

— Он мог сесть в машину. Но ладно, допустим. А почему тетя Ляля так убивается… как по покойнику?

— Типун тебе на язык. У нее муж пропал.

— Пропал — не умер. У нее же такой вид, будто случилось непоправимое.

— Психолог ты мой полицейский, — снисходительно сказала мама. — Она любит его.