— И как это вы, — заметил он, — согласились пойти за мной? С этими словами он потянул мандрагору из земли. Раздался глухой, жуткий стон. У него закололо в висках, кровавой пеленой застило глаза, но он успел увидеть, как два его спутника упали на землю. Выдернутую из земли мандрагору Каскет небрежно отшвырнул в сторону. Эртель смотрел на него угасающим взглядом.

— Невежество, — назидательно сказал ему Каскет. — Когда в доме такая великолепная библиотека, только полный болван захочет курить кальян и валяться на мягком ложе. Мандрагора излишне возбуждает, дорогой дядя, и я очень рад, что это не пошло тебе на пользу.

Потом Каскет исчез в лесу.

Он вышел к невысокой горе, у подножия которой стояла хижина, крытая тесом. Внутри хижины сидел странного вида лысый человек, которого звали Ставангер. Ставангер был представителем бестической философской школы, поэтому приветствовал Каскета восторженным рычанием, стрекотом и кваканьем. У него давно не было собеседников, и жажда общения переполняла его.

— Приветствую тебя, — сдержанно и с недоверием сказал Каскет.

Ставангер засвистел и зацокал, но потом перешел на нормальный человеческий язык. Он сказал:

— Извините. Но долгое общение с собственной натурой и натурой окружающей разучило меня говорить на языке людей.

Он предложил Каскету поесть, а сам в это время крякал селезнем и что-то жужжал под нос.

— Вы никогда не замечали… — сказал он, дождавшись, когда Каскет поест, и оглушил его потоком слов. Каскет некоторое время безуспешно вслушивался, потом веки его сами собой сомкнулись, и он заснул.

Когда он проснулся, Ставангера рядом не было, а был он, судя по всему, где-то около дома, откуда доносилось веселое чириканье и лай.

— Вы отличный слушатель, — произнес Ставангер, внезапно появляясь в дверях с охапкой приторно пахнущих пурпурных цветов, от запаха которых у Каскета тут же разболелась голова. — Вы очень внимательно меня слушали, но не вставили ни единого слова. Что вы думаете… — и он снова выбил почву из-под ног Каскета бурной рекой слов. Но теперь Каскет отдохнул и был во всеоружии.

— Я думаю… — сказал он и в ответ ошеломил Ставангера не менее бурным собственным монологом, от которого Ставангер пришел в восторг.

— Какой школе принадлежат ваши взгляды?

— Я панкаскетист, — отвечал Каскет, — иногда, впрочем, смиряющийся с правдой жизни.

Ставангер закивал.

— Прислушайтесь, — прошептал он, и Каскет навострил уши. — Прислушайтесь к природе! Вы никогда не замечали, сколько ярких чувств и поразительной гаммы эмоций заключены в звуках, издаваемых животными? Ну, хотя бы послушайте вот это: ква-ква! Не правда ли? Ква-ква! Не могли бы вы повторить?

— Ква-ква! — сосредоточенно повторил Каскет, стараясь проникнуть в сокровенный смысл этого слова.

— Не правда ли? — пришел в восторг Ставангер. — Или вот это: гав! Гав! Гав-гав-гав! Да?

— Гав-гав! — лаял Каскет.

— Или: ку-ку! ку-ку! Так и напрашиваются, знаете ли, различные по глубине своей мысли.

— Ку-ку!

— Ку-ку!

— Ку-ку!

Так до поздней ночи они выли, рычали, кричали, мяукали на разные голоса, то вместе, то поочередно, и кончилось это тем, что внезапно в двери вломилась большая орда диких зверей и существ из леса, которую привлек сюда их оживленный диалог. Каскет успел выскочить в окно и долго улепетывал извилистыми тропами, тогда как в оставленной им хижине выл образцовый и на этот раз неподдельный хор ужасных голосов, обладатели которых собрались на свой поздний ужин.

Эту ночь он провел на высоком дереве, прислушиваясь к каждому шелесту и дрожа от страха.

Как только наступило утро, он быстро спустился с дерева и рысцой припустил через лес, смутно памятуя о том, что где-то рядом когда-то была небольшая деревушка. Он пересек лес, пересек поле, пересек мелкую вонючую речушку и увидел, наконец, деревню. Она состояла из десятка бревенчатых домов, над которыми клубился желтоватый дымок. Возле деревни было большое поле. На этом поле возле сохи с лошадью стоял крестьянин по имени Мимнерм и тупо пялился на глубокий провал в земле, из которого он только что вытащил свою соху.

Каскет подошел и тоже уставился на провал. Мимнерм поглядел на него.

— Вот, понимаешь, пашу, — произнес он, — и вдруг — хрясь, понимаешь, земля под лемехом, бултых вниз, оттуда снизу, понимаешь, — бабах, потом туп-туп!

Он замолк.

«Клад, — обрадовался про себя Каскет. — Как кстати! Этот тупица так и не поймет ничего».

— Подожди меня здесь, — торопливо бросил он Мимнерму. — Я залезу туда и посмотрю, в чем дело.

И он прыгнул в яму. Пролетев значительное расстояние, он свалился на кучу земли и только потому остался жив. Каскет огляделся. Клада он никакого не увидел, а увидел он точно такое же поле. Или не точно такое же… Нет, это поле было другое. Оно было темно-синего цвета и все было покрыто белыми сверкающими крапинами, подозрительно похожими на звезды. Посреди поля белела луна, закрытая тучами. И луна, и тучи были намертво впаяны в поверхность поля. Каскет посмотрел наверх. Над ним, далеко вверху, колыхались верхушками вниз деревья, мерцала гладь озера, в котором отражалась его размытая фигура. По полю головой вниз двигался человек, в котором Каскет узнал Мимнерма. Но настоящий Мимнерм смотрел на Каскета из той же дыры, через которую он попал сюда. Его круглая голова казалась черной точкой посреди светлого круга. До Каскета донесся дружный вопль. Поле было обитаемо. По нему 12 молодцов с упорным энтузиазмом гоняли мяч, сделанный из сердца циклопа. Сам же циклоп охранял ворота — красный овал в горе, — и всякий раз, когда молодцы с гиканьем подкатывались к воротам, безнадежно махал в воздухе руками и открывал жаркую пасть. Но мяч летел мимо, чтобы через секунду вновь оказаться на поле и в игре. Судил игру черный сухопарый человек в пасторской шляпе и с требником в руке.

В то время как Каскет с изумлением вглядывался в эту картину, один игрок вдруг исчез, и скрежещущий голос судьи объявил:

— Замена!

И Каскет очутился в игре. Пока он наблюдал за ней, он убедился в том, что правила ее ему непонятны. Но когда он очутился в гогочущей и ржущей толпе играющих, когда увесистый мяч попал в него, опрокинув на землю, когда чьи-то крепкие ноги с явным удовольствием прошлись по его телу, и кости Каскета отозвались на эту неслыханную акцию болезненным хрустом, Каскет понял, что правил этой игры он не поймет и не узнает никогда, даже если будет гонять мяч по этому странному полю всю свою оставшуюся жизнь. Толпа молодцов в очередной раз увлекла его за собой, и Каскет очутился рядом с циклопом. Тот следил за мячом кротким глазом.

— Ну что пасть разинул? — со злобой крикнул ему Каскет. — Прыгни как следует и поймай мяч.

— Нельзя, — ответил циклоп, внимательно следя за игрой. — С места трогаться нельзя.

— Правил здесь все равно нет, — сказал Каскет, отбивая мяч (толпа молодцов устремилась на другой конец поля). — Твое сердце?

— Ага. Мое.

— Ну так схвати его.

— Последствия, — сказал циклоп.

— Не бойся последствий.

— Ты знаешь, куда попал? — спросил его циклоп, изволя, наконец, оторвать взгляд от игры. — Это Место Хаоса, точка, где соприкасаются миры Порядка и его Противоположности, Хаоса. Не то чтобы здесь царил хаос во всем. Просто здесь нет порядка в том значении, в каком вы его понимаете. Но законы — есть. Хаос — это сплошная случайность…

Мяч влетел в ворота, и циклоп мотанул в воздухе руками.

— Здесь нет причинности? — спросил его Каскет.

— Нет. Воля случая. Или кого там еще. Видишь того в шляпе? Это, как говорится, бог. А эти вот — ангелы.

— Понятно.

— Да ничего тебе не понятно, — недовольно отозвался циклоп.

— Верно, — покорно согласился Каскет. — Ничего мне не понятно. Но, положим, что будет, если ты вдруг схватишь мяч? Циклоп в ужасе содрогнулся.

— Здесь-то ничего не будет. А вот там, откуда ты родом…