Пока что его впечатляло только количество Милиных эскизов. А она мечтала о том, чтобы он оценил качество.
— Столько этюдов, Люда, я вам точно говорю — либо болезнь, либо заявка на большое полотно. Вам уже картину два на два давно писать пора. Что ж, все коту под хвост?
— Что это за картина такая «Два на два»? — спросила с невинным видом Настя.
Он цыкнул на нее:
— Рисуй давай!
— Может, и начну, Сергей Иванович. Сил бы только хватило.
— Да что там сил, Людочка… Краски бы хватило! — и хищно улыбнулся по своему обыкновению.
— Я тут знаете, Сергей Иванович, все думаю, пока рисую. Почему-то династия Романовых началась с Михаила и закончилась Михаилом. И всех, кто нечистой силой вдохновлялся, тоже Михаилами звали. Михаил Лермонтов, Михаил Врубель, Михаил Булгаков. Странно, да?
— Гениальная теория! — похвалил Левшинов. — Особенно если учесть, как здорово в нее вписываются Михаил Гете и Михаил Гоголь.
— Ломоносова забыли. Он философский камень искал, — не отрываясь от рисунка, пробормотала Настя.
— А вы бы все-таки поменьше думали, когда рисуете, Люда. Заносит вас капитально…Что я папе вашему потом скажу?..
После урока Сергей Иванович Милу огорчил. И радость от творческого полета снизилась на опасную высоту. А все потому, что он подошел к Насте и сказал:
— Настасья, посидите у второкурсников натурщицей? Много денег не обещаю, но лояльность при вступительных экзаменах — сколько угодно. Устраивает?
— А долго сидеть-то надо, не замерзну? — Настю интересовали технические детали. А значит, с основной частью предложения она была согласна.
— Так мы вам обогреватель поставим. И термос принесем. У нас натурщица в декрет ушла. — Он развел руками. И отвечая на Настин удивленный взгляд, сказал: — Все натурщицы, Настя, туда уходят. Как джентльмен, должен вас предупредить. Ну, а студенту без обнаженного женского тела — никак. Да и потом, сами посудите, где ж они его еще, бедные, увидят!
И Настя согласилась. А когда они выходили, Мила задержалась.
— Сергей Иванович, а мне вы этого не предлагаете по какой причине? Мне лояльность при вступительных тоже не помешает.
— Уж чего-чего, а лояльности этой вам за глаза и за уши хватит, — проворчал Левшинов, тряпкой вытирая руки от краски. А потом добавил как-то сдержано: — А сидеть в чем мама родила не предлагаю, потому что вам это не к лицу.
Ей сделалось ужасно стыдно. И опять непонятно. Почему ей нельзя? Почему ей ничего нельзя? Она присела на край стола, опустила голову и отвернулась от него.
— Да не переживайте вы так! Ну! Плакать только не вздумайте! — он глубоко вздохнул, как перед тяжелой работой, которую все равно придется делать. — Люда! Вы не там ищете… Не там ищете решения ваших проблем. Вы поймите, я не предлагаю вам в натурщицы не потому, что вы для этого недостаточно хороши. Вы слишком хороши. А там нужен нейтральный материал. Иначе они же рисовать не будут. У них головы свихнутся.
— Почему же Насте можно…Что она, не хороша, что ли? — Мила капризно шмыгнула носом.
— Настя — чудесная девушка. Но она типичная. А типичная красота, извините, не возбуждает. Она в каждом журнале. На каждом календаре. Ими сейчас все киоски обложены. Тиражированный образ не воспринимается обнаженным. Понимаете? Для работы самое то. А вас сажать — ножом по нервам.
— Вы извините, Сергей Иванович, что я на вас все это выливаю. — Она покачала головой и горестно вздохнула. — Просто в последнее время все что-то не так. Я ужасно от этого устала. Мне, знаете, так надоело это слышать… Ужасно. Ты слишком хороша для этого… для этого… я тебя не достоин… Может, мне похуже стать? Устроить распродажу со скидкой?
— Не продешевите, Люда. — Он серьезно на нее посмотрел. — Ступайте. Вас Настя, наверное, ждет.
Ей тяжело давалось это решение. Но как она ни старалась, а другого ей в голову не приходило. Это было так очевидно, как дважды два. Будь проще, и народ к тебе потянется. А сейчас она слишком сложна со всеми своими неоспоримыми достоинствами. Сложна и хлопотна.
Родители уехали в командировку на целую неделю. У них были съемки в Прибалтике. А значит, дело надо было провернуть именно сейчас. И было в этом деле два пункта, исполнение каждого из которых требовало денег.
Нельзя сказать, что Мила нуждалась в деньгах. Никаких материальных мечтаний у нее давно уже не было. Одежду мама покупала ей за границей, куда они с отцом часто уезжали. А игрушки, вроде нового мобильного, сиди-плейера или голографического блеска для губ, ей дарили по первому намеку любимые родственники. Из материальных ценностей, которые были ей недоступны, оставались такие мелочи, как открытая красная машина, «Харлей-Дэвидсон» вместе с серебряным шлемом и собственная художественная мастерская где-нибудь в мансарде, подальше от родителей. А банального норкового манто ей вовсе не хотелось. К счастью, никто покупать его ей не собирался. Список ненужных вещей мог бы занять слишком много места. Она была убеждена, что способна довольствоваться малым, И гордилась этим. Однако личных сбережений у нее не было и быть не могло.
Воровать ей не приходилось никогда, Потому что, если уж и случалось что-то такое, то внутренний арбитр называл это — брать без спросу. Такое случалось, когда она еще только вылупливалась из подростковой скорлупы. Ей запомнилось электрическое напряжение, когда тапочки крепко схвачены одной рукой, индейская нога тихо ступает в родительскую спальню, а верная рука нашаривает вожделенную мамину косметичку. Без спросу брала. Но возвращала на прежнее место практически с тем же удельным весом. И совесть была отягчена грешком ровно на полмиллиграмма украденной туши для ресниц. Был этот грех почти виртуальным.
С деньгами так не поступишь. Кусочек не оторвешь. Брать придется целиком. А потом отдавать. Иначе она себе этот трюк не представляла.
Где брать — вопроса не возникало. Естественно, в «тумбочке». Мама никогда не прикрывала своим телом место, где уютно располагался конвертик с надписью «Шуба». Шуба как таковая была уже давно мамой куплена, а все мечты, на которые в этот конверт откладывались деньги, так по традиции и носили кодовое название «шуба».
Оставалось только взять. А вот как эту «шубу» отдавать, Мила представляла себе смутно, Вероятно, предстояло тихонько продать с Настиной помощью кое-что из вещей, пропажу которых родители вряд ли заметят.
Она лежала на диване и не могла не плакать. И плакала она от обиды. Ведь ей никто, кроме него, не нужен. И думать нечего. Все ясно. А он…
Представлять же себе, как было б здорово, когда бы все случилось так, как ей хотелось, было пустой тратой времени. Она уже выросла. И теперь решает проблемы по-взрослому. Как хирург. Болит? Это место удалить!
Она решительно села. Достала из ящика стола запрятанную туда газетку. Разгладила. И стала выбирать. А выбирать было из чего. Мальчиков по вызову расплодилось море. И все они в двух словах обещали небо в алмазах и исполнение любого желания. Вот только озадачивали цифры, которые плотной стеной стояли после имен мальчиков. Если у девочек они ограничивались тремя знакомыми, как собственный телефон окружностями девяносто-шестьдесят-девяносто, у мальчиков были замысловатыми. 182\78\18\5\23. На какие-то ориентиры в этом списке, безусловно, опереться можно было. Но далеко не на все.
Она набрала один из номеров. И замерла, боясь сказать хоть слово. Ответил мужской голос. Мила бросила трубку и уронила голову на руки. Не так-то это было просто.
«Я покупаю себе мужчину. И мне не надо ни о чем переживать. Я плачу деньги. А значит, я права».
Вопроса: «Зачем покупать то, что можно получить бесплатно?» перед ней уже не стояло. Значит, нельзя получить бесплатно, раз она так до сих пор и не получила. И потом, где-то в ее подсознании закрепился стереотип, что платная услуга качественнее. К стоматологу-то не пойдешь в районную поликлинику. Лучше заплатить. Так надежнее. Существовал, правда, еще один общепринятый вариант повышения качества услуги — «по знакомству». Но «по знакомству» у нее не выходило фатально. Сегодня она была в этом уверена окончательно и бесповоротно.
