Я стоял на краю обрыва и смотрел, как падает Римма. С первой секунды и до последней. Их было ровно пять — этих очень долгих секунд, отделивших бездонной пропастью двадцать три года человеческой жизни от вечности небытия. У меня на глазах она боком ударилась об уступ, перевернулась в воздухе, нелепо размахивая руками, точно марионетка во власти неумелого кукловода. Падение завершилось на камнях осыпи — Римма врезалась в них спиной, её отчаянный крик резко оборвался, и до карниза она катилась уже молча.

«Дальше — стена Провала, — от мысли веяло холодом, как от ледника. — Полсотни метров. Верная смерть».

Мне тоже следовало закричать, завопить во всю мочь своих лёгких. Но я лишь вцепился взглядом в светлую фигурку, кувыркающуюся по склону, и молча ждал. Вот сейчас она перевернётся в последний раз и исчезнет за каменным срезом. Вот сейчас…

Римма не перевернулась. Не исчезла. Осталась лежать на самом краю карниза — маленькая сломанная кукла в снежно-белой горнолыжной парке.

«Что она хотела мне сказать?! — билось в голове с частотой сердечного ритма. — Что-то важное! Что?!»

Мы встретили этого парня ещё в лесу, у подножия горы. Сидел на своём рюкзаке, грыз травинку. Лет двадцати пяти, рослый, спортивный, на лице — лёгкая двухсуточная щетинистость. А когда капюшон анорака скинул, ещё и блондином оказался. Платиновым. С гривой до плеч… Однако, внушает. Сразу подумалось о суровых северных морях и извилистых фьордах.

«Викинг» путешествовал в одиночку, но за три непогожих дня соскучился по простому человеческому общению, о чём нам со всей прямотой и заявил. Назвался Лансом, попросился в компанию. Что ж, почему бы и нет. Все мы люди, все мы понимаем, а в горах наше человеколюбие ещё и обостряется необычайно. По крайней мере, у Риммы и Феликса, походников со стажем, дело обстоит именно так. А я просто не стал «пылить» и портить ребятам настроение. Ну, не глянулся мне этот случайный блондин… ничего, потерплю. Бывает.

На чистом русском языке Ланс нам поведал, что он, дескать, англичанин, но детство своё провёл в России, просторы наши нежно любит и отложенные на отпуск фунты тратит исключительно здесь. Между прочим, отложенные из зарплаты доктора Эссекского университета. А чего именно доктора? В смысле, каких наук-то? Тут «викинг» немножко растерялся, пустился в пространные объяснения. Доктором-то он числится по части биологии, но в университете ведёт некий спецкурс… Историко… архео… палео… «Да пусть хоть «крипто», — великодушно решили мои друзья, — был бы человек хороший!» Я, как обычно, промолчал.

Мы-то все трое — я, Римма и Феликс Мзареулов — чистой незамутнённой воды технари. Собственно, как вместе физмат закончили, так друг друга из поля зрения и не теряли. С Филом я вроде как дружу, а с Риммой… ну, вроде как близко дружу. Три года уже — ближе некуда.

Направлялся наш доктор туда же, куда и мы. Гора Межевой камень, почти две тыщи метров над уровнем моря. По мне, так чем ближе к означенному уровню, тем лучше. У меня сложные отношения с высотой, горы я не люблю, и зачем на одну из них собрался подняться… а шут его знает. Наверное, всё дело в Римме, хотя с какой стати её увлечения вдруг стали моим делом — это вопрос, который я сам задавал себе всю последнюю неделю. Не исключено, что и она — тоже. У нас прямо как в той старой песне сложилось, где «Я спросил: «Зачем идёте в горы вы?», а итогом вопроса вышло: «Рассмеялась ты, и взяла с собой». Правда, Римма не смеялась, но и не спорила, просто сказала: «А пойдём вместе, Рост, сам увидишь». И, кажется, до последнего дня полагала, что я не пойду.

— Я здесь третий раз уже, — поделился общительный англичанин. — А вы?

— А мы впервые, — Фил улыбнулся ему радушным тридцатидвухзубым оскалом урождённого южанина. — Мы не альпинисты, мы без снаряги. Чисто пробежаться. До вершины и назад.

— Я тоже пробежаться, — блондин попытался оскалиться в ответ, вышло… ну, ничего так, эффектно.

— Зачем тогда ледоруб?

— Ах, вот вы о чём. Я его всегда с собой таскаю. Во-первых, памятная мне вещь, подарок учителя. Во-вторых… просто очень удобная штука. Никогда не знаешь, где вдруг пригодится.

Аргументик, блин.

— Раз вы с маршрутом не знакомы, — взял, между тем, Ланс быка за рога, — то предлагаю стоянку устроить на Литском плато. Возле Провала. Слышали? Красивое место, и очень ровное, есть где палатки поставить.

— А нас оттуда не сдует? — забеспокоилась Римма.

— Не сдует.

— Значит, идём. Ведите нас, Сусанин.

— О! — англичанин оживился. — Знаменитый национальный герой! Прекрасная дама мне льстит!

И рассмеялся, давая понять, что шутку понял и оценил. Римма тоже засмеялась. И Фил. И я за компанию… не потому, что смешно, а чтобы не выделяться. Привычка — вторая натура.

Плато и впрямь оказалось местом красивым. Само собой, красивым для тех, кто ценит в окружающем мире противоестественный союз геологического хаоса и хаоса растительного. Пёстрое разнотравье среди сбегающих с хребта в долины каменных рек — это, по-моему, эстетика на любителя. Я не любитель, меня такое не трогает. Вот чистая вода и свежий воздух — да, они мне по душе. Но их мне вполне хватало ещё на середине дневного перехода, до того как я увидел первый курумник (так здесь называют огромные каменные осыпи).

Зато Римма радовалась искренне и непринуждённо. А Ланс провозгласил, картинно подняв руки к небу:

— Только здесь и понимаешь, зачем сюда идёшь!

Ланс меня раздражал. Чем — непонятно. Вроде, к Римме не клеился, меня не задевал, на панибратские остроты Фила реагировал со сдержанным дружелюбием. Даже на гитаре играл, надо признать, недурно. И всё же каким-то образом он мне своим присутствием жизнь отравил… Тем, как смотрел на меня, что ли? Бросал он время от времени взгляды эдак вскользь, будто невзначай, обжигая вниманием. Неслучайным каким-то вниманием, слишком уж назойливым. Вот сидит по ту сторону костра, тянет под собственное бренчание то английское роковое, то русское бардовское, и нет-нет, да глянет в мою сторону, проявит интерес. Честное слово, давно уж уполз бы в палатку, но Римма наверняка решит, что я ревную, начнёт переживать. Оно мне надо? Вот вместе с ней удалиться — то был бы совсем иной коленкор… Увы, наш временный товарищ мою Римму определённо заинтриговал, и когда смолкла очередная песня, её потянуло общаться.

— Ланс, расскажите немного о себе.

— О себе говорить скучно, — улыбнулся «викинг».

— Ой, бросьте! Ваш загадочный спецкурс — скучно?!

— О… Тут вы правы, Римма, спецкурс — это не скучно. Это довольно весело.

— Ай-яй-яй, — покачал головой Феликс. — Набиваешь ты цену своей шарашке, дружище. Ну, что весёлого может быть в «архео» и «палео»? Древность допотопная, пыль веков.

— Фил!..

— Нет-нет, милая Римма, — прервал Ланс готовую разразиться гневную отповедь. — Наш друг прав, копаться в пыли — сомнительное веселье. Но совсем другое дело — из этой пыли строить замки теорий. Вот где настоящий простор для фантазии, тут всегда хватает места и для драмы, и для комедии.

— Вы серьёзно?

— Вполне. Если угодно, могу пояснить на примере.

— Угодно, угодно, — заверила англичанина Римма.

— Валяй, рассказывай, — Фил натянул на лицо любимую маску Вечного Скептика, но было ясно, что он тоже заинтересовался. Да и во мне, признаться, любопытство проснулось.

— Есть одна презабавная теория, — начал Ланс. — Согласно ей драконы и в самом деле существовали. И не просто существовали — они были на нашей планете одной из трёх рас, перешедших порог разумности. Причём сделали это много раньше, чем человек смог произнести первое членораздельное слово. Собственно, люди на Земле стали лишь третьими. Мы чертовски молоды, наша история насчитывает каких-нибудь двести-триста тысячелетий. Между тем, драконы осознали себя как раса на шестьдесят пять миллионов лет раньше, уже в конце мелового периода.