В один день я проснулась в лабиринте, откуда нет выхода, проснулась, задыхаясь в тумане чувств, мыслей и воспоминаний. Я не видела и не знала дороги к дому, но продолжала искать, пока очередной психоз не сгущал туман и не уводил прочь.

Я искала дом до сих пор, не зная, как он выглядит и есть ли он еще, но не прекращала поиски. Может быть, я навсегда застряла в лабиринте шизофрении, но если позволю себе остановиться, слиться с туманом, я погибну.

Туман уже сгустился, и реальность похолодела. Мир оскудел, обесцветился, стал меньше и дальше. Я перестала дотягиваться до него, и потеряла к нему интерес. Голоса в голове разговаривали друг с другом, критиковали мои действия и чувства. Звуки исказились, будто сломалась настройка громкости. Ко мне обращались прохожие, но я слышала только их дыхание. Иногда вместо слов я слышала прибой моря, и улыбалась этому: прибой моря куда лучше их бесполезных разговоров.

Психоз уже колотился в дверь, но я решила в последний раз пройтись по городу, прежде чем он ворвется в дом.

Я плохо понимала, что происходит вокруг, но шла, пока ноги не заныли от усталости, и пока не увидела школу, где раньше училась. Никого не было. Во дворе не бегали детишки, а в окнах не маячили учителя. Я подошла к ограде и, схватившись за калитку, припала к ней лицом. Железо впилось в щеки. Холод. Его я чувствовала лучше всего, и всегда понимала, что он означает.

— Опять эта школа! — в голове заплакала Женщина. — Уходи отсюда, скорее! Куклы на нитках, куклы на нитках!

— Куклы на нитках, — повторила я в унисон с Женщиной.

— Замолчи, дура поганая, — раздался голос Старика. Он закашлял и стукнул женщину, чтобы она перестала плакать.

Я вспомнила тот день, когда переступила порог и упала в объятия безумия. Это было здесь, на школьном дворе. Вокруг меня собрались девочки, они шипели ругательства, плевались оскорблениями, время от времени толкая в плечо и дергая за волосы.

— Да ты гнилая внутри! — кричали они. — Думаешь, папочка с деньгами, так ты крутой заделалась? Да снять с тебя эти шмотки, так ты перестанешь из себя что-то представлять! Высокомерная сука!

А затем плевок и удар в лицо. В это время я уже начала чувствовать, как внутри меня появилась гниль, и запахло трупом. Я заплакала не от боли — от страха, что они правы, а потом увидела кровь, капающую с носа. Красную жидкость, кричащую о жизни в теле. Увидев ее, я рассмеялась и, упав на колени, стала целовать асфальт. Девочки испугались, замерев с растерянными лицами. Вскоре на смену растерянности, пришли отвращение и страх, и они убежали в школу, крича о моем помешательстве.

Мне было все равно, потому что в это время я заметила шакалов над головой. Они кружились и кричали, собираясь наброситься. Они преследовали до самого дома, выклевали глаза и проломили череп. Никогда до этого и после мне не было так страшно. Я заперлась в доме, но и до самой ночи слышала, как рычат бойцовские псы, сторожа меня у подъезда. В ту ночь я услышала голос Старика, который сказал, что это не кончится никогда и лучше бы мне покончить с собой.

— Куклы на нитках! — кричала Женщина. — Куклы на нитках, куклы на нитках! Они — хищники, ты — жертва!

— Замолчи! — закричал в ответ Старик.

— Так тебе и надо, — зашептала Утонувшая Девочка, и ее шепот оказался громче остальных голосов. — Возвращайся домой и не приходи сюда больше.

Я послушалась ее, но чем дальше я отходила от школы, тем громче в голове кричала Женщина:

— Они — хищники, ты — жертва! Да-да! И кровь — твоя расплата! Да-да!

Дима

— Да я тебе говорю, это бомба! Ты веришь мне? И девочки там — что надо! Идем. Ты, наверное, в своем Днепродженске ничего и не видел.

— Днепродзержинске.

— Ну, да-да. Так что?

Саша нетерпеливо стоял на месте, порываясь поехать в клуб. У него горели глаза от предстоящего веселья, растрепалась шевелюра, и ноги уже подергивались, будто он собирается сейчас же начать танцевать.

Мы были знакомы с ним всего месяц, но он уже дюжину раз успел пригласить на какие-то вечеринки и «посиделки» с выпивкой и громкой музыкой.

— У меня нет денег.

Саша скривился в разочаровании.

— Совсем?

— Совсем. Я на мили.

— Очень жаль, — он покачал головой, глядя на меня. — Неужели совсем нет? На что-то же ты живешь.

Я почувствовал раздражение от его настырности и, нахмурившись, ответил:

— Вот только не надо лезть ко мне в карман, ладно?

Он поднял руки вверх и рассмеялся.

— Прости, прости. Не надо злиться. Просто там и вправду весело. Я конечно и так туда пойду, но хотелось бы, что бы и ты тоже.

Саша выдержал паузу, а затем добавил:

— Понимаешь?

Я вспомнил просьбу мамы не тратить деньги понапрасну, но энергичность Саши уже успела передаться мне. В этот момент не было желания сильнее, чем согласиться, поехать, не думая о деньгах и заботах, но голос матери, беспокойный и смущенный, всплыв в воспоминаниях, снова отбросил эту затею.

— Понимаю, — раздраженно ответил я, злясь на маму и на себя, и на бесконечную, осточертевшую мне бедность. — Но что прикажешь делать? Потратить все деньги и потом не иметь ни гроша?

Саша понимающе закивал головой и на минуту задумался.

— Знаешь, тебе не так уж и много нужно денег, — помолчав, сказал он. — А если позже они вдруг тебе понадобятся, я с радостью их одолжу. Ну, так что?

Мысль о том, что придется одалживать деньги, не очень радовала, но успокаивала. В случае затруднений я всегда могу обратиться к Саше, и родители не узнают о моем расточительстве. Тем более, если я один раз позволю себе лишние траты, ничего страшного не случится. В следующие дни буду брать в университет еду с собой, а на метро много денег не надо.

— Хорошо, — поразмыслив, кивнул я. — Давай только заедем домой за деньгами.

Саша улыбнулся и хлопнул меня по плечу.

— Вот это я понимаю! — рассмеялся он.

Перепрыгивая через ступеньки, я поднялся по лестнице и зашел в комнату. Теперь она выглядела намного уютней с моими вещами и всегда распахнутыми шторами. Взяв из-под матраца почти все деньги, я тут же спустился вниз. В этот момент в дом зашла Надя. Она мимолетом посмотрела в мою сторону и тут же отвернулась.

— Привет, — сказал я.

Надя опять взглянула на меня и еле заметно кивнула. Ее лицо не выражало совсем никаких эмоций, застывшее, оно напоминало маску.

— А тебе разве можно выходить одной на улицу? — спросил я, вспомнив, что тетя Марина ушла с утра и похоже не возвращалась.

Надя дернула головой и на секунду, всего на секунду, ее глаза выдали злость.

— Ты что думал, — сказала она скучающим голосом, — что меня держат в клетке в смирительной рубашке?

Надя замолчала, прислушиваясь к чему-то, а потом тихо добавила:

— Я дома. Здесь я дышу свободно.

Она посмотрела на меня затуманенными глазами, и больше не двигалась и не говорила. Когда я уходил, она продолжала стоять, напоминая статуэтку.

В клубе я потратил куда больше, чем планировал. Оказалось, у Саши денег было немного, и все он потратил на какую-то «сногсшибательную красотку», которая любит дорогие коктейли, но которая в итоге не оценила его двусмысленных намеков на продолжение. Он попросил угостить его несколькими стопками водки, чтобы «залечить разбитое сердце», заверяя, что позже, он, конечно же, все вернет и даже с процентами.

В этот вечер Саша раздражал куда больше, чем обычно, но настроение было хорошее, и поэтому я не слишком обращал внимания на его выходки.

Наутро же, проснувшись возле унитаза и заметив тетю Марину, с недовольством стоящую у порога со стаканом в руке, я подумал, что вечер не стоил таких денег и подобного стыда.

Я проспал до обеда, время от времени просыпаясь с острым чувством разочарования и сожалением о потраченных деньгах. Проснувшись окончательно, я спустился вниз и еще на лестнице услышал голос тети Марины: