Только сейчас я заметил рубцы на ее лице, шеи и особенно на руках. Надины движения были то резкими, то вялыми, губы напряженно улыбались, будто их кто-то насильно вытянул, но в следующее мгновение — сжаты в тонкую линию. Редкие, болезненно-серые волосы были растрепанны и неухожены.

Глядя на нее, я почувствовал неприязнь, и даже отвращение. Мне не хотелось находиться рядом с ней, и осознание этого вызвало чувство вины. Я улыбнулся ей, чтобы задобрить свою совесть, и сказал, что хотел бы побыть один. Она продолжала стоять на месте, не поняв намека, пока ее не позвала тетя Марина.

Надя

Я слышала топот ножек насекомых на улице. Шорох листьев второй розы справа возле беседки. Или эта третья роза? Да-да. Третья. Биение сердца нарастало и становилось таким громким, что пришлось внутренне закричать.

Мама положила передо мной пластмассовую тарелку с картошкой и тефтелями. Соус выглядел, как кровь. Я принюхалась. И вправду, пахнет кровью.

— Мам, я без крови хочу, — сказала я, отодвигая тарелку.

— Здесь нет крови.

— Есть. Вот она.

— Это соус.

Я засмеялась. Как же это может быть соусом, если это кровь? Она пахла железом, как и полагается. Железо — это сталь. Сталь — это меч. А меч символизирует войну. Война — это кровь. Может, мама хотела таким образом предупредить меня?

— Если я съем этот соус, настанет война, так ведь?

Я нахмурилась. Какой же этот мир сложный! Каждый твой шаг несет в себе целую вселенную последствий. Все что ты делаешь, остается шрамом на твоем теле и твоей душе, ошибки собираются в клубок ответственности, и ты не можешь дальше существовать, не избавившись от чувства вины.

— А ты виновата, — сказала Утонувшая Девочка в моей голове. — Ты всегда во всем виновата. И если ты съешь этот соус, на войне умрут миллионы. Из-за тебя.

— Надя, прошу тебя, сдерживай себя. Сейчас не время, понимаешь?

Мама села рядом и взяла за руку.

Утонувшая Девочка продолжила говорить:

— Из-за тебя столько проблем. Всем стало бы легче дышать, если бы ты умерла. Все стали бы такими счастливыми! Ты веришь мне?

— Понимаешь? — повторила мама.

Я услышала шорох крыльев мертвой бабочки на улице. Как громко!

— Да, — ответила я, пытаясь вспомнить, что именно говорила мама.

— Это хорошо, милая. Это хорошо.

Мама поцеловала меня в макушку и стала накладывать на стол. На кухню зашел Дима.

Он казался намного выше и худее, чем полчаса назад. Русые волосы были растрепаны, зеленые проницательные глаза смотрели, будто исподтишка, испытывая и заглядывая в самую душу. Несмотря на тяжелый взгляд, его улыбка казалась искренней и доброй. Всю его внешность портил когда-то сломанный нос, горбинку которого он постоянно почесывал, привлекая к ней внимание.

— Вам помочь? — спросил Дима, подойдя к маме.

— Нет, садись. Надеюсь, ты любишь тефтели, а то Надя их не оценила.

Дима сел напротив и улыбнулся. Он посмотрел на меня, прищурившись, но взгляд показался скорее заинтересованным, чем недоверчивым.

— Это обвиняющий взгляд, дурочка, — заговорила Утонувшая Девочка. — Из-за тебя он будет плохо спать. Он будет бояться тебя, как и бывшие одноклассники. Он расскажет о тебе своим знакомым, и они вместе будут смеяться, шептаться и показывать на тебя пальцем, как и все остальные. Этот взгляд очень похож на взгляд папы, когда он понял, что тебе очень плохо. Ты помнишь его взгляд?

Я поежилась, вспоминая.

— Конечно же, ты его помнишь! Папа обвинял тебя, потому что ты виновата. Если бы ты не болела, все было бы хорошо. Мама бы так не страдала, и папа бы не умер. Это ты его убила. Ты виновата, как всегда.

— Я не виновата, — ответила я, качая головой.

Мама улыбнулась, накладывая еду себе в тарелку.

— Конечно, ты не виновата. Это я разбила чашку. Поэтому я и говорю, будь аккуратна, не ходи здесь босиком, чтобы не порезаться.

Дима попытался проткнуть тефтелю вилкой, но она сломалась.

— Вы всегда пользуетесь пластмассовыми приборами? — спросил он.

Мама достала обычную вилку и, протянув ее Диме, ответила:

— У Нади есть привычка, — она замолчала и посмотрела на меня, — привычка разбивать все, что можно разбить, а потом резать руки. Это ради ее же безопасности.

Я почувствовала себя униженной, и стало стыдно, что я — обуза для всех своих родных. Из-за меня приходится пользоваться пластмассовыми приборами, а кому как не мне знать, как это неудобно. Осознание собственной никчемности неприятно закололо сердце, и я сгорбилась, пытаясь уйти от испытывающего взгляда Димы.

Я заметила, что он тоже горбится. Может, он хотел казаться ниже. Может, будь его воля, он сросся бы с землей. Как дерево.

Я представила, как его руки и туловище удлиняются, покрываются корой и становятся ветками. Стоило мне представить, как они и в самом деле начали удлиняться. В следующее мгновение, когда я моргнула, ветки стали руками, а потом — снова ветками.

Реальность пошатнулась, всего на долю секунды, но я уже успела потеряться в дебрях сознания. Вот он, прыжок в пустоту. Этот треск, который, похоже, услышала только я. Моя личность сломалась, снова.

Последнее время я чувствовала, как Нечто подбирается ко мне сзади, дышит в спину, царапает душу. Голос Утонувшей Девочки становился все громче и требовательней, я даже увидела ее в отражении, хотя не видела уже много лет. Она смотрела на меня своими белыми, заплывшими глазами, а ее волосы летали вокруг нее, будто она и сейчас находится под водой. Утонувшая Девочка показывала на меня пальцем и укоризненно качала головой.

— Ты виновата, — сказала она тогда. — Как тебе не стыдно?

Я знала, что психоз поднимается по ступенькам и стучится в дверь, но не спешила открывать. Я продолжала упрямо молчать, но страх уже успел схватить за горло. Мама твердила, что сейчас не время, не время ухудшениям, но я так и не призналась ей, что это время давно настало.

Дима спокойно ел, я же видела, как ветки тянутся ко мне, касаются рук, пытаются дотянуться до шеи.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть навязчивый образ веток, но они продолжали расти в темноте перед глазами. И вот я почувствовала их внутри себя, в голове. Они выросли настолько, что им не хватало места, и начали выходить из глаз и ушей. Мне было больно, но я терпела, не издавая ни звука. Я не хотела тревожить маму, но не выдержала и вскочила из-за стола.

— Что с тобой, Надя? — спросила мама. Она тоже встала и с тревогой посмотрела на меня.

Я ничего не ответила. Постепенно ветки начали отступать, и, неровно выдохнув, я села на место.

— У тебя опять началось, да? — не смотря на волнение в глазах, мамин голос остался твердым.

— Все в порядке. Я просто не хочу есть.

— Негодная девчонка! Ты опять все испортила! — закричала Утонувшая Девочка.

— Если не хочешь, иди спать, — ответила мама.

— Никакого сна сегодня!!

Я взяла тарелку, но мама остановила меня:

— Оставь, я сама все сделаю.

— Но мне несложно.

— Я сама все сделаю! Иди, ложись! — повысила голос мама.

Дрогнувшей рукой она коснулась лица и поджала губы.

— Тебе надо отдохнуть, Надя. Не беспокойся. Дима мне поможет, да?

Она посмотрела на Диму, и тот растерянно кивнул. Похоже, я напугала его.

— Хорошо, — прошептала я.

— Ты все портишь! — как только я ушла, завопила Утонувшая Девочка. Теперь ее голос раздавался не из головы, а откуда-то слева, словно она идет рядом со мной.

— Я не хотела.

— Не хотела?! Ты говоришь, что не виновата?!

— Нет, просто, — начала я, но хлопок оглушил меня. Моя рука замахнулась еще раз и ударила по лицу. Еще и еще раз. Я остановилась у своей комнаты и заплакала.

— Хватит!

Руки продолжали бить по лицу, груди, животу. Я знала, что Утонувшая Девочка наказывает меня, за то, что я расстроила маму и напугала Диму; за то, что я — причина их несчастья.

Мама была такой радостной еще днем! Она готовила весь вечер, а я даже не удосужилась попробовать! Я виновата. Конечно же, виновата и заслуживаю наказания, поэтому я снова замахнулась и ударила себя по лицу.